ПРОЛОГ Двадцать первого мая тысяча девятьсот девяносто пятого года в Москве было тепло по-летнему. Это было воскресенье. Вся Строгинская пойма Москвы-реки была заставлена автомобилями. Тем не менее человек, голосовавший у дороги, никак не мог уехать. Он был среднего роста, лет шестидесяти на вид, с совершенно седой головой и объемистым брюшком. Несмотря на столь штатскую внешность, по выправке в нем можно было узнать военного, а по неосознанно властному взгляду — офицера, и не из младших. На нем была полосатая рубашка с короткими рукавами, намокшая от пота, и потертые брюки. Неожиданно одна из машин остановилась. На капоте синего «жигуленка» красовался логотип известной московской газеты. Внутри сидели девушка-корреспондент, молодой парень-фотограф и примерно того же возраста шофер. — Ребята, до Рублевки не подбросите? — начал человек с улицы. — Хорошего человека отчего ж не подбросить? — ответил фотограф. Вообще-то фотографы обычно бывают странноватыми молчунами, но этот явно был шутником и душой компании. — Вроде и человек пожилой, солидный, а попутки стопите, как старый хипарь… Ну-ка, Ирка, потряси его! — А вы что, ребята, и вправду журналисты? — спросил, оглядываясь, пассажир. — Да нет, — продолжал фотограф. — Мы угонщики. А журналисты у моста пописать вышли. Ну и забыли ключи в дверях. — Ну и что теперь? — Как что? — подключилась к разговору девушка. — Щас в тайгу, до зимы перекантуемся, а потом — через Берингов, как замерзнет… Там, правда, в тайге питаться нечем, ну так вы же с нами поедете? Вы вроде мужчина упитанный, если по кусочку отъедать — как раз до зимы хватит… Так что вы сидите и не дергайтесь, а то из диктофона пристрелю! — Хорошая перспектива… Ну, закусывать-то вы в тайге, скажем так, без меня будете. А выпить сейчас вместе не слабо? Вы водку-то пьете? — Водку… теплую… из ларька… в жару… за рулем… пьем, конечно! Ирк, а ты будешь? — Ага… Сейчас сами напьетесь, меня напоите, а потом будете меня раздевать и насиловать, — сладко потянулась девушка. — А то! — облизнулся фотограф. — Чему ж нас, спрашивается, пять лет на журфаке учили? — Кого пять, а кого и все десять, — поправила его девушка. — На первом курсе. — А чего? Зато какой мне там позавчера юбилей отметили! Обцеловали всего. Я начинаю рассказывать, как зарубежку с первого раза сдавать, а там девчонки молодые, красивые, в рот смотрят… — Это они на зубы твои смотрят, — уточнила девушка. — Курить надо меньше. — Был я как-то раз у вас на журфаке, — сказал пассажир. — Лестница там хорошая. С колоннами. — Да уж, с колоннами, — фыркнул фотограф. — Году в пятидесятом поступили туда две девицы. Ну такие бляди были — пробу негде ставить! Уж на что на журфаке этим удивить некого — но и то народ ежился… Короче, в один прекрасный день Господу это надоело, обратил он их в колонны и поставил по обеим сторонам парадной лестницы. И сказал: как только пройдет между этими колоннами хоть одна девственница — превратятся они обратно в людей. Вот они и стоят до сих пор… Ирк, ты между ними ни разу не ходила? — Да я там до прошлого года чуть не каждый день пробегала. — А, ну да… То-то, я смотрю, они толще стали… — Куда сворачивать-то? — в первый раз открыл рот шофер. Они выезжали с МКАД на Рублевское шоссе. — Да куда-нибудь в лес. Чтоб там костерок можно было развести, чтоб ручеек бил… И главное, чтоб спиртное рядом продавали. — Знаю я такое место. Жил здесь. Щас, еще минут десять. Действительно, через десять минут машина уже стояла на скрытой в сосновом лесу полянке. По краю полянки бежал небольшой, но шумный и прозрачный ручей. Пассажир с Ирой выбирали место для пикника, а двое других, пыхтя от натуги, таскали за ними ящик со спиртным и туго набитую холщовую сумку с едой. Наконец устроились у ручья. Сели прямо на землю. Машину оставили в другом конце поляны. Если там и был спрятан диктофон, то шум ручья заглушал все звуки. Лица у всех четверых сразу стали серьезными. — Слушаю вас, товарищ генерал, — произнесла Ирина. Дело в том, что это были не просто ребята. Группа «Д» — так называлось самое засекреченное подразделение ФСК. Это была группа молодых людей, девушка и два парня, тренировавшиеся на закрытых базах по нескольку лет, обученные множеству боевых искусств, обладающие гигантской эрудицией и молниеносной реакцией, прошедшие курс психологического обучения по спецметодикам — элита из элит, о которой знали лишь несколько посвященных в высшем руководстве страны. Потому что группа «Д» выполняла такие задания, которые не мог выполнить больше никто в стране. А может быть, и в мире. Руководителем всех групп «Д» и автором самой идеи был генерал ФСК Леонид Юрьевич Гриценко. Он лично отбирал людей в группу и всегда мог положиться на них. Сейчас он сидел на траве среди своих подопечных. Сегодня пришлось устроить инсценировку из предосторожности: речь шла о новом задании, и надо было проверить, как работает «легенда». — Ну что ж, — начал генерал, — можно вас поздравить. На журналистов вы, в общем, похожи. Одно плохо: слишком много хохмите. Журналист, особенно газетчик, — он обычно несколько более тупой и неповоротливый. Нет, конечно, там, где надо разговорить человека или вообще добыть какую-то спрятанную информацию, они любому простому смертному сто очков вперед дадут. Но словесные пикировки им, в общем, удаются с трудом. Это потом, при редактировании материала, все получается легко и смешно. А вот такая развеселая манера, как у вас, чаще всего свойственна именно пустозвонам, которые предпочитают не добывать материал, а выдумывать его. Впрочем, процентов семьдесят выходцев с журфака как раз такими и являются. Так что ничего страшного. Но все-таки надо быть посдержаннее, особенно тебе, Женечка. Там, куда вас отправляют, это пригодится. — А куда нас отправляют? — спросил фотограф. Его действительно звали Евгением, а по документам (по очень немногим, конечно) он проходил как «Ен». — У нас же сейчас свободное время! — Если бы… — вздохнул генерал. — Весь год я вас гонял как Сидоровых козлов, так что отдых вы заслужили. Но такие вещи, к сожалению, решаю не я. Так что готовьтесь. — Что-нибудь серьезное? — второй раз за день раскрыл рот «шофер». Его звали Владислав, или «Сон». Он вообще был очень неразговорчивым, замкнутым и в то же время весьма злоязычным человеком. Но прошлое у него было бурное, все в группе знали, кто он такой, и не обманывались на его счет. — В том-то и дело, что не знаю. Вызвал меня вчера Крылов и говорит: давай мы твоих ребят на лето в Чечню отправим. Посмотрим, чему ты их научил. — И все? — Все. И это очень плохо. Если не дают конкретного задания, значит, придется действовать по собственной инициативе. А она, как вы знаете, наказуема. Стало быть, если вы попадете в беду, то все свалят на вас. Если увлечетесь и наломаете дров — от вас откажутся. Крылову сказать, что он вас не знает и знать не хочет, — как два пальца обмочить. А если вы всю дорогу просидите тихо, он скажет: а какого черта мы тратим на них такие деньги? И все — подписывают приказ о расформировании, и поминай как звали группу «Д»… — А чем мы им мешаем? — подключилась Ира. — Чем? Ты знаешь, на сколько в прошлом году недофинансировали «Альфу»? Сколько недополучил спецназ? А это, между прочим, элитные части, они не один десяток лет существуют! Группа «Д» сейчас является единственным проектом «силовиков», который получает столько, сколько надо. Если Крылов и его гаврики получат доступ к этим деньгам — это ж они половину Испании на свои коттеджи смогут разобрать! Ну, в смысле, ту половину, которую еще не разобрали… — Ну так это же естественно, что нам платят, а «Альфе» — нет, — продолжала Ира. — Вон мы насколько круче. — С чего ты взяла? Ты что, Грозный брала? Дудаевский дворец штурмовала? То, что ты серьезный человек, — это еще доказать надо. Да и даже если так, ты что думаешь, у нас платят тем, кто круче? Не та страна, девочка моя. Здесь один не выживешь, надо знакомых иметь. И никакой супермен тут ни на какой секретный завод не проберется, если сторожу дяде Васе бутылку не поставит. Да еще и не выпьет вместе с ним. Потому что если ты простому русскому человеку сразу деньги предложишь — он на тебя посмотрит, как на врага. Нет, ты с ним выпей по ноль-пять без закуси — и он для тебя в лепешку расшибется и все для тебя сделает. И так везде — от Семижопинска какого-нибудь до Кремля. А уж пить я умею, этим меня Господь наградил. И знаю с кем. И имею возможность пить с нужными людьми. Поэтому и деньги получаю сразу и столько, сколько надо. Думаешь, тот же Крылов не хотел бы на моем месте оказаться? Тем более что он мне и начальник, и старший по званию… Но в те кабинеты, где я пью, его не пустят даже посуду мыть. — А почему так? — спросил Ен. — Не знаю, — вздохнул генерал. — Везет мне. — Видно, ему не хотелось развивать тему. — Я Крылову сказал, что тренировочный цикл еще не закончен, так что я ничего гарантировать не могу. Дело, как видно, дрянное, поэтому вы можете отказаться. Конечно, он доложит об этом на самый верх, и кран нам после этого на некоторое время перекроют, но потом, дай Бог, все образуется. В общем, вам решать. Молчание длилось несколько минут. Наконец Ира тряхнула головой и спросила: — Леонид Юрьевич, когда нам приступать? — Спасибо, ребята… Я сообщу. Пока что побегайте по редакциям, попробуйте притереться, может быть, и вправду на них поработаете… Журналистская «легенда» вам сейчас нужна, потому что журналисты — единственные люди, которые могут перемещаться в Чечне между обеими сторонами и при этом находиться в относительной безопасности. Хотя, конечно, все в жизни бывает… Значит, так: до получения приказа о выезде все тренировки отменяются. Будете работать в газетах. По вашему выбору. Насчет того, примут ли вас, не беспокойтесь: мозгов там не хватает всегда, поэтому людей берут практически с улицы. Про журфак забудьте: там почти все оттуда, можете проколоться. Да, и еще: ко мне вчера пришел очередной запрос от начальника службы психологического тренинга… — Бахарева-то? — хмыкнула Ира. — Въедливый мужичонка. И что ему на этот раз от нас надо? — Не вижу тут никаких причин для иронии, — посуровел генерал. — Человек, между прочим, для вас же старается. А нужен ему сущий пустячок: с каждого из вас — по автобиографии. — Так у вас же, Леонид Юрьевич, полсейфа автобиографиями забиты, и нашими, и остальных групп, — удивился Сон. — И данных в них по наши души содержится небось раза в два больше, чем мы сами знаем. — И к тому же все эти гипнограммы, которые с нас снимали при оформлении в группу, — прибавил Ен. — Ничего-то вы не поняли, — нетерпеливо махнул рукой Гриценко. — Гипнограммы тут вообще ни при чем. Они были, если хотите, формальностью, проверкой на вшивость. Вспомни, как ты попал в число кандидатов, Ен. Ну что мы тогда о тебе знали? Только то, что ты влип по уши в какие-то темные делишки, а затем угодил под колеса. — Я же вам сто раз объяснял, как все было на самом деле! — возмутился Ен. — Объяснял, помню, — согласился генерал. — Допустим, я бы тебе даже поверил на слово, без доказательств. Но кто бы позволил мне зачислить в группу непроверенного человека, о котором известно исключительно с его слов? То-то же. Вот для этого-то и нужна была гипнограмма, обработка нейродетектором лжи и многое другое. Под гипнозом особенно не солжешь. — Так чем же теперь Бахарева не устраивают полученные материалы? — спросила Ира. — Ему нужны не гипнограммы и не простые автобиографии, а авторизованные отчеты. Не только факты, но и рассуждения, мысли, да и вообще все, что вам заблагорассудится в них написать. Поняли? — Чего уж тут непонятного… — ответила за всех Ира. — Вот и хорошо. К выполнению приступайте немедленно. Действуйте — пишите, внедряйтесь в журналистскую среду. И ждите моего приказа. — Есть! — хором ответили все трое. ГЛАВА 1 Двери потрепанного красного «Икаруса» с приятным шипением закрылись, и Иван Могилевский с облегчением откинулся на спинку сиденья. Его лоб был покрыт мелкими бисеринками пота — еще у входа на автовокзал он увидел, как последний на сегодня автобус на Новопавловскую медленно и степенно, как океанский лайнер, отходит от стоянки и вот-вот перед ним откроется радужная перспектива ночевки на скамейке в приятном обществе бомжей и нищих бродяг, которых он еще несколько дней назад мог преспокойно отправить в отделение, тем более что в конце месяца у них, как всегда, горел план и требовалось обеспечить достойную статистику по количеству задержаний. Да, этот день начался для сержанта московской милиции не лучшим образом. Виной всему была, конечно, водка, с которой они вчера отмечали его долгожданный отпуск. Могилевский вспомнил, как бодрый перестук колес превращался в его голове в удары адского молота, и поежился — да, в чем-то начальство было право, внушая им во время долгих и нудных инструктажей, что конфискованные спиртосодержащие напитки подлежат уничтожению путем разлития, а вовсе не путем распития. Иван вздохнул и в очередной раз пообещал себе завязать, заранее зная, что обещание свое никогда не выполнит. И не потому, что он какой-нибудь алкоголик. Здесь, на юге у родителей, ему никогда не хотелось напиваться. Зато в Москве — совсем другое дело. Без спиртного в его работе никак нельзя. Хорошо их майору и прочим сволочам тыкать их носом в инструкции, когда сами они сидят в чистеньких кабинетиках. Попробовал бы этот майор хотя бы недельку поработать по-черному, как они, — пошмонать хачей на Черемушкинском рынке, поночевать в отделении с полным обезьянником небритых вонючих ублюдков, а если нужно, то и пообрабатывать кого-нибудь из них, чтобы стал посговорчивее, — да так, чтобы синяков не оставалось, а то настучит какой-нибудь интеллигентишка очкастый, что ему, дескать, почки отбили, так опять же накажут не начальство, которое попросило убедить подонка, а его, Ивана Могилевского. А дальше что? Если дело не замнут, вылетит он из органов, и плакала его надежда как следует обосноваться в столице. И зря эти сукины дети потом говорят, что ментам дрючить их — в радость. Велико удовольствие, особенно когда потом приходится счищать с сапог блевотину и дерьмо. Да ему, может быть, это почти так же неприятно, как и самому задержанному. Но только Иван в отличие от него понимает, что есть грязная работа, которую кто-то должен делать. Ведь никто не упрекает мясника за то, что тот зарезал корову? Почему же тогда он, Иван Могилевский, должен чувствовать себя виноватым перед каким-то хлипким южным придурком, торгующим у них в Москве гнилыми арбузами, который плюнул ему тогда в лицо кровью и выбитыми зубами? Конечно, хачик поплатился за свой поступок, но ведь обидно, что он так и не понял, насколько самому Ивану все это противно. Поэтому он и пьет, не может не пить. Вот устроится в Москве, получит квартирку, как ему обещали, тогда можно подумать и о работе почище. Но пока иного выбора у него нет и быть не может.