- Почему же зазря? - насторожился плоскоскулый. - Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашел в жизни ничего дороже золота? - А и не нашел! - отрезал Бочкуха. - Ты ж дурило, тебе ж счастье прет в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь… - И все? - Чего все? - Кроме баб и товара, больше ничего и не знаешь? - А ты знаешь? - Эх, дядя. Да купался ли ты в море? В нем же одуреешь от счастья… - Парень, ты пощупай золотишко-то, пощупай! - не сдавался Бочкуха. Вадим пощупал. Оно оказалось холодным. Странно: драгоценный металл, из-за него идут на преступления, а он, как покойник. Августа не возвращалась. Видимо, позвонив в милицию, она пошла искать отца. Ночь шла на убыль. Потускнела луна и сдвинулась к горизонту. Машина появилась почти бесшумно, вынырнув откуда-то из табачных зарослей. Она резко тормознула у дома. Три фигуры пересекли свет фар и вошли во двор. Они стали у крыльца, рассматривая темные окна. - Сюда! - крикнул Петельников. Трое мгновенно оказались у сарая. Высокий, худощавый парень в очках окинул всех быстрым взглядом и строго приказал: - Ваши документы, гражданин. Капитан вытащил удостоверение. Приехавший глянул в него, протянул руку и улыбнулся: - Начальник отделения уголовного розыска Куликов. Потом было то, что бывает на любом месте происшествия: следователь, понятые, протоколы… Только Петельников чувствовал себя необычно в роли свидетеля. Он сидел в большой и чистой комнате Августы и строчил свои показания. Поставив роспись после стандартной фразы «Записано собственноручно», он вдруг понял, что утомился так, как никогда не уставал на работе. Перевалив все на чужие плечи, он расслабился, и на него накатило какое-то безразличие. Тяжелая дрема легла на глаза… Когда он их открыл, то увидел перед собой Куликова, который тихо спросил: - Устал, капитан? - Есть чуть-чуть. Кончили? - Да. Этот Бочкуха у нас давно на примете. Жадный, дачников пускает и в сарай, и в прачечную… Спекульнуть не прочь. А второй - его племянник. Приехал погостить. - А золото откуда? - Григорий Фомич перестраивал сарай, копал яму и нашел клад. Еще дореволюционный. Спрятал в ту же яму и пошел на радостях к Бочкухе: мол, куда сдавать, да как… Те его и схватили, на «Москвича» - ив дом над обрывом. Все-таки заставили сказать, где лежит золото. Дальше ты знаешь… Дальше он знал. Открылась дверь, впустив Августу и седоватого худого старика с белесой щетиной на лице. - А это ваш спаситель, - сказал ему Куликов. Старик засеменил к Петельникову: - Спасибо, сынок! Я ведь про тебя давно знаю. От этих бандитов. Ты ночью приходил, они тебя и заприметили. Испугались. Вот племянничек и пошел охотиться на тебя. А бутылочку мою они прозевали. Я-то и не надеялся. Издевались, поганые, только что не били… Вадим смутился, увидев слезы в голубовато-прозрачных, как у Августы, глазах. И окончательно покраснел, когда Григорий Фомич обнял его. - Капитан, какая нужна помощь? - спросил Куликов. За окном уже стоял яркий день. Жара сочилась сквозь стекла, как горячий сироп. Фиолетовое марево оплавляло горы. Вадим потер лоб: - Мне вот что нужно: выспаться и билеты на завтрашний самолет. К матери поеду. - Тогда едем в гостиницу, - предложил Куликов. - Какая гостиница!? - высоким голосом почти крикнул Григорий Фомич. - Да моя хата лучше всякой гостиницы. Сначала отобедаем, а потом уж спать… - Спать только в беседке, - согласился Петельников. Начальник отделения пожал ему руку, пообещав заехать вечером и увезти его к себе в гости - только при этом условии будут авиабилеты. Вадим осоловело уселся в кресло. На столе уютно жужжал вентилятор, ворочая лобастой головой в белом ореоле. Там же, на столе, встал электрический самовар и появились тарелки с «украинской» колбасой, помидорами, местным ноздреватым хлебом… Августа замерла перед оперуполномоченным, держа в руке белое полотенце. - А вот вы меня не поцеловали, - сонно поделился он. Она подошла ближе, вплотную. Запах терпкого винограда, который зрел на их участке, наплыл вместе с ней. Августа пригнулась, и ее губы прохладно легли на щеку капитана в том месте, где Григорий Фомич колол его щетиной. С морем он так и не успел попрощаться. Юрий Воложанин ЧЕРТОВ МОСТ Тысяча девятьсот тридцатый год. На улице искрилось солнцем лето, а в кабинете у меня стоял холодный полумрак. Единственное окно кабинета выходило в темный двор, куда солнце, как в глубокий колодец, попадало, только будучи в зените. Сейчас утро, и блики солнечных лучей играют на влажной от прошедшего дождя крыше противоположного крыла здания и на листьях единственного, бог весть как попавшего во двор, высокого, стройного тополя. Настроение у меня превосходное, соответственно погоде. Но тут я вспоминаю, что к десяти утра меня вызывает начальник милиции, и начинаю терзаться в догадках. К десяти я поднялся на второй этаж и по длинному темному коридору направился к приемной. В приемной, кроме секретарши, сидела какая-то белокурая девушка в легкой кожаной куртке. Она, как только я появился на пороге, оглядела меня с ног до головы большими серыми глазами и, вероятно, не найдя во мне ничего интересного, отвернулась к окну. Я поздоровался и кивнул на дверь: - У себя? Секретарша загадочно улыбнулась, пожала плечами. - Сейчас узнаю. - И бесшумно скрылась за дерматиновой дверью. Вернулась она сразу же. - Вас приглашают обоих, - сказала она. Начальник милиции Андрей Федорович Дюков, высокий статный мужчина, вышел из-за стола, как всегда, держа во рту трубку. С нами он поздоровался за руку и так мягко улыбнулся, что у меня отлегло от сердца. Девушку он назвал по-домашнему - Тася: видимо, они были хорошо знакомы. А ко мне сразу обратился с вопросом: - Как дела, Федор Андреевич? - В общем-то дела неплохи… - начал было я, но начальник положил мне руку на плечо и внимательно посмотрел в глаза. - Вызвал я вас, дорогие мои, по очень серьезному делу. Задание, которое я вам собираюсь предложить, сложное и опасное. Из накладного кармана гимнастерки он достал какое-то письмо и стал читать: - «Товарищ начальник милиции, мы, жители далеких от вас сел Ушумун, Такша, Озерное, обращаемся к вам с просьбой оказать нам содействие в избавлении от банды Косого, которая совершает налеты на наши села, грабит общественные хозяйства, издевается над людьми и даже убивает. Так, в этом году бандиты зверски убили председателя сельского Совета Соболя. Мы бы сами выловили бандитов, но они хорошо вооружены, да и организовать нас на это дело некому. Нет у нас и оружия подходящего. Для ясности сообщаем, что бандитов более двух десятков человек - все из местного кулачья и недобитых семеновцев, да недавно появился какой-то с усиками и шрамом на щеке - настоящая сволочь. Еще раз просим вас, товарищ начальник милиции, помочь нам в этом деле». Аккуратно сложив письмо и положив его снова в карман, Дюков заложил руки за спину, прошелся от стола к двери, остановился напротив нас и продолжал: - Доносятся до нас слухи, что и впрямь в тех местах организовалась банда. В мае, когда мы разбирались по делу Соболя, ниточка повела к кулачью, но конкретно установить никого не удалось. Потом стали поступать тревожные сигналы о банде… И вот теперь это письмо… Медлить или чего-то дожидаться больше нельзя. Он снова прошелся по кабинету, раскурил трубку. - Теперь вы, наверное, догадываетесь, зачем я вас вызвал? Я кивнул утвердительно, хотя еще ясно не представлял цели вызова. Дюков продолжал: