– Кошмар! Что известно о ней? Откуда она явилась? Мы ничего не знаем кроме того, что сегодня она едва не убила Капитана Хрома, серьезно ранила Гром-птицу и скрылась от патруля Отступников, сразившись одна против троих. Это кого-нибудь волнует? – Меня, – отозвался ее сосед. – Но еще больше меня волнует то, что подобная выходка одиночки – а это была выходка одиночки – может быть тревожным симптомом. Ведь и другие Одаренные могут пожелать выйти из тени и снова начать все громить и разрушать. Это доказывает, что Отступники, возможно, вовсе не контролируют город, как пытаются нам внушить. Новые злонамеренные Одаренные пока сидят тихо. И если дело обстоит так, я хотел бы услышать от Совета, что планируется делать в связи с этими угрозами. – Надеюсь, – сказала вторая женщина, – у них есть план лучше и надежнее, чем сегодняшний! Хмурясь, Адриан схватил пульт и выключил телевизор. Откинувшись на диванные подушки, он зачерпнул еще хлопьев. В наступившей тишине хруст прозвучал до нелепости громко – крашенные рисовые зернышки исчезали, грохоча на всю гостиную. Не станет смелым тот, кому неведом страх. Поразительно, но вопросы ведущих теленовостей совпадали с теми, что вертелись у него в голове с самого утра. Кошмар. Полная тайна. Но только ему известно кое-что еще более таинственное, слова, которые он не мог забыть. Не станет смелым тот, кому неведом страх. Адриан спустил ноги на ковер, поставил миску на столик и взял блокнот. Скрипя деревянными половицами, он босиком прошлепал в переднюю, оттуда по дубовой лестнице поднялся на второй этаж. Это был старый, роскошный дом. Когда-то он принадлежал мэру – когда в Гатлоне еще был мэр. В этом самом доме, в первые дни Века Анархии их и убили – самого мэра, всю его семью и кое-кто из прислуги. В детстве Адриан верил, что их духи до сих пор бродят по верхним этажам, потому и умолял устроить ему комнату в подвале. Разумеется, он давно уже не верил в слоняющихся по дому призраков, но, когда поднимался на второй этаж (с хозяйской спальней и несколькими гостевыми комнатами), по спине все равно частенько пробегал холодок. Впрочем, заходил он сюда нечасто. Его владениями были подвал, кухня и гостиная. Однако сейчас Адриану было позарез нужно взглянуть на то, что хранилось здесь, в родительском кабинете. Поднявшись, он щелкнул выключателем. Лампа загорелась, осветив темные деревянные двери, вычурную лепнину под потолком, потертую ковровую дорожку по всей длине узкого коридора. Когда родители решили переехать сюда, дом был в ужасном состоянии. Во время Анархии его грабили и разрушали все кому не лень, но Саймон счел, что нельзя обрекать место с такой богатой историей на вечное запустение. Дом был символом иного, мирного времени и цивилизованного общества, в котором уважали порядок, законы и власть. Вот так они и въехали сюда. С тех пор дом непрерывно ремонтировали. Адриан очень смутно помнил, как ужасно все здесь было тогда. Он замирал от ужаса при одной мысли о переезде в этот дом – кругом горы мусора и окурков, толстый слой пыли на всем, мрачные, покрытые граффити стены, где из дыр свисали оборванные провода, а углы были затянуты густой паутиной. Но вскоре мечты родителей заразили и его, и в последнее время он с не меньшим рвением, чем они, участвовал в восстановлении жилища. Его таланты нашли применение. Когда ломались ставни или отваливался кусок перил, Адриану легче было просто нарисовать новую деталь, чем разыскать умельца, который смог бы скопировать ее. В итоге Адриан гордился домом не меньше, чем родители, хоть и избегал по старой памяти те комнаты, где произошли убийства. Сунув блокнот под мышку, он толчком открыл дверь в кабинет. Скрипнули дверные петли. Свет из коридора прорезал густые тени комнаты. Войдя, Адриан нажал кнопку старинного выключателя, одной из немногих уцелевших в доме настоящих вещей. Комната ожила: люстра – пять небольших янтарных абажуров – окрасила ее в тончайшие оттенки золотистого цвета. На письменном столе посреди кабинета царил хаос, на книжных полках кавардак. До порядка ли в комнате тем, кто управляет целым городом, а все свободное время тратит на ремонт дома. Не обращая внимания на кипы бумаги, валяющиеся повсюду папки, конверты, журналы и газеты, Адриан уверенно подошел к полке, на который между устаревшим географическим атласом и сломанным радио была втиснута пыльная стопка фотоальбомов. Он положил руку на корешок альбома в коричневой суперобложке и вытянул его из-под других. Остальные альбомы со стуком обрушились на полку. Адриан, не обращая на это внимания, уселся прямо на ковер. Примостив альбом поверх своего блокнота, он перелистнул первые страницы. С тех пор, как он раскрывал этот альбом, прошли годы, но большая часть фотографий отпечаталась в его памяти. Нечеткий снимок с его третьего дня рождения: он сидит среди груды коробок и вороха разорванных газет (заменявших в те годы нарядную оберточную бумагу), сзади стоят, улыбаясь, мама и Касуми. На другой фотографии мама держит его у себя на боку, стоя перед множеством сумок и коробок, доверху набитых консервными банками и пачками макарон. Другие Отступники из числа первых тоже все здесь, кроме Саймона – по всей видимости, он выступал в роли фотографа. Адриан помнил, что происходило в тот день: они удачно отбили всю эту еду со склада, которым заправляла одна из банд. Бандиты продавали припасы населению по запредельным ценам. После этого мама перестала появляться на фотографиях, а сам Адриан через несколько страниц из щекастого карапуза превратился в тоненького восьмилетнего мальчугана. Два его отца стояли сзади, положив руки ему на плечи, и горделиво улыбались. Сам он тоже радостно улыбался, хотя теперь трудно было вспомнить, что он чувствовал на самом деле. Это был день, когда Адриана официально усыновили – с момента гибели его матери прошло около года. Рана была еще свежей, но оформленные документы странным образом успокаивали – ему казалось, что теперь, наконец, он больше не плывет куда-то без якоря, без семьи и без дома, и эта определенность казалась тогда невероятно важной. Потом, задним числом, Адриан догадался, что никакого официального усыновления тогда быть не могло. Эвандр Уэйд подготовил свидетельство об усыновлении, но не было никакого государственного органа, чтобы его заверить. Его родители сами творили законы на ходу. Видимо, им передалась тревога и потерянность мальчишки, не имевшего собственной семью (хотя они с самого начала взяли на себя заботу о нем). Видно, они почувствовали, как важны для него могут быть несколько подписей и официального вида синяя печать. Адриан пролистал страницы с праздника по поводу усыновления, пропустил даже тот самый внушительный на вид документ, лежащий между страниц. Еще пара дней рождений, пара праздников – хотя, чем старше становился Адриан, тем все менее популярна становилась фотография. После десяти лет снимков почти не было – но его это и не напрягало. Он не большой любитель путешествий по волнам памяти. Наконец, почти в самом конце альбома он нашел то, что искал. Газетную вырезку, сложенную в несколько раз и засунутую в пластиковый файл. Адриан вытащил листок. Бумага слегка пожелтела, и это показалось ему странным. Не так уж долго она здесь лежит – не настолько, чтобы время разрушило этот клочок. Иногда ему казалось, что все случилось вчера. Правда, в другие дни казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Адриан поправил на переносице очки и развернул вырезку из «Гатлонских ведомостей» – единственной местной газеты, которая продолжала выходить в Век Анархии, хотя и под давлением бандитов, требовавших от журналистов освещения некоторых событий в мягко говоря не совсем честном ключе. Тем не менее у Адриана были все основания считать эту заметку правдивой. На черно-белом фото была изображена она во всей супер-героической красе – ноги в белых сапогах уверенно стоят на земле, золотистый плащ полощется на ветру, знакомая улыбка как бы говорит фотографам, что они могут начинать. Все это являло трагический контраст с заголовком, напечатанным выше крупным шрифтом. ЛЕДИ НЕУКРОТИМАЯ МЕРТВА. УБИЙЦА НЕИЗВЕСТЕН. Адриан не ожидал, что эти слова так ранят его даже спустя столько лет. Он множество раз перечитывал эту заметку, знал наизусть – и все-таки ее вид причинял боль. Адриан смирился с тем, что мать умерла. Он приспособился жить без нее. Привык к мысли, что ее убийца, кем бы он ни был, почти наверняка и сам был убит в День триумфа. Это хотя бы отдаленно походило на акт правосудия, несмотря на то, что тайна ее смерти так и не была разгадана. Но все это было раньше, до того, как Кошмар произнесла свои слова. Фразу, которая его завораживала, которая значила для него неизмеримо больше, чем для других. Неужели она знает? Но… откуда? Адриан водил глазами по колонкам, пока не отыскал в заметке нужный абзац. Вскрытие выявило множественные переломы костей и осколочные переломы черепа, что согласуется с версией о гибели в результате падения с седьмого этажа на асфальт – коронер констатировал, что именно это явилось причиной смерти. Хотя никаких следов насилия не обнаружено, версия о самоубийстве почти сразу была исключена из-за одной улики: за ремень Леди Неукротимой был заткнут обычный листок белой бумаги с надписью: «Не станет смелым тот, кому неведом страх». Адриан опустил руку с вырезкой и невидящим взглядом уставился в стену за письменным столом. Ее кто-то убил. Скорее всего, злодей, которому удалось как-то обмануть ее, справиться с ее собственной сверхспособностью – потому что как, скажите, мог человек умереть от падения с седьмого этажа, если он умел летать? Адриан закрыл глаза. Прошли годы, но воображение услужливо подсунуло ему ту картину, из-за которой он не мог спать по ночам – изуродованное тело матери. Переломанные кости. Разбитый череп. В заметке об этом не говорилось, но Адриан знал: ходили слухи, что глаза у нее были открыты, а лицо искажено беззвучным криком. По спине у него побежали мурашки. Не станет смелым тот, кому неведом страх… Откуда Кошмар знает эти слова? Сама она слишком молода, чтобы быть причастной к убийству, но что если убийца до сих пор жив? Что если она знает его? Они соратники? Но если она на самом деле входит в шайку Анархистов, разве не логично предположить, что убийца матери – один из них? Адриан вскочил, уронив альбом на пол, и почесал в затылке. Глядя перед собой невидящими глазами, он шагал по кабинету, от стены к стене. Совет намерен поручить кому-нибудь обследовать логово Анархистов и найти доказательства того, что с ними связана Кошмар или что к нападению на параде были причастны и другие члены группировки. Если удастся, задержать Цианида за соучастие. Не исключено, что патрульный отряд уже сейчас занят этим делом. «Опытный» отряд. Но он, Адриан – единственный, кому известно об этой связи с давним происшествием десятилетней давности. С убийством Леди Неукротимой. Одной из первых Отступников. Его мамы. Если ее убийца еще жив и до сих пор ходит по земле… Адриан должен это знать. И, насколько он может судить, единственный человек, способный дать ему ответ – это Кошмар. Проглотив ком, он прижал руку к груди, где под футболкой скрывалась татуировка – застежка-молния. Ноги сами остановились. Для Адриана Эверхарда нарушение прямого приказа и попытка на свой страх и риск заняться Анархистами была чревата слишком многими последствиями – и для него самого, и для его отряда. Скетч не мог действовать сам, а тем более вовлекать в это других. Для этого маловато одной фразы, которой никто кроме его не слышал. Адриан понимал, что это опасно и, пожалуй, не очень умно. Первый выход Стража прошел не так, как он планировал. Но он ведь уже пытался, просил разрешения – и пробовать еще раз бесполезно. Он мог бы рассказать обо всем Совету. О Страже и его новых сверхспособностях. О том, что сказала ему Кошмар. Скоро он все им расскажет. Он ничего от них не скроет – после того, как сам получит некоторые ответы. Глава восьмая Нова любила туннели за то, что в них не было ни дней, ни ночей. Там, наверху, Нове становилось грустно, когда на витрины опускались ставни и под утро даже самые отпетые полуночники поддавались соблазну сна. Нет, она не боялась одиночества, просто иногда становилось скучно и тоскливо было дожидаться, пока мир пробудится от сна и вернется к унылому, несчастному бодрствованию. В туннелях же день и ночь не особо различались. Единственным напоминанием Нове о восьми дополнительных часах, имевшихся в ее распоряжении, был храп Ингрид, раздававшийся из заброшенной шахты эскалатора, которую та звала своей спальней. Да, у Ингрид все было громко – бомбы, темперамент – и уж, конечно, сон. Нова выдернула дротики из мишени и отошла подальше по туннелю, собираясь еще потренироваться. Она провела тут всю ночь. В ночные бессонные часы ей нравилось работать над своими изобретениями, мастерить новое оружие, медитировать, оттачивать навыки в боевых искусствах или устраивать тренировки на силу и выносливость – словом, отрабатывать любые навыки, которые могли оказаться полезными при стычке с Отступниками. Но сегодня ее не покидали воспоминания о параде. Те мгновения на крыше. Когда она держала на мушке Капитана Хрома. Она могла это сделать. Она – Кошмар, Нова Джин Артино, могла и должна была поразить неуязвимого Капитана Хрома. Но она дрогнула. Медлила, не нажимая на спусковой крючок – и провалила дело. Больше никогда. Она дошла до линии, которую прочертила мелом поперек путей, и зарядила дротиками винтовку. Не ту, с которой была днем на крыше – ту Красная Убийца вырвала у нее из рук – а другую, из коллекции Ингрид. Нова взвесила оружие на руке. Подняла и прицелилась. Навела на первую мишень. Выстрел. Еще.