Солилье около шестидесяти, она миниатюрная и худенькая, такое впечатление, что из-за вечной занятости ей некогда поесть. Она притворяется веселой, товары в своем магазине раскладывает по системе, понятной только ей самой. Одежда рассортирована по длине молнии, книги – по размеру, а собачьи поводки, москитные сетки и подушки – по содержанию никеля. Где бы вы ни находились в магазине, даже в подвале, всегда слышно, как она бормочет себе под нос, жалуется на тяжелую коробку, на увядший цветок, на то, сколько в магазине покупателей, или на покупателя, который перемерил кучу вещей, но так ничего и не купил. Таких клиентов она не любит, но к тем, которые что-то покупают, как Эрхард, она относится с теплотой и пониманием. Стоит только что-нибудь купить, и вас приглашают посидеть на диване у входа в магазин и поговорить с ней. В области литературы, политики и истории Канарских островов Солилье нет равных. Когда-то она была журналистом, много лет работала на С2, телеканале Канарских островов. Может быть, газеты или телевидение – последний шанс разыскать родителей мальчика. Во всяком случае, Эрхард надеялся, что дело заинтересует Солилью. Не обязательно история самого младенца, скорее всего, она решит, что всего хуже здесь то, что полиция поспешила закрыть дело, купив обвиняемую. Хотя она больше не работает, у нее наверняка широкие связи. Надо уговорить ее найти какого-нибудь старого коллегу, который напишет репортаж. Эрхард оделся и поехал в Пуэрто. Припарковался за грузовиком и поднялся по лестнице в магазин. Магазин разместился в особняке, рядом с которым растет громадное дерево. В тени дерева стоят диван и стол, окруженные коробками с книгами и журналами. Солилья внизу, в подвале раскладывала платки. Она окликнула его по имени, не поднимая головы. Она одна из немногих на острове, кто пытается произнести его имя на датский лад – что ей почти удается. «Эрхарт Юркензен», говорит она почти без пришепетывания. Она не любит, когда ее надолго отвлекают. – Мне нужен хороший журналист, – сказал Эрхард. – Человек, способный написать репортаж о коррупции. – Ха! – ухмыльнулась Солилья и посмотрела на него. – Все способные журналисты вымерли. Что стряслось? – Полиция купила подозреваемую, та сделала ложное признание. – И что? – А то, что дело об убийстве ребенка остается нераскрытым. – Об убийстве ребенка? Продолжай. – Может, и не об убийстве. Помните младенца, которого недавно нашли в машине на пляже – возле Котильо? – Нет, – ответила Солилья. Она поставила коробку с платками на полку и жестом велела Эрхарду следовать за ней. Они обошли покупателя, который сосредоточенно рылся в коробке с африканскими порножурналами. Солилья – сторонница свободы прессы. Вот почему в ее магазине в числе прочего продается и порнопродукция. Отчасти она любит Эрхарда за то, что он родом из страны, где впервые легализовали порнографию. – На пляже нашли машину, на заднем сиденье которой стояла картонная коробка с младенцем внутри. Конечно, мальчик был мертв… – Его убили? – Нет, скорее всего, он умер от голода. Родители не объявляются. – И что? – Полицейские нашли какую-то, простите меня, тупую шлюху и за деньги повесили все на нее. – Зачем? – спросила Солилья, пока они поднимались по лестнице, – она шла впереди, Эрхард смотрел в спину ее длинного синего платья. – Хотят поскорее закрыть дело. Говорят, из-за туристов. Солилья хмыкнула, видимо, она понимает такие доводы. – И что же вы хотите? Что у вас есть? – Девица, которой заплатили за то, чтобы она взяла вину на себя. – Разве она не арестована? – Нет, пока на свободе – ждет суда. Заседание назначено на пятницу. – Она будет разговаривать с журналистом? М-да… В том-то и штука. – Скорее всего, нет. – Так что же журналисту писать? – Он может написать статью перед судом, где подробно рассказывается, как полицейские собираются повесить вину на совершенно постороннюю девицу… – Сейчас у вас есть доказательства, что полицейские хотят повесить преступление на нее? – Я говорил с полицейским, который ведет дело. Я говорил с девицей. – Доказательства, мистер Юркензен! У вас есть доказательства? Документы, фотографии? Что-нибудь, чем мог бы воспользоваться журналист. Эрхард понимал, что она имеет в виду. – Нет. – А что говорит сама девушка? Каков ее интерес, как говорится? – Деньги. Она, простите за выражение, настоящая стерва. – Ясно. Я знаю нескольких журналистов, которые не совсем безнадежны, но все они скажут вам одно и то же: девушка не станет говорить, а полицейские, скорее всего, будут все отрицать. И как нам подтвердить то, о чем вы просите написать? – Откуда мне знать? Я потому и хочу привлечь журналиста. Вы умеете раскапывать факты и расследовать такого рода дела. Солилья улыбнулась, она польщена. – Учтите, если думаете, что я сама за это возьмусь, вы ошибаетесь. – Поверьте мне, Солилья, происходит что-то странное. Следователь, который ведет дело, назвал его поганым. – Сколько ей заплатили? – В том-то и штука. Она говорит, что ей платит не полиция. – Не полиция? А кто? – По ее словам, какой-то махореро. Пять тысяч евро за каждую неделю, что она просидит за решеткой. – Любопытно. Но раз за признание ей платят не полицейские, они будут все отрицать. – Вы только послушайте себя! Произошло чудовищное, отвратительное преступление! Дело заслуживает того, чтобы его предали огласке! Солилья протянула ему книгу: – Вот, прочтите. Это классика. Эрхард посмотрел на обложку: пестрая, с черным силуэтом мужчины, который курит трубку. «Пестрая лента и другие рассказы». Он помнит, что читал какие-то из них много лет назад. Он полистал страницы. В свое время он бросил книжку, не дочитав, – как и другие произведения Конан Дойла. – Может быть, – сказал он. – Диего Наварес. Сын моего старого друга. Он тоже пошел в журналистику. Работает здесь, в Пуэрто, в редакции газеты «Провинсия». Умеет нестандартно мыслить, умный. Если кто-то возьмется за вашу историю, то только он. Но он еще молодой. Опыта не хватает. По описанию Диего Наварес понравился Эрхарду. У молодежи более идеалистическое отношение к коррупции. – Как с ним связаться? – Я сама свяжусь. Его отец должен мне за услугу. – Сегодня? – Боже мой, вы так нервничаете! Никогда не видела вас в таком состоянии. – Суд назначен на пятницу. Солилья косится на часы над дверью. – Я вас позову. Подождите на улице, на диване. Я выйду, когда поговорю с ним. Он сидел на диване под деревом и читал рассказы о Шерлоке Холмсе, точнее, пытался читать. Рядом с ним растянулся местный кот – Солилья вечно швыряла в него камнями и крышками от бутылок. Кот бил хвостом по книге. Совсем скоро Солилья спустилась по лестнице. Передала ему телефон: – Сами договаривайтесь о встрече. * * * Он едва не забыл про Ааса, но успел в самый последний момент. Высадив его у дома Моники, он обещал вернуться за ним самое позднее в половине пятого вечера. Потом он вернулся в Пуэрто, нашел нужное кафе. И стал ждать. Заказал две кружки бочкового пива – одну для себя, вторую для Диего. Смотрел, как оседает пена. Диего выглядел слишком молодо. Он был похож на подростка, который носит рубашку, отданную ему кем-то из старших, – во всяком случае, рубашка неглаженая. Диего подошел к столику и сел напротив Эрхарда. – Итак, матери, которая на самом деле не мать, заплатили, чтобы она взяла вину на себя?