— И то верно. Так ты меня устроишь на какой-нибудь рейс? И желательно такой, чтобы начальство мое ни о чем не просекло. — Давай думать на какой. — Регулярных пассажирских рейсов у вас нет, так? — Точно. Обычно народ летит до Сан-Паулу или Каракаса, а там местной авиакомпанией. Что касается грузов, то как только нужно будет отправить — так и отправляем. Но сейчас заказов нет. — Так мне лететь нельзя — наши сразу засекут. — Тогда я не знаю. Могу отправить тебя до Австралии. До Сиднея завтра в восемь часов есть рейс. А там разберешься. — Идет. Только учти, регистрироваться мне нельзя. Придется либо лететь в багажном отсеке, либо… — Ладно, поработаешь немного вторым пилотом. Сколько лет прошло, как ты в последний раз водил самолет? — Да уж, наверное, семь, не меньше. — Ладно, первый пилот там человек опытный и вдобавок сильный. Он тебе не даст приборы доломать. В кабине сидеть смирно и не высовываться. — Не учи ученого. — В аэропорту быть в шесть. И еще учти: если что сорвется, я тебя выручать не собираюсь. Рейс до Сиднея прошел на редкость удачно. После этого на следующий день через Каракас мне удалось добраться до цели. В Коанду я прилетел в самый разгар предвыборной кампании. В стране было неспокойно. Всем было ясно, что на четвертый срок будет избран бессменный президент Аранто. Всем, кроме самих избирателей. Находились и такие глупцы, которые устраивали митинги в поддержку другого кандидата. Это была последняя глупость в их жизни — доблестные полицейские силы республики тут же отправляли недовольных на перевоспитание в трудовые лагеря. Тем не менее руководству республики ничего не оставалось, как призвать иностранцев не выходить без особой надобности на улицу, закрывать окна во избежание шальных пуль и не впускать в дом посторонних. Очевидно, происшествие в советской колонии произвело на них впечатление. В городе был введен комендантский час и все время ходили патрули. Такое положение вещей было очень удобно для начальников русской колонии, которых совершенно не обрадовало мое появление. Мне было заявлено, что в данный исторический момент никто не может гарантировать моей безопасности и для меня наилучшим решением было бы убраться из этой взрывоопасной страны как можно скорее. Я никогда не внимал таким предостережениям, но мне стало ясно, что действовать надо быстро, потому что сигнал о моем появлении в Коанде уже дошел до моего начальства. Поэтому, едва соскочив с трапа на землю Коанды, я сразу же принялся за восстановление реальной картины событий. Увы, эта задача оказалась настолько безнадежной, что поначалу у меня просто опустились руки. Зацепиться было абсолютно не за что. Как я уже говорил, по официальной версии, Руслан Ткаченко, придя в ярость оттого, что у его жены Елены и напарника Семена Дьякова был роман, напился и застрелил сначала ее, а потом и Семена. По неосторожности одна из пуль повредила газовый трубопровод на кухне, произошла утечка газа, и четырехквартирный дом при советском представительстве взорвался и заполыхал. Сгорело практически все, за исключением самой дальней от квартиры Ткаченко стены. Только по счастливой случайности (остальные жители дома, включая жену Семена, побежали на распродажу, устроенную в посольстве) никто больше не пострадал. Поскольку тела сгорели при пожаре, уже никто не мог установить, пил ли Руслан или нет. Я не верил в это, но как доказать — понятия не имел. Для начала я решил осмотреть место происшествия. Однако, прибыв туда, с удивлением обнаружил, что обычно нерасторопные советские рабочие на редкость быстро уничтожили все следы происшедшего. То, что оставалось от дома, было уже сломано и сровнено с землей. В углу стройплощадки была свалена куча материалов, и экскаваторщик уже снимал верхний слой земли под котлован для нового строения. По опыту я знаю, что если найти что-нибудь, указывающее на происшедшее, на пепелище еще реально, то на «облагороженной» территории это сделать невозможно. Однако я все-таки подошел к прорабу — невысокому темноволосому человеку в яркой каске и предъявил красную корочку. — Меня зовут полковник Гриценко, — сказал я, — вас, наверное, уже предупредили, что со мной нельзя разговаривать. Прораб бросил на меня сумрачный взгляд. — Нами были получены ясные инструкции выставить вас со стройплощадки, если вы сунете сюда свой нос, — сказал он наконец. — Поэтому лучше убирайтесь отсюда. Сами понимаете, стройплощадка — место опасное. Посторонним здесь находиться запрещено. После такого приема я понял, что действовать придется старым испытанным способом, а именно ночью. Но судьба неожиданно сделала мне подарок. Вернувшись к себе, я прежде всего проверил комнату на наличие подслушивающих устройств, обнаружил два в традиционных местах и успокоился. Конечно, за мной будут следить, но неужели я с этим не справлюсь? Дожидаясь, пока стемнеет, я хорошо выспался, а вечером около восьми отправился в ближайшую лавочку за сигаретами. Хвоста за мной, кажется, не было. Впрочем, это могло означать, что молодежь наконец-то научилась работать, хотя вряд ли, поскольку, кроме убитых Руслана и Семена, моих учеников в Коанде больше не было. Кроме того, была некоторая вероятность, что меня оставили наконец-то в покое. Внезапно я увидел на другой стороне улицы одного из рабочих, чье лицо мне запомнилось на стройке. Это был молодой парень лет тридцати с выразительным азиатским разрезом темных глаз. Я вспомнил, что видел его в кабине экскаватора. Он быстро шел по улице, явно стараясь убраться от советского посольства как можно дальше. Во мне взыграл старый как мир охотничий инстинкт, и я двинулся, не отставая, за парнем. Я и сам не знал, зачем мне это нужно, тем более что мне надо было попытаться проникнуть на стройку; просто внутренний голос старого разведчика прошептал мне, что это нужно сделать. А он подводил меня очень редко. Парень свернул в переулок и быстро шел мимо одноэтажных грязных домишек. Я не отставая двигался за ним. Было ясно, что он боится. Боится, что его увидят наши, боится комендантского часа, но я пока не мог сообразить, куда он направляется. В который раз я порадовался практике советских колоний за рубежом, когда человеку выдается на руки такое ограниченное количество денег, что это осложняет его свободу перемещения. Почти по Корану, но не только для женщин: советский человек должен сидеть дома, а если он куда-либо соберется, то ему придется идти пешком, что значительно облегчает нашим органам слежку за ним. Парень свернул, и теперь мне стало ясно, что он направляется к пристани, в портовый район Карпаньес, где, насколько я помнил, было сосредоточено большинство злачных заведений города. Последний раз я был в Коан-де лет шесть назад, поэтому, естественно, не помнил плана города в целом. Но скоро в ноздри мне ударил запах рыбы, свежей и полупротухшей, и я понял, что мы находимся практически у цели. Парень явно не был новичком в этом квартале, он шел уверенно, не оглядываясь по сторонам, хотя на любого другого это место произвело бы угнетающее впечатление. Грязный переулок со зловонной сточной канавой с левой стороны освещал всего лишь один тусклый фонарь. Поэтому мне не составляло большого труда следить за своей добычей — парень все равно бы меня не увидел. Однако я привык действовать осторожно, поэтому держался на порядочном расстоянии. Сказать по правде, мне приходилось смотреть не столько за ним, сколько себе под ноги, чтобы не поскользнуться на банановой кожуре или рыбьей чешуе, а также не упасть в одну из многочисленных ям. Даже у нас в России нет таких отвратительных дорог. Наконец по пьяным выкрикам, слышным с соседней улицы, я понял, что мы у цели. Картина, открывшаяся мне, весьма и весьма удручала. Улица, такая же грязная, как и соседняя, выглядела еще более убогой от ярких дешевых вывесок. Прямо на мостовой валялось множество пьяных. Полураздетые проститутки, молодые и старые, страшно размалеванные, стояли в дверях, зазывая клиентов. Мне всегда нравились латиноамериканки: по сравнению с русскими, и даже с европейками, они гораздо более грациозны и сексуальны. Иногда по улице идет такая красотка, что закачаешься. Но служба прежде всего, и с глубокой тоской приходится отводить взгляд. Однако, посмотрев на этих чудовищ, я понял, что готов изменить свое мнение о латиноамериканках. Среди проституток были, конечно, и молодые, и даже слегка симпатичные, но большинство не привлекли бы моего взгляда даже после двух бутылок пятизвездочного армянского коньяка. Смешно говорить о том, что картина разврата меня поразила — за тридцать лет работы в органах мне в каких только борделях не приходилось бывать (включая цековские и гэбэшные сауны). Поразителен был не разврат, а убожество и нищета, царящие вокруг. Поистине, за шесть лет моего отсутствия Коанда изменилась не в лучшую сторону. Тут я порадовался, что оделся крайне неприметно, и, растрепав волосы, изобразил вторую стадию опьянения. Я двинулся меж пьяными, ища свою добычу. Парень между тем исчез в одном из заведений, в дверях которого стояла ярко накрашенная мадам примерно под центнер весом и широко улыбалась, обнажив наполовину выбитые зубы. Я приблизился к двери, выписывая при этом замечательные синусоиды, покрутился около мадам, попытался ее обнять (хотя для этого понадобились бы руки длиной со слоновый хобот) и вошел внутрь. Парня я там не увидел. Это значило, что он уже поднялся наверх, и можно было действовать. В заведении гремела музыка и пахло каким-то отвратительным пойлом. На ободранных диванах девицы обнимались с клиентами, были слышны громкие ругательства и удары стаканов о стол. Низко нависший потолок был весь в грязных разводах. Картина самая неприглядная. Бордель худшего качества я видел разве что на раскопках в Помпеях. Тогда я, помнится, испытал сочувствие и даже некоторое уважение к древним римлянам, которым приходилось за собственные деньги заниматься любовью на уродливых каменных глыбах, заменявших им постели. Такое и сейчас под силу далеко не каждому, а уж ухитриться в подобных условиях еще и получить удовольствие — ну просто высший пилотаж. Изображая, что еле держусь на ногах (задание, которое мне всегда замечательно удавалось), я подошел к стойке и, стукнув по ней кулаком, потребовал выпивку. Я знал, что прекрасно говорю по-испански и мой еле заметный акцент вполне может сойти за ту стадию опьянения, которую я изображал. Стоящая за замызганной стойкой мадам изобразила радость при виде очередного клиента и, взяв заметно грязный стакан, налила мне какой-то мутной жидкости. Крепкий сивушный запах ударил мне в ноздри, это явно было что-то произведенное в очень кустарных условиях. Мне стоило большого труда влить в себя эту гадость, изображая при этом наслаждение. «Надо вечером принять активированный уголь», — мелькнула у меня в голове мысль. Брр! Даже деревенский неочищенный самогон, который мы в свое время с сокурсниками пили «на картошке», не был настолько отвратительным по вкусу. Однако я изобразил на лице удовольствие, хотя в действительности испытывал прямо противоположные чувства, и, наклонившись через стойку к мадам, заговорщическим тоном спросил ее, замужем ли она. Она ответила, что была, но муж — вот скотина какая! — ее бросил и ушел к толстой шлюхе из заведения на соседней улице. В ответ я начал плести первую приходящую в голову чушь о том, что я страдаю от отсутствия женской любви и ласки, которых мне так не хватает в одинокие зимние вечера, бросая при этом на мадам пламенные взгляды, на что она понимающе кивнула головой и, близко наклонившись ко мне (лучше бы она этого не делала — зубы она, видимо, не чистила с рождения), сказала с гордостью, что у нее в заведении есть прекрасные девушки — пальчики оближешь! Господин обязательно останется довольным. После чего она махнула рукой, и ко мне приблизилась одна из куривших у стойки девиц неопределенного возраста, с когда-то обесцвеченными волосами, свалявшимися в грязный ком. Пришлось изображать разыгравшуюся страсть. Я провел рукой по ее дряблой груди, что-то восхищенно пробормотал и спросил цену. «Номер десять», — сказала в ответ мадам, кинув мне на стойку ключ и торопясь обслужить очередного клиента. Через пять минут все было кончено. Всего один укол миниатюрного шприца — и пергидрольное чудовище храпит на полу. Убедившись, что она уснула, я осторожно приоткрыл дверь и выскользнул в коридор. Я пошел вдоль стены, пытаясь найти парня. Это не составило большого труда — уже в третьей комнате мне повезло. Вероятно, мое нежданное появление было достаточно эффектным. Парень сначала выматерился по-русски, а затем на ломаном испанском предложил мне убраться. Честное слово, мне понравилось, как он держится, но надо было его немножко отрезвить. Всего одна русская фраза, произнесенная ледяным тоном, и красная корочка в моих руках сделали свое дело. При упоминании всесильного КГБ у парня в момент пропало всякое желание продолжать прерванный процесс. Проститутка непонимающими глазами смотрела на все происходящее и пыталась сообразить, заорать ей или нет. Я закрыл за собой дверь и приказал ей убираться. Двадцать долларов, которые я ей бросил, значительно увеличили скорость ее передвижения, и в две секунды она исчезла, собрав свою немногочисленную одежду. — Вы, надеюсь, понимаете, в какую ситуацию вы попали? — произнес я почти ласково (мой любимый тон № 8). — И естественно, как человек, представляющий органы, я должен буду поставить руководство колонии и ваше начальство в Союзе в известность о совершенно недопустимом для советского человека аморальном поведении. Это дорого вам обойдется. Я уже не говорю о том, что вы немедленно будете высланы в Союз — это само собой разумеется. Наша страна не может доверять человеку, запятнавшему себя таким образом, работать за рубежом, представлять нас перед лицом всей мировой общественности. Подумайте, ведь по вам здесь будут судить о моральном облике строителя коммунизма! Ну а в Союзе вас ждет веселая жизнь — могу только сказать, что я вам не позавидую. Вас однозначно выгонят с работы, более того — с той характеристикой, какую наши органы просто обязаны вам будут дать, вы вряд ли сумеете найти себе что-нибудь приличное. Так что, увы, плакала ваша машина, на которую вы копили деньги… Тут я понял, что попал в самое яблочко, и сделал паузу. Парень отчаянно озирался по сторонам. Я присел на единственный находящийся в комнате ободранный стул и немного помолчал. Надо было дать ему время переварить услышанное. Взглянув на парня, мне стало ясно, что он меня недооценил и намеревается сбежать. Что ж, посмотрим, как ему это удастся. Ну так и есть, он внезапно вскочил и рванулся, пытаясь ударить меня головой в живот и проскользнуть мимо к двери. Однако силы наши были слишком явно неравны. Мне достаточно было чуть-чуть отклониться в сторону, чтобы предупредить его удар, после чего один короткий удар в солнечное сплетение — и он лежит на полу, широко раскрыв рот и отчаянно глотая воздух. — Кричать не советую, — сказал я, стоя над ним. — Если будете вести себя как идиот — я испорчу вам жизнь по-крупному. А мне, может быть, самому не хочется доводить дело до скандала. Вы мне симпатичны. Так зачем мне ставить в известность всех ваших родных и соседей о вашем недостойном поведении? Не говоря уже о жене, ведь вы женаты, не так ли? Парень, хрипя, кивнул. Это тоже был удар наверняка: я-то знал, что для неженатого путь за границу закрыт. До моего собеседника наконец-то начало доходить, что от него чего-то хотят. Он, шатаясь, добрел до кровати, все еще держась руками за живот, и тяжело опустился на нее. — Что… что вам нужно? — пробормотал он. — Ну, наконец-то вы начинаете мыслить разумно. Я этому очень рад, — ответил я. — Но я хочу, чтобы вы сначала немного поразмыслили над тем, в какую ситуацию вы попали, и поняли, что другого выхода у вас нет, кроме как… — Кроме как? — Кроме как сотрудничать со мной. — Я не стукач! — зло посмотрел на меня молодой человек. — А разве я прошу вас на кого-то стучать? У нас достаточно осведомителей и без вас. В колонии все друг на друга стучат, иначе как бы я узнал, что вы здесь? — А… а что вам тогда нужно? — Парень недоумевающе покрутил головой. Его растерянность была по-настоящему забавной, но мне сейчас было не до смеха. — Давайте с вами поговорим. — О чем? — Хотя бы о том, что вы делаете на стройке. — Я ничего противозаконного не делаю! Можете проверять сколько угодно! — Парень явно начал дергаться. Это могло быть и полезным и нет. Он мог либо заговорить, либо вообще замолчать. «Ну ничего, — подумалось мне, — я все равно заставлю его разговориться». Вслух же я произнес «медицинским тоном», которому меня долго учил один знакомый психиатр: — Что вы так психуете? Успокойтесь. Мы же с вами просто разговариваем, как добрые старые друзья. — Я вам не друг! — исподлобья посмотрел на меня парень. — И очень зря. Если бы вы были моим другом, не вкалывали бы на стройке. И не прятались по дешевым борделям от КГБ. Хотите сигарету? Настоящий «Мальборо», между прочим. Парень затравленно посмотрел на меня, но сигарету взял. Держу пари, что он никогда в жизни не курил настоящего «Мальборо». Он перегнулся через спинку кровати, достал зажигалку. Я привык профессиональным взглядом замечать малейшие детали, которые могут иметь отношение к работе, поэтому сейчас маленькая белая вещичка немедленно приковала мое внимание. — Интересная у вас зажигалка, — сказал я, стараясь произнести это как можно более безразличным тоном. — Дайте посмотреть. Парень недоуменно протянул мне зажигалку. Он вообще уже перестал что-либо понимать. Он только жадно затягивался сигаретой и исподлобья смотрел на меня. А я просто не верил своим глазам. — Интересная вещица, — повторил я, вертя зажигалку в руках. — Сами сделали? — Да, а что, нельзя? — спросил он с вызовом. — Да нет, наоборот. Замечательно сделано, очень профессионально. Сам такие в войну делал. Из стреляных гильз. У вас тоже, наверное, гильза старая, немецкая, — произнес я, не глядя на парня. — В России много такого добра валяется. Чего только не найдешь. — Это не в России, это я здесь нашел, — сказал парень и тут же замолчал, опасаясь, не ляпнул ли он чего лишнего. Я внутренне напрягся при его словах, но внешне ничем этого не выразил. Казалось, что я даже не придал им значения. — Вы на меня смотрите так, как будто я вас арестовывать собираюсь за то, что вы, готовя площадку под котлован, нашли гильзу и сделали из нее зажигалку, — иронично посмотрел я на своего собеседника. — Чушь какая, вам самому так не кажется? — А кто вас знает? — Бросьте. Вы же не совсем такой идиот, какого из себя сейчас строите. Вы же должны понимать, что если бы мы хотели вас арестовать — вы бы уже давно сидели в камере. Сколько времени вы работаете в Коанде? — Четыре месяца. — А что раньше строили? — Гидроэлектростанцию в Картарерасе. — А неделю назад вас оттуда сняли и срочно перебросили в столицу, потому что произошло убийство и взрыв и надо было срочно ликвидировать последствия. Видите, я сам все могу рассказать, от вас мне информация даже не нужна. — А что вам тогда нужно? — Сделайте мне одно одолжение, — сказал я ничего не выражающим тоном. — Какое? — закричал парень уже чуть ли не в истерике. — Подарите мне вашу зажигалку. — И все?! — На его лице отразилось такое изумление, как будто он увидел привидение, которое вдруг попросило у него зубную щетку. — Да. Пока все, — сделал я внушительную паузу. — Взамен могу вам отдать свою. Кстати, это «Зиппо». Пожизненная гарантия — искренне рекомендую, отличная вещь. — Я протянул ему свою зажигалку. — Но, я надеюсь, это не последняя наша встреча, — «обрадовал» я парня. — Советую вам одеться и исчезнуть отсюда как можно скорее. Тогда, возможно, вы избежите неприятностей в посольстве и не попадете под комендантский час. С этими словами я хотел выйти из комнаты, но не тут-то было. Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвались хозяйка заведения и с ней трое громил, у одного из которых была резиновая дубинка. «Черт, а я ведь давно не дрался», — мелькнула у меня в голове нехорошая мысль. Но сначала надо было попробовать все решить по-хорошему.