Мейбл, хмыкнув, вывалила на деревянный прилавок между ними ржавый кусок металла. — Насчет лишенных особо не беспокойся. Герцогиня прикусила язык, ткнула пальцем в перчатку, которую достала сестра. — Перебор, не думаешь? — Неа, — ответила Мейбл, сплюнула на манжету комбинезона и протерла перчатку. — Дела тут плохи, Рейчел, и будут еще хуже. Все больше и больше лишенных пробирается в Жижу. — Мы ее так не называем, — раздраженно вставила Герцогиня. — …и дело не только в этом. Воздух. В нем что-то есть, и можешь сколько хочешь притворяться, что не чувствуешь, но назревают перемены. Что-то близится. Герцогиня вложила руку в перчатку (несмотря на «сплюнь и протри» Мейбл, перчатка осталась скорее «сплюнь», чем «протри»), и та защелкнулась вокруг руки; тонкие полосы ранее скрытой стали обвились вокруг ржавой оболочки. Когда прозвучал окончательный кланк, Герцогиня подняла руку, потом помахала ею; металл казался сейчас не тяжелее тонкого хлопка. Мейбл фыркнула. — Вечно на тебе все выглядит лучше, чем на мне. * * * Нельзя просто весело прогуляться через Жижу и выпасть на другой стороне в той точке почвенного мира, в которой пожелаешь. Пройти с одной стороны на другую — все равно что сесть на рейс из правильного аэропорта; если ты не выберешь правильный маршрут, скорее всего окажешься в Тегеране, когда на самом деле хотел плюхнуться на Таити. Знание этих точек напряжения вдоль стен Загона было известно только Герцогине, которая выдавала информацию членам «Отряда мертвых» там и тогда, где и когда это требовалось, и забирала эти воспоминания, едва задание было выполнено. Дейзи-Мэй как-то спросила ее, почему только ей доверена эта информация. — Потому что во время войны ты не раздаешь боевые планы уборщикам. Ты придерживаешься принципа служебной необходимости, а она есть только у меня. — А если с тобой что-то случится? — спросила тогда девушка, словно пес с костью. — Мы в полной жопе. — На этот случай приняты специальные меры, — сказала ей Герцогиня, хотя любой другой получил бы вместо ответа выговор. — Никто не занимается этой работой вечно, даже я. Все заканчивается, даже смерть. Никогда она не была настолько уверена — и рада — этой непреложной правде, как прямо сейчас, когда стояла у бесконечной каменной стены, пытаясь вспомнить, куда дела Нью-Йорк. Герцогиня шаг за шагом двигалась вдоль стены, не замечая бегущего по спине холодка, знака, что за ней наблюдают; пальцы плясали на холодной каменной поверхности. Обернулась, следя за многочисленной группой лишенных, следящих за ней; все молчат, все неподвижны. Невозможно было игнорировать эту неподвижность, это молчание, как бы ей того ни хотелось. Нужно поторопиться. Пальцы ласкали стену, перчатка на правой руке сверкала в вулканических тучах, собиравшихся над головой. «Нет, — думала Герцогиня, — это Мехико. Но уже ближе. Сан-Диего. Лос-Анджелес». Пальцы сдвинулись вправо. Она обернулась. Лишенные сдвинулись вперед, молча сократив расстояние между ними вдвое. «Колорадо. Канзас. Кентукки». Снова обернулась. Стадо уже в дюймах от нее. «Я не могу рисковать. Они слишком близко, их слишком много, — подумала Герцогиня. — Потому что я не смогу взорвать всех, как бы мне ни хотелось. Вот. Нью-Йорк». Рев труб, возвещающий ежедневный раскол в небе. Головы резко дергаются в его сторону, стеклянные глаза окружающих тел подсвечены белым, появляется ежедневная зеленая карта на небеса. «Спасена трубами, — подумала Герцогиня. — Щель отвлечет на себя большинство, если не всех». Она не отвлекла. Толпа, окружившая ее, — слишком много, не сосчитать — не сдвинулась ни на дюйм; головы разворачивались обратно. Салонный трюк, работавший целую эру, протух. «Показывай тупейшему простаку фокус раз за разом, — как-то сказала ей Мейбл, — и рано или поздно он поймет, как это сделано». Тогда Герцогиня высмеяла это утверждение. Сейчас, когда перед ней стояла толпа этих «простаков», мысль не казалась такой забавной. Ее левая рука — без перчатки — потянулась к стене, прошла насквозь. Перчатка на правой загудела. — Мне жаль, — сказала Герцогиня, и действительно так думала. Она выстрелила. Из перчатки плеснул зеленый свет, и грязный, ядовитый почвенный воздух ударил в ряды тел. Они корчились, зеленые плети прорастали из конечностей и глазниц, отверстий и суставов, таща подергивающиеся тела к земле. Лишенные кричали — звук каркающих помех. Стая, оставшаяся на ногах, рассеивалась и отступала. — Ну что, сестренка, довольна? — выкрикнула Герцогиня, ища среди комков иссохших тел Ханну. — В твои планы «делиться» входит массовое убийство? Ответа не последовало, и Герцогиня, в последний раз взглянув на разгром, прошла сквозь стену. Глава 25 Джо уставился на море, завороженно наблюдая, как снег падает на пляж, с энтузиазмом добавляя новые дюймы к уже собранным. «Может, смерть — не такая плохая штука, если я смогу время от времени смотреть на такое, — подумал он. — Может, она будет началом чего-то, а не концом всего». Потом Джо вспомнил Дейзи-Мэй и бездомных людей, умерших под присмотром его отца. Он был благодарен амнезии за то, что она не забрала эти воспоминания, поскольку пока не заслужил покоя. Он что-то упустил, иначе не оставался бы здесь, на почвенной стороне, и Герцогиня сказала, что он не сможет перейти должным образом, пока не раскроет правду о своей смерти. Какой-то кусок головоломки все еще ускользал от него. Забравшись на ближайшую дюну, Джо изучал горизонт, пытаясь отыскать признаки магазинчика, о котором говорил Илайес. Если памяти можно доверять — а ей нельзя, — он должен быть где-то близко. Джо прищурился на укол света, приметанный к ночному небу. Примерно миля отсюда, судя по виду. Вряд ли маяк надежды, но, по крайней мере, что-то полезное. И если там нет демонических слонолюдей, он все еще идет первым. * * * «Пляжная хижина Джози» была своего рода местным учреждением и, как многие учреждения, шла в комплекте с предостерегающей надписью: «Чтобы работать здесь, не обязательно быть безумцем, НО ЭТО ПОМОГАЕТ!» Подростком Джо буквально бесился от этого заявления. Восклицательный знак, заглавные буквы в последнем предложении, сам факт этого предложения. Несмотря на пошлость плаката, Джо приходилось признать, что послание во многом попадало в цель; он не был безумным, когда здесь работал (скорее нищим и скучающим), но быстротекущее безумие могло смягчить ситуацию. «Хижина» не была заколочена — в лунном свете виднелось окно с его пыльной коллекцией цацек, ведерок, совков и вертушек, — но разница была невелика. Помимо случайного прохожего, выгуливающего собаку, гости редко посещали этот квадратный дюйм побережья после октября, а тот давно прошел. По крайней мере, Джо так думал. Красно-белый навес (полинявший и настолько обтрепанный, что вполне мог висеть еще с тех дней, когда Джо тут работал) шел волнами на ветру, да и вся хижина производила впечатление, будто сильный порыв ветра унесет ее в море. «Люди говорили это двадцать лет назад, — подумал Джо. — Это место еще увидит меня в гробу».