– Я вас понял, – он дописал что-то в папке и достал телефон, – я вызову людей, выставим у палаты. Мы займемся пропажей Инны, но, если она придет или позвонит, сразу дайте мне знать. На этих словах, он отдал мне протокол, чтобы я проверил, что с моих слов записано верно, а сам вышел в коридор звонить. Я перечитал и поставил нужные подписи. Пока я ждал лейтенанта, в дверь вошел незнакомый мне мужчина. Я оторопел, поскольку не ожидал увидеть кого-то кроме Сергея. – Данил? – начал он, я сразу узнал его голос. Это был лечащий врач Инны, с которым она иногда говорила за дверью моей палаты. – Меня зовут Дмитрий Романович, я… – Врач Инны, – договорил я за него. – Верно, – он как-то вымученно улыбнулся. – Я пришел сообщить вам, что Инну доставили днем ко мне в отделение. Она попросила вам сообщить. – Что? – я был до ужаса испуган и шокирован. Губы задрожали, и я не смог закончить фразу. – Не беспокойтесь, – он подошел ближе и коснулся моего плеча, – она сейчас в стабильном состоянии. Вчера у нее случился эпилептический припадок, ее доставили сначала в областную больницу, я выезжал туда, а сегодня перевезли ко мне. Она в сознании, и к ней можно будет ненадолго заглянуть. Я слушал его и никак не мог склеить слова в цельную конструкцию, одно я понял точно: Инна была жива и ждала меня. Вошел лейтенант Смирнов, и я сразу сообщил, что Инна в больнице. Дмитрий Романович прокомментировал, что она находится в реанимации, и я могу к ней подняться. – Доктор, могу я с вами поговорить? – спросил Сергей, отчего врач Инны несколько смутился. – Конечно, только я не лечащий врач Данилы. С этим лучше к Юрию Сергеевичу. – Нет-нет, я хотел бы расспросить про состояние Инны, это относится к делу о нападении на Данилу Валерьевича. Я следил за их официальной беседой, а сам уже ждал, когда можно будет отправиться к Инне. Мы договорились с лейтенантом, что встретимся после моего возвращения и обсудим ход следствия, после чего медсестра привезла мне кресло и покатила меня в онкологическое отделение. Когда дверь реанимации открылась, медсестра развернула меня, чтобы вкатить спиной, но я успел увидеть на кровати маленькое бледное личико Инны. Мое сердце сжалось. Медсестра сделала ловкий маневр с тяжелым неповторимым креслом, и я оказался напротив Инны. Она была еще бледнее, чем показалась мне из дверей, даже веснушки померкли и стали какого-то землистого цвета. – Инна, милая Инна, как ты? – я поднял ее хрупкую ручку, она смотрела на меня своими чудесными глазами, которые казались еще больше во впалых темных глазницах. – Даня, – прошептала Инна и слегка улыбнулась, я видел, каких трудов ей это стоило. – Милая, что же случилось, я так за тебя боялся. Искал тебя, звонил, писал, – я целовал ее тоненькие пальчики, слезы текли из глаз и впитывались в бинты на скулах. – Теперь ты меня ищешь, – прошептала Инна, – как я тебя месяц назад. – Что случилось, родная, – я наклонился к ней поближе и так же тихо, как и она, прошептал. – Тебе не понравится, – Инна скривила губы. – Ты была в доме у Павла Олеговича, – мягко предположил я, хотя знал это наверняка. Инна подняла брови. – Никакой мистики, – я покачал головой, – ко мне приходила Маша. – Зачем? – угрюмо спросила Инна. – Какой-то сюрреализм, – я невесело рассмеялся, – за моим благословением, чтобы встречаться с Лёней. – О-о, – протянула Инна, – а со мной она не была такой милой. Она слегка улыбнулась, а глаза остались грустным. – Дань, прости меня, что не сказала тебе, – она быстро смахнула слезы свободной рукой, – я хотела посмотреть ему в глаза, может, поговорить. Я внимательно смотрел на нее, изучая изможденное лицо, я совсем не злился. Я радовался, что она в порядке и рядом со мной, пусть даже в реанимации. – Зачем, Инна? Ты же не хотела с ним больше работать, – я недовольно покачал головой и снова прижал ее руку к губам. – Где случился припадок? – Можно не рассказывать? – с надеждой спросила она. – Исключено! – Хорошо. Я намекнула ему, когда мы остались одни и… – она облизал сухие губы, – и он пригрозил мне, прижал к стене и… Инна снова осеклась, заметив мои яростные глаза. Она молчала, а я прошипел: «Продолжай». – Он придушил меня и обозвал сукой, – теперь Инна безотрывно смотрела мне в глаза, чтобы контролировать мои эмоции. – Тут у меня неожиданно случился приступ. Он отошел от меня, а я сползла по стене, по его чертовой кирпичной стене, ободравшей мне всю спину. Меня трясло, я задыхалась. Я был готов сейчас же найти этого ублюдка и удушить собственными руками, меня трясло от ненависти. – Он испугался, – Инна едва сжала мою ладонь. – Дань, он мог бросить меня там умирать, но он испугался. Я потеряла сознание, а очнулась в больнице. Никто не рассказал, кто меня привез, но я думаю, что он вызвал скорую. – Он не посмеет больше тронуть тебя, – звериные ноты в моем голосе напугали Инну, она постаралась меня успокоить. – Дань, все в порядке, я жива и, скорее всего, благодаря Павлу Олеговичу. – Он сядет в тюрьму, – я откинулся назад и самодовольно посмотрел на Инну, – я рассказал все следователю. – О, это… Хм, это правильно. – Расскажешь следователю свою историю? – предложил я. И услышал покашливание в коридоре у входной двери – там стоял лейтенант Смирнов. Глава 22. Большие планы К моему счастью, лейтенант слышал конец нашего диалога и настоял, чтобы Инна еще раз ему все рассказала под протокол. Она беззащитно взглянула на меня, ища поддержки для ее «спасителя». Но я был жутко разозлен и поэтому непреклонен. Лейтенант ушел от нас под вечер, Дмитрий Романович практически выставил его за дверь, умоляя перенести допрос на другой день из-за слабости Инны. На меня он тоже с негодованием посмотрел, но разрешил побыть еще полчаса. Наконец, мы смогли остаться наедине друг с другом, сбросив груз тайн и обвинений с плеч. Я уткнулся в плечо Инны, теперь мы поменялись местами: я был «здоровым», а Инна – больной. – Как ты себя чувствуешь? Устала? – Очень, – Инна дотронулась прохладным пальцем до моего лба, а потом начала гладить мои сильно отросшие волосы. Я повернул голову: она была так близко, красивая, даже не смотря на болезнь, но грустная. – Почему ты грустишь? – спросил я. Она лишь слабо пожала плечами, видимо, силы совсем покидали мою прекрасную девочку, поэтому я предложил. – Просто помолчим? Инна едва улыбнулась и вместо кивка моргнула. Я тоже был жутко уставший и вымотанный – бессонная ночь, полная тревог и переживаний, тягостный день в поисках и сомнениях, соскребание с души остатков смелости для обвинения отца Маши. Казалось, что я уже не смогу поднять головы с плеча Инны, к тому же она гипнотически проводила кончиками ногтей от затылка до лба. На грани реальности и сна я прошептал: «Я люблю тебя», услышав желанное признание в ответ. Мы расстались, как и завещал Дмитрий Романович, через полчаса, он шумно протопал в палату, отчего я выпрямился в кресле. Когда мы подъезжали к моей палате, я заметил несколько полицейских, которых, вероятно, прислал лейтенант Смирнов. Забравшись на кровать, я заснул крепким сном и проспал до самого утра. Дни начали пролетать молниеносно, я много тренировался, делая упор на здоровую ногу и руки. Незамысловатая гимнастика стала моей одержимостью – раз набор упражнений был ограничен, я старался превзойти качество количеством. Здоровье Инны довольно быстро пришло в норму, но на работе ее отправили отдыхать и набираться сил на неделю, а то и две, если она посчитает нужным. Поэтому мы, нарушая все больничные правила, целые дни проводили вместе. Формально она числилась пациенткой онкологии, каждое утро уходила на капельницы и иногда ела местную еду, в особенности – мою, когда я понимал, что мне не под силу справиться со слишком поджаренной котлетой. Маму на время отпуска Инны мы отправили к папе в Павлово, чему она совсем не сопротивлялась. Инна тоже подключилась к гимнастике, делая ее по-своему грациозно. Немного окрепнув, я начал пользоваться костылями, сначала с поддержкой Инны, затем самостоятельно, моя подвижность радовала меня больше всего остального, я был счастлив доходить до конца коридора, а самое лучшее – судно мне больше было не нужно. Несколько раз звонил лейтенант Смирнов, сообщить, что по делу есть кое-какие подвижки, и они готовят обвинение Павлу Олеговичу. Через неделю после моего признания, совершенно неожиданно в палату вошел Лёня, он был напряжен и, кажется, зол. – Привет! – обрадовался я другу. Инна как раз была на приеме у Дмитрия Романовича. – Что, черт возьми, происходит, Даня? – раздраженно выпалил Лёня. Я недоуменно уставился на него. – С какого хрена, Машу вызывают на допрос по твоему делу. – Лёнь, – я хотел успокоить его, но он продолжал, даже не услышав меня. – Маша пришла вчера вечером к тебе, и что выясняется? Ее не пускают к тебе эти амбалы около палаты. Ничего не хочешь рассказать? Я не был уверен, что могу разглашать тайну следствия, поэтому ответил: – Я не могу рассказать, но дело серьезное. Думаешь, просто так бы выставили охрану у наших с Инной палат? Лёня был сбит с толку, с одной стороны была разъяренная Маша, которую вызывают на непонятный допрос, с другой – друг, называющий дело «серьезным». – Я ничего не понимаю, – он закачал головой. – Ты можешь ответить, Маша в чем-то виновата? – Нет, но, боюсь, ей нужно сходить к следователю.