Вадим просидел ночь и полдня и теперь по-дурацки улыбался, радуясь белому свету. - А зачем вы туда залезли? - поинтересовался другой перенек, Сивый. - Меня посадили. - Кто? - Да шутник один, - счастливо ответил Петельников. - Это не шутник, - усомнился высокий. И тут капитан увидел на полу литровую банку воды - оказывается, пресная вода имеет отнюдь не пресный вид. - Попить хотите? - спросил Сивый. Вадим проглотил воду одним большим глотком, отдышался и тихо сказал: - Спасибо, ребятки. Вы спасли мне жизнь. Они смотрели настороженно - из погреба, из-под бревна, вылез грязный, небритый, окровавленный мужик, сообщил какие-то глупости и выпил банку воды. - Ну, ребятки, поговорил бы с вами, да надо искать того шутника… - Будете бить? - заинтересовался Сивый. - Нет, не буду. - Боитесь? - Я против самосуда. И потом, бить надо меня: влип как новичок. Юг действует, - вздохнул капитан. - В милицию его сдам. Братцы, еще раз спасибо. Он спустился к морю, почистил одежду и смыл кровь, отчего защипало рассеченную кожу. И, махнув двум фигуркам на обрыве, пошел к поселку… - Ой, боже,- хозяйка так и села на скамейку перед домом.- А я уж хотела в милицию бежать. - Приятеля встретил, - пробормотал оперуполномоченный, не придумав по дороге никакой приличной версии. Но хозяйка придумала моментально. Видимо, его вид не вызывал сомнений. - В вытрезвитель попал? - Ага, - обрадовался Петельников. - Похудел-то как… Иди, поешь. Почему-то вытрезвитель вызвал нежность. Она налила тарелку горячего супа и поставила свои, отборные помидоры. Доев суп, Вадим почувствовал прилив необоримого сна. Хозяйка еще что-то говорила о плодожорке, которая поселилась на яблонях, но его уже тянула кровать. Он пошел в свой домик. На стуле лежала книга и его авторучка. На столе краснел термос с чаем, залитым еще вчера. Висело полотенце, давно высохшее. Рубашка, выглаженная еще дома… Он стянул грязную одежду и упал на кровать. Так сладко ему не спалось даже в детстве. Он перевалил бы на ночь, не звякни хозяйка под окном собачьей миской. - Чайку попьешь? - спросила она. - Еще во сне мечтал. Голова не болела. В мышцах появилась спортивная свежесть. Он хотел чайку и зверски хотел есть, словно пахал. Поэтому извлек из своих запасов банку сгущенного молока и кружок полукопченой колбасы, а хозяйка поставила громадную миску пузатых помидоров. - С кем шелопутничал-то? Этот вопрос ему и требовался. - Местный. Олегом звать… - Чего-то не припомню. - Невысокий, сухощавый, с челочкой… - Может, сын Федора? Так он в армии. Значит, не местный. Тогда его не найти. Но ведь он не один. И есть жертва. «Ава, доченька… - Вы давно тут живете? - И, милый, лет двадцать пять. И горы знаю, и море. Моря она не знала. Она даже в нем не купалась, хотя ей было не больше пятидесяти. - А вы украинка? - Какая тебе украинка? - удивилась хозяйка. - Новгородская я. Она попробовала копченую колбасу, сразу растрогалась и выставила миску больших желтых груш. Казалось, уколи грушу иголкой - и она вся вытечет в миску. - А татары живут? - Есть три семьи. - Значит, я слышал татарское имя. На пляже девушку называли Авой. - Так это не татарское, - обрадовалась хозяйка его ошибке. - Это же Григорий Фомич кликал свою дочку. - Странное имя, - удивился Петельников. - Звать-то ее Августой. А Фомич зовет Авой. Как собаку, прости господи. С другой стороны, и Августой звать неудобно. Одно бесиво получается. - Что получается? Капитан уже слышал, как она этим словом называла Букета, когда тот отказывался есть кашу. - Бесиво, говорю, - объясняла хозяйка. - Бесиво и есть бесиво. Он понял: от беса, значит. - А они местные, Фомич-то с Августой? - Да, по Виноградной живут, последний дом, у табачного поля. Ему сразу расхотелось есть. Ноги, его длинные ноги, сами собой переступали под столом. Петельников определенно знал, что работает оперуполномоченным уголовного розыска не из-за денег. Он работал и не потому, что не мог бы найти другого места. Он работал не потому, почему работали многие люди, которые, раз ступив на определенную стезю, уже не смогли с нее сойти. Он работал и не ради звания, престижа или мундира… Любознательность, любознательность и любопытство двигали им на трудных розыскных дорогах. Он считал, что у человека, кроме таких известных инстинктов, вроде сохранения жизни и продления рода, есть инстинкт любопытства, о котором люди редко вспоминают. И он ничуть не слабее остальных. Он вышел из дому и побрел по улочкам. Петельников поднялся на гору, заглянул в санаторий, мелким шагом сошел опять в поселок и все-таки оказался на Виноградной улице, хотя собирался в местный отдел, к коллегам. И двинулся по ней, до ее конца. Он усмехнулся. Ну, придет. Здравствуйте. Здравствуйте. Вы Григорий Фомич? Я Григорий Фомич. А это ваша дочь Ава? А это моя дочь Ава. Помидоров не продадите ли? Продам, а сколько кило возьмете? Самодеятельность какая-то. И чего, спрашивается, так загорелся? Может, обида? Личная?.. Виноградная улица кончилась. Табачное поле подходило только к одному беленькому дому, который ничем не отличался от других. У проволочной изгороди стояла женщина. И он почему-то сразу решил, что это Августа. - Здравствуйте, - сказал Вадим, не имея никакого плана. - Здравствуйте, - негромко ответила она. Ей не было тридцати. Симпатичное лицо с глубоко въевшимся загаром. Слабоголубые, не южные глаза. Волосы, отбеленные солнцем. Крупные ладони с грубоватой кожей, задубевшей на виноградниках и табачных плантациях. Она вопросительно смотрела на гостя. Ему оставалось только спросить про помидоры. - Дачников пускаете? - Мы вообще не пускаем. - Дом громадный, а не пускаете, - удивился он. - Одна большая комната да кухня. Некуда пускать.