И беспризорники не воздухом, а клеем дышат, И резкий запах саки в подворотнях слышен. У девочек в двенадцать лет дети родятся, Наверно, очень интересно, что такое «по…ться». Где есть земля – пытаются построить что-то, И люди вечно пашут, умываясь своим потом. Огромный рынок есть у нас «Барабашова», Для тех, кому не хочется сидеть с дипломом дома. Вузы, супермаркеты, базары и заводы, Все чем-то очень заняты, у всех свои заботы. Река такая, что не захочешь утопиться, Еще наш Харьков – культурная столица. Могу похвастаться нашим метро, Такое чудо НТП не каждому дано. Между прочим, в Харькове полно талантов, Только, чтоб добиться славы, постараться надо. Те, кто приезжает сюда к нам из провинции, Говорят, что дома лучше только по традиции. Не знаю, кто здесь бросил рэпа семя, Но что получится из этого, покажет время. Кто-то не верит и ехидно улыбается, А я в рэп верю, ведь всё только начинается. Здесь то же солнце, те же тучи, И знаю – город может быть гораздо лучше. Я здесь родился и продолжаю жить, И здесь прошу меня похоронить[11]. Сейчас похоронить – это тоже роскошь. На базе он приоткрыл дверь – пустили. Все-таки его рыло уже знали… Знакомые бывшие цеха. Припарковал машину, кинул в рот жвачку – еще осталась, хорошо, что жвачка не молоко, не портится. Нехорошо, если духан от него на три метра будет. Начальство по пути попадется, не свое, а из Службы быта[12] – так вмандюрят… Посмотрел наверх – снайпер на углу цеха. Все как обычно… Внутри он первым делом пошел в столовку, спросил стакан горячего чая. От него полегчало, смог пару бутеров зажевать. Кстати, все здесь говорили по-русски, украинский забыли, как его и не было, – несмотря на то, что все флаги были украинские, и тризуб тоже. Шиза – но шизой это никто не считал. Чувствуя вину, что так нажрался – пошел в качалку. Поздоровался с пацанами, потягал железо… Дурь – это погоняло такое – окликнул с соседнего места: – Э, Лысый. А знаешь, какой седня день? – Какой? – Тыща дней. – Чо? – Тыща дней как началось. – И че? – Мы с пацанами решили отметить. Скидываешься? – Не. – Че от коллектива отрываешься? – Мне вчера хватило. Башка болит. – Да… конкретно отжег. – А че было-то? – А ты не помнишь? – Не. – Ну, ты дал вчера… – Не, а че было-то… Ответ Иван услышать не успел – заглянул Моряк. – Ты тут? За мной давай. От завода рванули на Площадь – ее так все и называли. Там, в зданиях, которые занимали бывшие областные и городские чиновники – квартировали нынешние отцы города. При посадке в машину Моряк принюхался, скривился, протянул пластинку смоляной жвачки. – Зажуй. Чо, выходных дождаться не можете? Козлы! Иван подумал – а за козла ответишь. Но промолчал. Это тебе не диктатура Овоща[13] и не времена сахарного Пьеро – замочат да в канаву выкинут. Площадь была огромной, пустой, натюрморт довершали брошенные тачки. Самая большая площадь Европы… Иван подумал, что они зайдут внутрь, но Моряк кинул – тут сидите – и пошел сам. Вернулся через час, сорванный какой-то. – Короче, три часа на все про все. Щас по домам, собираться. Через три часа – как штык, ферштейн? – Чо брать-то? – Все брать! Памперсы не забудь… Дома Лысый открыл дверь… что происходит, он понял сразу. Стоны были слышны даже из прихожей. Взведя курок, он крадучись прошел в большую. Катька была сверху, мужик замер, она поняла, что происходит, повернулась. Лицо ее исказилось от ужаса, она заорала, протягивая к нему руки: – Ваня! Ванечка, не надо! Бах! Бах!