Райан пожал плечами. — Смотря сколько вкалывает. На той неделе получила четыре сотни за день. Прилично. Прикинул, я мог бы и сам попробовать. Я фыркнула. Сказала, у него не хватит терпения набрать ванну, где уж болтать со старушкой о ее умершем песике. Я рассеянно почесала руку. Месяц «герыча» уже забил место главного акционера в битве за мою душу. — У тебя есть? — Что есть? — невинно переспросил он. — Сам знаешь. Райан отвел взгляд, будто смущенный моим нарушением наркоэтикета. — Ты опять за этой штукой… — Эй, не говори так, — сказала я с бурлящим отчаянием. — Как так? — Будто я нарик. Он посмотрел на меня — взгляд врача, полный сочувствия. — Он тебе нужен, потому что без него жизнь слишком хреновая, я понимаю. Всегда понимал и никогда не стану тебя осуждать. — Но?.. — Но это дерьмо стоит денег, а я не аптека «ешь сколько влезет». Я сказала, что найду работу. — Игровые автоматы? Или в пабе? Брось, Дейзи-Мэй, это все для лохов. Настоящие деньги делают не так. Райан много твердил о «настоящих деньгах», как будто речь идет о тайнике, от которого у него есть карта, а не о трастовом фонде, основанном на совращении слабых и отчаявшихся. Тогда я этого не видела. Сейчас же, в гниющем теле на ферме, закормленная воспоминаниями… Я видела это в высоком разрешении. И вот я отправилась за «настоящими» деньгами и начала с… ну, сначала это были просто свидания. Не имеющие друзей работяги, одинокие вдовцы, неустроенные разведенные, мужчины, сошедшие с колеи и не знающие, как вернуться обратно. Я не видела никаких денег (ими занимался Райан, потому что он «знал, как их уберечь, надежней, чем в любом банке, который снимет свой долбаный процент и хрен знает что еще»), зато видела много героина. Моя любовь продолжала появляться, и мне не нужно было больше просить: он откуда-то знал, когда мне требуется доза. Наверное, потому, что она требовалась мне всегда. Я никогда не спрашивала, почему взрослые мужчины — некоторые на пятьдесят лет старше меня — хотят «потусить», поскольку есть вопросы, на которые ты уже знаешь ответ, и тебе незачем его слышать. Я едва помню тот раз, когда впервые сделала что-то большее, чем «тусовка», но мужчина — в четыре раза меня больше, с кровоточащими деснами, желтыми зубами и запахом прокисшего молока — наверняка был особенно трудным воспоминанием, когда Герцогиня выскребала мне память. Каждый следующий раз был тяжелее предыдущего, потому что каждый раз, когда я занималась сексом ради дозы, исчезал еще один кусочек меня, отколотый и отнятый потеющими, растленными партнерами. * * * Я перед домиком. Райан на ступеньках, стучит в дверь. Это домик Пита. Мы пришли повстречаться с напарником Джо, Питом. Я видела его в церкви, когда была там с Джо, и не вспомнила даже волоска в носу этого подонка. Как такое случилось? Как я могла прийти к этому домику вместе с Джо — домику, куда меня приводил Райан, — и ни хрена не помнить? Это случилось, потому что мои воспоминания забрала Герцогиня, как забрала воспоминания Джо. И какими бы ни были причины этой насильной амнезии тогда, сейчас все это скармливалось мне; мое позорное прошлое выдавалось по одной отравленной таблетке зараз. И я ничего не могла с этим сделать. Пит с самого начала мне не понравился. Он смотрелся лучше, чем Райан, но его беззаботное обаяние отдавало тяжелой работой и плохим актерством. Больше всего мне не нравилась интонация, скрытая за словами, и злоба, спрятанная в глазах. Вдобавок он пугал Райана, и это пугало меня. «Продажный коп рискует всем, — сказал мне Райан, пока мы ехали туда на машине. — И это страшно, красотка. Чтобы уберечь это, он будет убивать». — Тогда почему ты не займешься собственным делом? — спросила я. — У тебя есть связи. Райан рассмеялся, будто услышал семилетку, верящую в пасхального кролика. — Потому что он убьет меня, даже глазом своим гребаным не моргнув. Я открываю свое дело — и становлюсь конкурентом, а его конкуренты недолго дышат. Мы зашли в домик; в тот раз он показался мне больше, хотя внутри были лишние люди. Вечеринка в своих предсмертных муках; обдолбанные пустоглазые придурки стараются, как могут, лучшие без умолку бормочут, другие временами мычат, и у всех одно общее: все они дети, совсем как я. Кто-то старше, кто-то младше, но все подростки. Единственными взрослыми здесь были Пит и, с большой натяжкой, Райан. Пит поднимает взгляд и подмигивает мне. — Слышал насчет тебя много хорошего, Дейзи-Мэй. Райан говорит, ты женщина, которая умеет справиться с делом. Женщина, которой можно доверять. Мне нравится, что меня назвали женщиной. Я чувствую себя другой, более взрослой. Пит протягивает мне пиво, и я беру его, потому что я просто безвольная марионетка, управляемая силами, которых не понимала ни тогда, ни сейчас, и потому что я хочу. Во мне распускается героиновая зависимость, но мне все равно в кайф, когда взрослый — взрослый коп, не меньше — протягивает мне пиво и обращается со мной, как с коллегой на совещании. — Райан, отдашь ее на пару минут? — говорит Пит. — Нужно обсудить с дамой дела. Мне нравится быть «дамой» даже сильнее, чем быть «женщиной». Пит складывает руки и наклоняется ко мне — серьезный мужчина, который хочет обсудить серьезные вещи с серьезной дамой. — Дейзи-Мэй, что ты уже знаешь о наших делах? Что тебе рассказал Райан? Я пытаюсь придумать благородное название для торговли наркотиками, но не могу. — Многие люди считают, что мы занимаемся плохим делом, — продолжает Пит, похоже, не ожидая ответа на свой вопрос, — но на самом деле мы предоставляем услуги, причем безопасными методами, тогда как другие пользуются небезопасными. В этом есть смысл, верно? В этом не было смысла тогда, нет и сейчас. — Ага, — говорю я. — У меня есть люди, которые работают на меня. Берут товар в одном месте — обычно в Ноттингеме — и привозят в другое, или другие, включая прекрасное графство, где мы сейчас сидим, Линкольншир. Мы называем это «работой на трассах». В этом есть смысл? Смысл начинает проявляться. — Понимаешь, у меня сейчас есть такая работа, и я думаю, ты отлично для нее подходишь. Ты будешь заниматься этим вместе с другой моей сотрудницей, так что тебе не придется работать в одиночку и не придется делать ничего незаконного. Я оборачиваюсь на Райана. Тот кивает, словно это мой большой шанс. — Что я буду делать? Я знала, что буду делать, но лучше в этом не признаваться. Пит улыбается. — Просто отвезешь сумку, вот и всё. Поезд до Ноттингема, там с тобой встретится коллега с другой стороны. Ты отдаешь ей сумку — и уходишь богаче на пять штук. Пять штук — это до фига «герыча». Это было самое легкое «да», которое я когда-либо произносила. Глава 27 Герцогиня успела забыть, как она любит это место. Это был не тот Нью-Йорк, который она знала по своему времени на Почве, хотя, если отбросить технологии, различий между Готэмом 1850-х и его ипостасью 2019-го было меньше, чем она желала признать. И Центральный парк был Центральным парком; мало что можно модернизировать поверх деревьев и травы. «Земляничные поля»[9], правда, были относительно новыми; круглая мозаика внутри предлагала ленноновским паломникам, зашедшим сюда, вообразить. Герцогиня в этом не нуждалась; она точно знала, что убитый «битл» думает об этом мемориале. — Прелесть, правда? — сказала пожилая женщина, сидящая в его центре, вокруг лежало кольцо роз. — Святотатство сидеть здесь, я знаю, но это место умиротворяет. Герцогиня фыркнула, уселась на скамью напротив черно-белого мемориала воображения. — Я бы назвала его не столько прелестным, сколько безвкусным; беднягу убили всего в ста ярдах отсюда. Ты всегда была старой хиппи, Грейс. Грейс повернулась взглянуть на величественное здание «Дакоты»[10], возвышающееся над парком. — Уверена, Джону он понравился бы.