– Нужен ты мне. – Я вам почитаю сказку. А лучше расскажу, а то будете ругаться, что я по слогам. – Ты уже всей деревне ее рассказал. Хватит. Дуй домой. – Ладно. Пока! – Он помахал ей и унесся, запихнув в рот оставшуюся колбасу. Когда за пацаненком закрылась дверь, Станислава отправилась в комнату, легла на кровать и уснула. Пробудилась ночью. Темнота кругом. Час, не меньше. Хотела встать, чтобы за водой сходить, но тут увидела силуэт… Возле ее кровати кто-то стоял. Как ни хотелось Станиславе заорать, она этого не сделала. – Ведьма, – услышала она шепот. – Чтоб тебе в аду гореть… Сонечка. А кто еще? Алена из личной неприязни могла напасть, а Фина – из-за ревности. Тут же все очевидно: Стасю считают ведьмой и… Что собираются с ней сделать? Добить? Сжечь? На том же проклятом месте? Но поди ее туда дотащи! Раньше надо было, пока валялась в клевере… Под подушкой Станиславы лежал крохотный фонарик, похожий на тюбик губной помады. Она включала его, если ночью вставала в туалет. Осторожно достав фонарь, Стася перевернулась на спину и переместила его за голову. Тут же нажала на кнопку включения, и когда синий свет вырвался из-за шеи, попав на лицо, забормотала: – Аве цезарь имепартор маратури те салютент! – Латынь она в пединституте изучала. Но фразу «Великий Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя» произносила неразборчиво и с завыванием. Добавила и хрипотцы в голос. Потом вспомнила другие слова и выражения. И начала их выдавать. Да еще глаза закатила. Будто в фильме ужасов снималась. – Господи, прости и защити! – услышала вопль, а потом грохот. Человек, что нависал над кроватью, пал на колени. Станислава приподняла голову. Воззрилась на него… Неужели? Баба Зоя? В руке лопатка, которой она червей выкапывала для рыбалки, – любила старуха удить. – Внучек, кровиночка, мне дороже всех, – бормотала она, отбивая поклоны. – Захотела избавить его от дурного влияния нечистого… Мамка родная отказалась, разве мало этого? Еще и сатана через ведьмин дух прибрать хотел… Боженька, прости! Станислава Ивановна сама по себе – хорошая женщина, хоть и Грымза, но в нее духи вселились пакостные… Защити меня и Васятку! – Слышу тебя, дочь моя, – донеслось из темноты. Станислава едва с кровати не свалилась от удивления. Кто тут еще? Все ненормальные в ее дом сбежались? – Ты, боженька, говоришь со мной? – вскинулась баба Зоя. – Я, – и голос такой мягкий, приятный, можно даже сказать, благостный. – Изгони из этой женщины бесов. Это в твоей власти. – Что нужно делать? – Руку направь на нее и прочитай молитву. – А как я пойму, что она очистилась? – Светиться перестанет! – Стасе показалось, что в голосе промелькнула ирония. – Поняла, поняла… Все сделаю! – И, как маг из фантастических фильмов, наставила на Стасю ладонь, затем начала что-то бормотать. Услышав «Аминь», та отключила свет. – Спасибо тебе, господи! – выдохнула баба Зоя. – А ты, раба божья Зинаида, больше самосуда не твори. – Не буду, клянусь. Я просто как увидела, что Грымза не просто выжила, когда на проклятом месте вокруг оси обернулась, но еще и поседела, испугалась за внука и лопаткой ее по башке… – Все с ним будет хорошо, обещаю тебе. А теперь иди. – Иду. И потопала к двери. Когда баба Зоя покинула избу, Стася спросила: – Это вы, Николай Гаврилович? – Я. Стою тут под окном. В пышных кустах шиповника. – Пришли зачем? – Не спалось. Решил проведать. – Спасибо, выручили. – Думаю, вы бы и без меня справились. В вас и смекалка, и артистизм… Аве цезарь, надо же! Повезло, что по ее душу явилась бабка неграмотная, а не Сонечка. Та бы, как и Панкратов, распознала фразу. – Как думаете, отстанет от меня Зоя? Не хотелось бы на нее заявление писать. – Уверен, что отстанет. Но все же я за ней присмотрю. И за вами. А вы все же дверь на ночь запирайте. Она встала, чтобы сделать это, и услышала оклик Панкратова: – Не хотите ко мне завтра на чай прийти? Надо же, дождалась! – Из самовара… С вареньем из крыжовника. – У меня лучше предложение: давайте устроим чаепитие для всей деревни, как раньше, во времена нашего детства. Столы поставим на улице. Ваш самовар. И посидим по-соседски. – Меня кое-кто тут не любит, – с сомнением произнес Панкратов. – Да и вас. – Они просто нас не знают. – Хорошо, уговорили! Спокойной ночи… Стася пожелала ему того же и, заперев дверь, отправилась на кухню, чтобы поставить тесто для пирогов к завтрашнему чаепитию. Головную боль как рукой сняло. Эпилог Садово-огородный сезон прошел на отлично. Чаепития стали традицией. Каждую субботу и аборигены, и дачники собирались за общим столом. Алена помирилась со Станиславой, Афиногения с Панкратовым, а Сонечка встретила-таки своего суженого. Он оказался совсем не таким, какого ей напророчила гадалка: молодым, шумным кровельщиком с загорелой лысиной. Маша бабушкин дом не продала. Сначала не могла покупателей найти, потом расхотела от него избавляться. К тому же она помирилась с мужем и осенью приезжала в Жмуринку с ним на машине. Николай Гаврилович некоторое время продолжал ее смущать своими томными взглядами, но потом она к ним привыкла и перестала обращать внимание. В конце августа он съехал с дачи, оставив свой самовар на Станиславу. Баба Зоя некоторое время косилась на нее. И крестилась всякий раз, когда та повышала голос или делала резкие движения. Но как-то после наливочки Афиногении бабы толпой отправились к проклятому месту, и каждая на нем вокруг своей оси крутанулась. Все остались живы. Никто не изменился. Только с головы Станиславы опять кепка с париком съехала, обнажив седую челку. Перед началом осени она съездила в город, сняла все свои сбережения и купила старый милицейский «УАЗ». На нем она намеревалась в дождливые дни или морозы, когда не ходит автобус, возить Васятку и деток из соседних деревень в школу, а бабенок продуктами снабжать и свежей прессой. По Панкратову она сохнуть перестала. Впрочем, как и остальные. В Жмуринке купил дом отставной военный, красивый, здоровенный. В него влюбились все, даже баба Зоя.