Сколько прошло времени, Таня не знала. Но когда она наконец открыла глаза, Княжев все так же сидел на корточках рядом и поддерживал ее голову. Почему до сих пор никто в мире не придумал делать наушники в форме ладоней близкого человека? Боятся, что просто их не захотят никогда снимать? Она тоже боится, что Егор догадается, что ей лучше, и уберет руки. Вот он ослабил их, но все же не убрал сразу, а пробежал пальцами по волосам. — Ты в порядке? — Да. А ты? — Нормально. Таня кивнула и встала с пола, потом механически отряхнула брюки. От противоположной стены поднялся Головин и улыбнулся. Если он и хотел приободрить ее, это не удалось: улыбка его вышла совсем грустной. — Так что делаем, Викторыч? — Вы — работаете, обедаете. Я правильно понял, что ты так и не успел поесть? Вот и Таня тоже. Вон куриные рулетки, надеюсь, еще теплые. — Егор подошел к столу и потянул сдвинутые на край контейнеры. — Да, не остыли… А я поеду поговорю с Шацким. Он вытащил из-под ноутбука какие-то бумаги и положил их в широкую кожаную сумку, которую снял со спинки кресла. Потом выдвинул верхний ящик тумбочки, и выуженный оттуда пухлый блокнот полетел вслед за документами. Поцелуй Тане, кивок Максиму — и Егора уже нет. Только слышно начало телефонного разговора: — Здравствуйте, Степан Борисович. Назрел серьезный разговор… Уехал лифт, и все смолкло. Вдруг тишину кабинета нарушил хруст разворачиваемой фольги. Головин последовал совету друга, достал из контейнера за шпажку куриный рулетик, скептически осмотрел зеленоватую начинку в мясе и принялся жевать. Таня тоже подошла ближе, но вовсе не для еды, а чтобы спросить: — Как вы думаете, чем это все закончится? Почему он медлил с ответом? Только ли чтобы освободить занятый едой рот или чтобы успеть тщательно подобрать слова? И отчего ее начинает бить дрожь, как от мелкого холодного дождя? — Во всяком случае, не тем, чего вы так боитесь. — Максим промокнул салфеткой губы и вытер чистые пальцы. — Поешьте, довольно вкусно. Да и время быстрее пройдет. — Нет, спасибо. Я лучше вернусь к себе. — Она почти выбежала из кабинета. Приемная все еще пустовала, лишь ветерок перебирал уголки бумаг на секретарском столе. У лифта неизвестно зачем Таня оглянулась. В рамке дверного проема стоял Головин. Во взгляде его читалось отчаяние, и Таня ринулась к лестнице. Глава 28 Впервые за долгое время работа не могла перебить беспокойные мысли. Таня открывала нужные документы и тупо вглядывалась в экран, не понимая ни строчки. Она переложила все бумаги на столе, заточила и без того острые карандаши, навела порядок в ящиках тумбочки, но все равно в голове бился только один вопрос: «Выкарабкается ли Егор из ямы?». Под конец Таня просто сняла папки с подоконника и села на освободившееся место. Она смотрела в никуда и механически крутила в руках мобильный телефон. Когда тот бульканьем отрапортовал о пришедшем сообщении, Таня отмерла. «Все будет хорошо. Извини, очень занят. Целую». Раз Егор пишет «все будет хорошо», значит, сейчас все не так радужно или откровенно плохо. А она сидит и ничего не делает, чтобы ему помочь! Только как помочь? Нет у нее ни таких немыслимых денег, ни богатых друзей. Она обуза для Егора, помеха и трусиха. Потому что не хватает у нее сил шагнуть в сторону, чтобы освободить Княжева. Подошедшая Света аккуратно тронула подругу за плечо. — Случилось что? — Он тонет… К удивлению Тани, ее слова не показались Синицкой бессмысленными. — Егор? Да разрулит он все, в первый раз, что ли! Чего убиваться-то у окошка? — Как ты не понимаешь… — Не понимаю, — отрезала Света. — Скажи еще, что во всем виновата ты. В жизни не поверю. И перестань уже считать себя центром вселенной, вокруг которого вертится жизнь и который сам влияет на все вокруг. События происходят без всякой связи с тобой, милая моя, так что не льсти себе. — Света, ты чего? — оторопела Таня и хотела даже отодвинуться от подруги, но сзади было стекло. — К жизни тебя возвращаю! Если у твоего Княжева проблемы, ему поддержка нужна, холодная голова с идеями, а не амебные терзания. И неважно, что ты не можешь помочь. — Синицкая словно подслушала размышления Тани. — Что нужно, сделает он сам. Ты просто стой рядом, а не отвлекай его необходимостью бросаться к бессознательной тебе с валерьянкой и опахалом. Все, пошли попьем чаю и вернемся к работе. Скоро и Ромка из типографии приедет, новый журнал полистаем. Таня послушно спрыгнула с подоконника. Как же быстро ее привели в норму грубоватые, но верные слова! Наверное, ей непременно требуется присутствие волевого человека рядом, чтобы он иногда встряхивал и вел ее за руку. Света продолжила бурчать, но уже потише: — Тебе вообще надо отключить часть мозга, отвечающую за чрезмерные переживания. Щелк тумблером — и нет ни истерик, ни крокодильих слез, ни археологических раскопок в душе. — Думаешь, такая часть существует? — Глядя на тебя, уверена в этом. Синицкая запнулась за что-то и выругалась. — Добавь в список «ни изысканных ругательств сапожника». Слова замерли на губах Тани, едва она увидела, из-за чего споткнулась Света. Голубой зонт. Тот самый, которого здесь ну никак не могло быть. Вероятно, он был спрятан среди папок на подоконнике и выпал сейчас, когда их сняли. — Ты ж его вроде отдавала. — Синицкая потянула вверх петлю на ручке, словно поднимала за хвост дохлую крысу. — Отдавала. Придется еще раз это сделать, — Таня положила зонт на середину стола, — так, чтобы дошло. Но это потом. Мы же чай шли пить, верно? Остаток дня прошел тягуче, но собравшиеся вечером на столе папки свидетельствовали, что очень плодотворно. Перед выходом из офиса Таня решительно пододвинула зонт все еще насупленной Любе и сверху положила лаконичную записку «Для Головина. Подарок от Вышковец». Экран телефона отражал три полоски аккумулятора, но сам аппарат упорно молчал. Вечер. Ночь. Утро. Если от мобильных телефонов и в самом деле исходит вредное излучение, за эти часы Таня получила чудовищную дозу: телефон постоянно был у нее под рукой. Ехала ли в автобусе домой, пила ли несладкий чай на полутемной кухне, смотрела ли в потолок немигающим взглядом, ворочалась ли на внезапно ставшем широким диване, дергала ли заевшую молнию на сапоге, поднималась ли по ступенькам в конференц-зал на внеплановое собрание… Это была самая большая комната в здании, и все равно она с трудом вместила всех сотрудников «Центринвеста». Тане удалось протиснуться чуть вбок от двери, но и так ничего не было видно. Обзор закрывала широкая спина мужчины в футболке, по которой наискосок шла убедительная надпись «Никогда не матерюсь». — Всем доброе утро, хотя с определением можно поспорить, — раздался звучный голос Егора. Ему не пришлось даже прибегать к трюку с автомобильной сигнализацией, проделанному в пансионате: мгновенно установилась тишина. Видно, многие ломали голову, почему они находятся здесь, а не в кабинетах. — Я попросил вас собраться, чтобы объявить о своем уходе из «Центринвеста». Смысл фразы не сразу дошел до Тани. Стоящий впереди мужчина злобно выругался: он явно никогда не читал того, что написано на его же спине. А Княжев продолжал: — Вследствие сложившихся обстоятельств я принял решение продать свою долю акций и снять с себя полномочия директора. Спасибо всем, кто был со мной эти годы. Успех компании — это результат вашей слаженной и честной работы, которую я безмерно ценю. И согласно последнему подписанному мной приказу всем работникам, без исключения, будет выплачена премия в размере трех заработных плат… Тане показалось, что из комнаты разом выкачали весь воздух, а внезапно ожившее людское море начало раскачиваться из стороны в сторону. Его жесткие волны медленно отнесли ее к стене. Затылок уперся в твердую штукатурку, и Таня всем телом прижалась к поверхности в поисках опоры. Кругом, как за окном проносившегося скорого поезда, мелькали лица со смазанными чертами, локти, спины. Никто не спешил расходиться, и в середине этого хаоса серой точкой выделялся Егор. Он что-то говорил окружавшим его людям, кивал головой или, напротив, удрученно разводил руками. Пробиться к нему сейчас не было никакой возможности, поэтому она подождет его здесь. В голове размеренно билась одна и та же мысль: «Он все бросил. Он все бросил. Он все…» Сколько прошло времени, прежде чем конференц-зал наконец опустел, Таня не знала. Она лишь поняла, что фигура в сером костюме стоит рядом. А вместе с ней пришла свежесть. Не морская, с терпкими водорослями и вяжущей солью, а какая-то другая, очень родная. Мятные пастилки, вот что так пахнет… — Привет. — Он все бросил… — по инерции повторила Таня крутившуюся в голове мысль и обняла Егора за шею. — Ты все бросил. Почему? — Ну, во-первых, не бросил, а продаю. Сбываю с рук то, что уже не принесет пользу. Как лежалый товар. Хочешь пить? Отстранившись, она увидела пластиковую бутылку в руке Егора и покачала головой. Он неторопливо открутил крышечку, сделал большой глоток и потом неожиданно сел на пол у стены. Таня, не задумываясь, опустилась рядом, и Княжев продолжил объяснять: — От компании, чья репутация прилично подмочена закулисными играми, действительно мало пользы. По крайней мере, на мой взгляд. Вчера мы чудесно побеседовали с господином Шацким, и он не удержался, чтобы не поведать мне некоторые детали. Оказывается, — Егор вальяжно вытянул вперед ноги и снова отхлебнул из бутылки, — последние годы Степан Борисович незримо присутствовал во всех моих проектах. Взятка направо, взятка налево, тех подмазал, этих умаслил… Мы неизменно выигрываем тендер, а после дело доходит и до Шацкого: окна, рамы, трубы, всякая пластмассовая лабудень. Он в шоколаде и плевал на мой принцип работать чисто. Подброшенная Княжевым бутылка перевернулась в воздухе и приземлилась прямо в его раскрытую ладонь, чтобы через секунду снова улететь. На этот раз неудачно — в батарею. — Но так рубить с плеча… отказываться от своего любимого дела… Может, все еще наладилось бы? — Нет, не наладилось бы. Я уже не малыш, которому можно указывать, что и как делать, и за послушание гладить по головке, а если закапризничает — отбирать сладкое. Пойми, Таня, в моей компании решения принимаю я, а не дядя со стороны. Просчитаюсь — что ж, это будет моя ошибка; выиграю — мой успех. — Княжев выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Но как же так… Егор притянул Таню к себе и поцеловал куда-то в волосы у виска. — Да не переживай ты. Начнем все с нуля. Я, Макс, ты. Вон Светку твою заберем… Произнесенное имя Головина резануло Таню по уху. Что ж, если быть честной, то во всем. Даже если разлад между друзьями ляжет на ее совесть. Но лучше оказаться виноватой, чем лгуньей и предательницей. Знала и молчала… — Егор, мне нужно сказать тебе кое-что про Максима… — хрипло начала Таня и попыталась сесть ровно. Ничего не вышло: объятия Княжева стали еще плотнее и не давали сказать ни слова. — Не нужно, — слова Егора будто усиливались колебаниями его грудной клетки, — все ясно и так, давно. Достаточно увидеть, как он смотрит на тебя. И ты тут не при чем. Знаешь, впервые после гибели жены — Марина была моей одногруппницей — он снова начал улыбаться, перестал пить по-черному и бесконечно винить себя в той аварии. И неважно, что тогда Марина сама отстегнула ремень безопасности, чтобы поднять упавший телефон, а через секунду со встречки вылетела машина. Для Макса главным было то, что он сидел за рулем и не сумел увернуться. У Тани мелькнула мысль, что больше всего сейчас Егору хочется встать и подойти к окну, как всегда при важном разговоре. Она подняла голову и увидела глаза Княжева, очень серьезные и сосредоточенные. — Чтобы снова захотеть жить, ему понадобилось семь лет и… ты. Разве можно осудить Макса за то, что он решил вернуться из пустоты, что ищет свое счастье? И разве я виноват, что не готов даже ради друга отказаться от тебя? — Что?