Но она права. Он сам не знает, что с ней делать. Он думал, что ему как-то удастся разбудить в ней совесть, но, потерпев поражение, понятия не имел, как поступить. – Сколько бы тебе ни дали в полиции, я дам вдвое больше. – Он стрелял наугад, и сам от себя не ожидал такого предложения. Он надеялся, что проститутка в Гисгее неверно все расслышала и что речь идет не о тысяче евро, а о меньшей сумме. Наверное, ему удастся наскрести около двух тысяч. – В полиции мне ничего не давали, – устало возразила Алина. – Опять врешь. Ее упорство изумляло. Почему одни врут как дышат, а другим так трудно солгать, что они предпочли бы уехать за тридевять земель? Другие готовы пожертвовать всем, лишь бы не лгать… – Я не вру. У полицейских я не взяла ни цента. – Но… – Мне не полиция платит. – О чем ты? – Эрхард вспомнил слова Берналя о том, что женщину «простимулировали». Эрхард не сомневался в том, что Берналь имел в виду деньги. – Деньги дает кто-то другой. Я не знаю кто. Полицейские миллион раз твердили, что мне платят не они, а какой-то тип из местных, махореро. Он, мол, хочет, чтобы проблему решили как можно быстрее. И перестань так на меня смотреть. Я правду говорю. Так они сказали. – Сколько? – Эрхард понимал, что сумма, возможно, в десять раз больше тысячи евро. – Пять тысяч за каждую неделю, что я просижу в тюрьме. И билет на самолет до Мадрида, если мне надоест здесь, на острове. Он смотрел на нее. Разговорившись, она забыла о том, что надо бы прикрыть грудь. Она с удовольствием поедала разноцветные зефирины, которые достала из сумки, и мирно беседовала с Эрхардом, словно они просто друзья и встретились в баре. Эрхард никак не мог сообразить, кого же она ему напоминает. Она немного смахивала на Беатрис: у нее такие же волосы, только короче, и такой же цвет кожи, и такая же фигура, правда, у Алины короче ноги… Нет, не Беатрис. Она похожа на певицу Ким Уайлд, если бы та десять лет провела на панели. Ким Уайлд в виде пухленькой девчушки, которая обожает мерзкие сладости, наркотики и мохито. Он сделал большой глоток из горлышка. – Я куплю тебе билет на самолет. И может быть, дам тысячу евро. – Ты дурак? – Алина пристально посмотрела на Эрхарда. – Больше у меня нет. Честность… Он не ждал, что его слова произведут на нее впечатление. – Слушай, даже если бы я захотела… – Скажи, что не хочешь лгать в суде. Скажи, что передумала. – И что хорошего? Это ни на йоту не поможет. Вместо меня найдут другую, которая заберет мои деньги и выпивку на Пласа-Майор в Мадриде! Может быть. Но бесконечно это продолжаться не может. – Значит, после меня ты перекупишь следующую, а потом ту, что будет после нее? На всех тебе не хватит денег! Эрхард злился, – все сводится к деньгам. Но она права. Денег у него нет. Тысяча для нее, если она в самом деле согласится, да еще придется добавить билет на самолет, он не знает, где найти столько денег. Во всяком случае, быстро. – Если ты в самом деле хочешь вывести их на чистую воду, почему не обратишься в газету, в «Провинсию»? – Это самая крупная газета на острове. Эрхард задумался. – Потому что дело должна расследовать полиция, а не газеты. С ребенком ужасно обошлись. Совершено преступление. – Его что, задушили? – Алина нахмурилась, вдруг выхватила у Эрхарда бутылку, отпила. Скорее всего, ей не показали снимков и не рассказали, как именно умер ребенок. Она не глядя взяла вину на себя. Тем хуже… – Нет, уморили голодом. Сволочи… – Я уже не могу пойти на попятную, – сказала она. – Что они тебе сказали? – Все дело в том махореро. Он какая-то важная шишка. – Они тебе угрожали? – Нет. – Он один из «Трех пап»? – Да не знаю я. Может быть. – Ты ведь еще не взяла деньги? Алина оглянулась по сторонам – явно в поисках одежды. Эрхард нигде не видел ее тряпок – черного платья и золотой блузы. – Ты еще не потратила деньги? – Я потратила все, что у меня было, – сказала она, поднимая с пола маленькие трусики. – Сколько? Сколько ты потратила? – Две тысячи, а может, и больше. У Эрхарда голова пошла кругом. Он не понимал, как можно за день или два потратить столько денег. – Что ты купила, черт тебя дери, – машину? – Остынь, ты не мой дедушка. – Если ты уже потратила деньги… – Он не договорил. Все стало гораздо сложнее. Если она уже взяла деньги, дело перешло на другой уровень. Она застегнула бюстгальтер на груди и перевернула его, затем надела бретельки на плечи. В бюстгальтере ее маленькие грудки кажутся большими и соблазнительными. Сразу видно, вещь не дешевая. Не меньше ста евро… такой может и двести стоить. Золотую блузку и платье она наверняка купила в самом дорогом магазине в Корралехо… – Перестань на меня пялиться. Я не такая тупая, как ты думаешь, – заявила она перед тем, как пойти в туалет. – Ты должна вернуть деньги. Ты должна… – О чем ты? Я ничего не верну. Это мои деньги, мне их дали. Восприимчивость, которую Эрхард заметил в ней секунду назад, испарилась. В ней проснулась деловая женщина. Полицейские правильно подобрали ее. Наивную, но не дуру. Такой можно управлять, но нельзя манипулировать. Она тщеславная, но еще не дошла до точки. Хотя, в общем, несложно догадаться, как дочка фермера, который выращивает оливковые деревья, стала проституткой. Дело не только в том, что она плохо училась в школе и не хотела работать кассиршей в местном супермаркете. Только родители способны так растоптать личность ребенка. Только злой родитель способен сделать девочку настолько холодной и равнодушной, что она готова распродавать себя по кусочкам, и тело, и душу. – Что, если я… если я заплачу тебе деньги, а ты потом их вернешь? – говорит он. – К завтрашнему утру я раздобуду несколько тысяч. Когда ты идешь в суд? В пятницу? – Не трудись. Не будет этого. У тебя нет денег. – Говорю тебе, я верну то, что ты потратила. Только нужно прикинуть как… – Там гораздо больше, – сказала она. Одетая, она выглядела другой… взрослой. – Ближе к четырем тысячам. Эрхард ощутил, как силы покидают его. Виски и все остальное, все, что он успел влить в себя за вечер, вдруг ударило ему в голову; он чувствовал себя пьяным и обиженным. Ему хотелось обозвать ее маленькой глупышкой, но он не мог. Таких денег ему не найти. – Ладно, забудь, – сказал он и повернулся, чтобы уйти. – Что будешь делать? – спросила она. – Найду настоящую мать мальчика, – ответил он. Он вышел в коридор, прошел мимо солиста и еще одного музыканта. Они подслушивали под дверью. Вид у Эрхарда такой, что мальчишки попятились, едва увидев его. Он понимал, что в таком состоянии лучше не садиться за руль, и все же завел машину. Ехал злой, раздраженный, ни на что не обращая внимания. В днище машины ударяли куски глины и камни. Наконец он попал домой. Он не вошел внутрь, а сидел в машине и заснул еще до того, как заглох мотор. Глава 25 Спать. Во сне все так просто. Во сне не нужно ни о чем беспокоиться. Что противоположно сну? Бодрствование? Бодрствовать слишком сложно. Он погряз в раздражении и горьких мыслях. Не мог думать ни о чем другом. Только о той шлюхе, о ее дорогом бюстгальтере, мальчике в картонной коробке… и о полицейском архиве, куда сваливают нераскрытые дела. Он ходил туда-сюда, не в силах усидеть на одном месте. Завтрак по вкусу напоминал картон, в доме пыльно, кофе едва теплый. Посмотрев на книги, он вдруг подумал о Солилье и ее магазине подержанных вещей.