– Чертовщина! Что ты там наговорил, дружище? – он сел на стул, который Инна оставила рядом. – Я, правда, не могу рассказать, прости, – я примирительно пожал плечами. Лёня посидел несколько минут в молчании, переваривая новую информацию. – Как ты? Дело на поправку? – в голосе друга чувствовалась растерянность, но тем не менее я оставался ему небезразличным человеком. – Постепенно, но процесс будет небыстрым, – мы снова погрузились в молчание. – Как у вас с Машей? Лёня как-то странно посмотрел на меня, словно вопрос был максимально неуместным, особенно с учетом цели его визита, тем не менее он ответил: – Все хорошо, она мне, действительно, нравится, – его взгляд вдруг сделался жестким. – Если ты как-то впутал ее в свое дело, Дань, я не знаю, чью сторону выберу. Есть вероятность, что не твою. Я кивнул, в конечном итоге, Лёня не знал сути вопроса, поэтому пока невольно выбрал сторону агрессора. Что бы ни произошло между мной и Машей, ее отец не имел права так поступать со мной. И, тем более, с Инной. В очередную нашу паузу, в палату впорхнула Инна. – Лёня! – она побежала и крепко обняла его. – Привет! Не ожидала тебя увидеть, как ты? С Инной он был более разговорчивым и приветливым, что сильно опечалило меня: я не хотел терять друга, особенно из-за Маши. Конечно, со временем он все узнает, что сделал Машин отец со мной, но пока мне досталось лишь холодное участие и упреки от Лёни. Мы все немного поболтали, после чего друг распрощался и вышел, а мы с Инной начали утреннюю гимнастику, а потом принесли в палату завтрак. День снова был знойным и душным, зато теперь Инна обтирала меня прохладной водой так часто, как мне хотелось. – Дмитрий Романович говорит, что есть улучшения, – вдруг сказала Инна. Она не очень любила распространяться про свою болезнь. – Он пока не называет это ремиссией, нужно еще закончить курс одного лекарства, он делает на него большие ставки. Оно уже протестировано, но широко не применяется, там есть побочки серьезные. Но он уже неделю дает мне, и пока все в порядке, главное, что я под наблюдением. – Здорово! – я был так рад, что дела у Инны пошли на улучшение. После приступа на стройке у отца Маши ее снова реанимировали, доставая практически с того света. Она рассказала мне об этом не сразу, лишь когда сама морально настроилась на мою неадекватную реакцию. В любом случае все было позади: мы были в безопасности, а виновник, как я надеялся, будет наказан. Инна сходила в коридор и принесла кружку горячей воды, потом заварила свой мятно-клубничный чай и поставила на тумбочку остудить. – Почти кончается, – с досадой сказала Инна, закрывая упаковку чая. – Мне он очень нравится, сразу переносит меня в день нашего первого свидания, – я взял ее за руку, а она наклонилась и быстро поцеловала меня. После обеда меня отвезли в перевязочную, где, как я думал, мне заменят повязку на лице, однако, там стоял Юрий Сергеевич. – Так, Даня, сейчас едем на рентген и будем убирать повязку. Если все нормально, переведем тебя на обычную еду. – Ого! Это же отлично! – я и сам не верил своему счастью: наконец-то я смогу нормально говорить и питаться. Рентген показал полное сращение костей, доктор дал мне рекомендации по еде: – Жуй очень осторожно, широко пока рот не открывай. Трубочкой можешь пользоваться, если тяжело будет первое время. Когда меня вернули в палату, Инна воскликнула от восторга. Она подбежала и расцеловала меня в заросшие самой настоящей бородой щеки, сильно смутив этим медсестру. Первым делом я попросил Инну дать мне зеркало, бритву, тазик с водой и мылом. – А мне нравится твоя борода, – запротестовала она. – Может, денек так побудешь? – Ну, уж нет! – я был непреклонен. – Неси все скорее, это невыносимо! В итоге Инна сама взялась меня брить, выделывая на моем лице какие-то нелепые образы – от старины Хемингуэя еще до бритья, просто нанеся мыло на бороду – а-ля Дед Мороз, до Че Гевары и Сальвадора Дали. При этом она находила в интернете фотографии и покатывалась со смеху, воплотив новый образ с максимальной точностью. Завершением, конечно, стали усики Гитлера, Инна зачесала набок мои сальные волосы и не могла остановить приступ истерического смеха, наверное, минут десять. В конце концов, я забрал у нее бритву и прекратил эту вакханалию, сбрив над губой и растрепав волосы, которые тоже, наконец, вымыл. На следующий день зашел лейтенант Смирнов, как обычно, постучав в дверь палаты, хотя она была почти нараспашку. Инна сидела рядом и встала, когда Сергей подошел. – Сидите-сидите, Инна Дмитриевна, – он сопроводил слова соответствующим жестом. – Приветствую вас. Мы тоже поздоровались, лейтенант обошел кровать с другой стороны и встал напротив нас. – Я пришел сообщить, что мы провели допрос Марии Свиридовой. С ней как раз приехал отец. Павел Свиридов устроил разнос в отделе, – Сергей по-детски округлил глаза, вероятно, вспоминая как это было. – Дело переквалифицировано в умышленное причинение вреда, Свиридову Павлу Олеговичу выдвинуты обвинения по статье 33 частям 1 и 3 и статье 111 части 1. – А что это за статьи? – робко спросила Инна. – Если вкратце, статья 111 – умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, статья 33 – соучастие или организация преступления, – он достал папку из портфеля и начал листать. – Я позднее дам вам ознакомиться с материалами более детально. Павел Олегович пока находится под стражей, скорее всего, его отпустят под подписку о невыезде. Проводим его допрос, чтобы узнать о соучастниках и мотивах. Пока он все отрицает. – А если он так и будет отрицать? – я вдруг испугался, что ничего не получится, и он уйдет от наказания. – У нас есть доказательства, хоть момент нападения не запечатлен, но выкрутиться ему будет сложно, – лейтенант разложил на кровати снимки, на которых были изображены Павел Олегович и трое здоровых мужчин, все одеты в черное, головы опущены. Лейтенант начал раскладывать фото по хронологии. Вот отец Маши выходит из своей машины, сверху наклейка – воскресенье, 17:10. Далее – фото, где он встречается с двумя амбалами, время – 17:33, видимо, третий был на подходе. Они едва попали в камеру видеонаблюдения. Следующее фото – идут в сторону магазина, время – 17:38. И снова на фото они в самом дальнем углу. Они двигались внутренними дворами, но пересекая дороги, попадались в объективы камер магазинов и банков. Потом большой разрыв во времени, 18:42 – отец Маши идет один, в сторону Верхневолжский набережной, видно, что его походка спокойна, нетороплива. Амбалы ушли в другую сторону по одному, в 18:47 они попали в объективы камер на площади Минина, идут спешным шагом, не вместе, но на небольшом расстоянии. – Данил Валерьевич, узнаете кого-то? – спросил лейтенант. Перед моими глазами появились эти трое в черных костюмах и балаклавах – хоть по лицам я их не смогу узнать, но телосложениями они были похожи. Я кивнул. – Это хорошо. Ваше признание очень нам помогло, ранее зацепок не было, а после – осталось только проследить за нужными людьми, – подвел итог лейтенант Смирнов. – Уголовное дело возбуждено, предварительное следствие и дознание почти закончены. Мы направим материалы уголовного дела в суд. Вам необходимо найти адвоката и готовиться к заседанию. Но об этом сообщу позже. У вас есть хороший адвокат? – Есть, – бескомпромиссно ответила Инна. Я с удивлением уставился на нее. – Инна Дмитриевна, вы по-прежнему не хотите начать расследование по вашей ситуации? Я недоуменно посмотрел на Инну: «Когда она успела сказать, что не будет заявлять на отца Маши?» – Нет, лейтенант, – она перевела беспокойный взгляд с меня на Сергея, – максимум, выступлю в деле Дани, как свидетель или кто-то еще, отдельно я заявлять не хочу. – Хорошо, мы приложим ваши материалы к делу, вас тоже вызовут в суд, – согласился лейтенант. Когда он вышел из палаты, я грозно посмотрел на Инну и спросил: – Почему ты не хочешь, чтобы он был наказан? Ему что, позволительно тебя душить и доводить до смерти? – Никто меня до смерти не доводил, – Инна посмотрела на меня не менее жестко. – Даня, это мое право. Павел Олегович будет наказан, но это не моя война, прости. Я не понимал, почему она была так благосклонна к своему мучителю, к тому же, мне было обидно: она знала, что этот человек чуть не убил меня, и не желает отомстить ему за своего любимого. Я отвернулся от Инны, а она встала и сказала: – Отдохни пока, я пойду с мамой созвонюсь, она приедет сюда с адвокатом, у нее много друзей с юрфака, отличные социалисты в Нижнем. Я успел только проводить Инну взглядом, как нервы уже переключились на новый страх: знакомство с ее родителями. Вернувшись, Инна сообщила, что мама подъедет в ближайшие дни со своим хорошим другом и очень успешным адвокатом, она передала им телефон лейтенанта. – Ты уже рассказала родителям обо мне? – я старался сделать спокойный вид, но жилка на виске предательски нервно пульсировала. – Конечно, – бескомпромиссно ответила Инна. – Еще когда мы вернулись из Павлово, я показала им твои фото. Они одобрили. – М-м, ясно, – только и ответил я. – Ты стесняешься? – Инна отложила простынь, которую стряхивала, и заулыбалась. – Это мило. Но ты, правда, думал, что мои родители не знают, где я уже месяц пропадаю днями и ночами? – Я просто не в лучшей форме для знакомства. – Прекрати, сейчас ты выглядишь просто отлично! – подбодрила она меня. Был пятничный вечер, Инна днем уехала домой, чтобы полежать в ванной, поменять свою одежду и постирать мою. Я лежал и представлял, как хорошо было бы сейчас прогуляться после работы по ветреной набережной, держа Инну за руку, съесть мороженое, облизывать пенку латте с ее кукольных губ, целовать веснушчатый нос, чувствовать, как ветер развевает ее ароматные волосы по моему лицу, крепко прижимать ее к себе за тоненькую талию, ощущая упругую большую грудь, вбирать ее в себя полностью вместе с солнцем, свежестью, ветром с реки и ощущением полной свободы и безграничного счастья. Но в моей реальности была только душная палата, надоевшая мне до тошноты кровать со смятыми подушками и знакомые голоса медперсонала в коридоре. – Привет, – донеслось от двери. Я открыл глаза и повернул голову, на пороге стоял Лёня, подавленный и помятый, что на него было совсем не похоже. – Привет, друг, – я начал присаживаться, а он медленно подошел ко мне. – Маша рассказала, зачем ее вызывали, – он устало сел на стул и тоскливо продолжил, – всю ночь у меня проплакала. Ее отца арестовали. – Я знаю, лейтенант с утра приходил. – Скажи мне, только не надо больше о том, что не можешь ничего говорить, – он выставил перед собой ладонь, – это он с тобой сделал? – Да. – Черт, – сокрушительно воскликнул друг. – Как же так? Почему только сейчас ты признался? У меня такая каша в голове: Маша мне мозг вынесла весь, дай мне хотя бы ты что-то внятное, я ничего не понимаю. – Лёнь, я не хотел его обвинять, он же полицейский – кто его посадит. Но когда пропала Инна… – Причем здесь вообще Инна? – разъяренно проговорил он. Я видел, что друг устал, и не винил его в срыве голоса. – Она работала у него дизайнером в загородном доме, – ну что ж, следовало открыть и эту тайну. – Она намекнула ему, что знает про меня, он ее придушил и довел до эпилептического припадка, ее госпитализировали. – Твою мать, – протянул Лёня и рухнул на спинку стула, отчего тот истошно скрипнул. Он с мучительной гримасой на лице закрыл глаза. Мы остались сидеть в молчании, в какой-то момент я подумал, что Лёня заснул, но спустя время он продолжил с закрытыми глазами: