— Разве не так? — вопрошал чорбаджи Нено, вставая со своего кресла. — Разве не так? Народ молчал. Но вот в притихшей церкви раздался зычный мужской голос: — Нет, не так, чорбаджи Нено! Ежели ты чувствуешь себя виноватым, ступай себе к султану и валяйся у него в ногах. А мы за собой вины не чувствуем и на поклон к султану не пойдем! Народ вздрогнул. В глубине церкви, у притвора, стоял капитан Георгий Мамарчев. Глаза его метали молнии. В голосе звучали страшные, угрожающие нотки. Растолкав толпу, он вышел на середину церкви. И так как он отличался высоким ростом и был в офицерской форме, люди сразу его заметили. — Именно от таких богохульников, как ты, и страдает народ! — ответил взбешенный чорбаджи, видя, что капитан собирается говорить. — Из-за таких вот бездельников да голодранцев и очутились мы в бедственном положении! — Это не мы богохульники, чорбаджи Нено, — сдержанно продолжал капитан Мамарчев, — а люди вроде тебя, которые ходят на поклон к султану, позорят и бесчестят Христову веру… Только такие, как ты, способны в одно и то же время кланяться и кресту и полумесяцу. — Капитан Мамарчев, — вмешался растерянный Селиминский, — тут, во храме божьем, не место для полемики. — Не беспокойся, господин Селиминский, затевать полемику я не намерен. Но раз вы с чорбаджи Нено высказались по волнующему всех вопросу, я тоже хочу сказать свое мнение. Все притихли, а это означало, что народ сам желал послушать капитана Мамарчева. — Дорогие соотечественники, — продолжал Георгий Мамарчев, — вы только что выслушали два мнения, вернее, два совета относительно того, как нам выйти из создавшегося тяжелого положения. Иван Селиминский предлагает нам переселение, а чорбаджи Нено советует идти к султану и просить прощения. Я против того и другого. Переселение на чужбину не принесет спасения Болгарии и болгарскому народу, точно так же наши униженные просьбы о помиловании не избавят нас от бед… Мы спасем себя и добьемся свободы и независимости лишь в том случае, если все, как один, поднимемся с оружием в руках и прогоним тирана с нашей земли. — А кто же это станет воевать вместе с тобой? — нетернеливо вскричал чорбаджи Нено. — Уж не те ли голодранцы, которых ты собрал со всего света. — Со мной, чорбаджи Нено, пойдет болгарский народ! И если болгарский народ гол и бос, то не его в этом вина, а турок и вас, чорбаджиев! — Зачем же оскорблять человека, капитан? — снова вмешался Селиминский. — А зачем он оскорбляет весь народ? Я солдат этого народа и не позволю, чтоб всякие самозванные патриоты вроде чорбаджи Нено бросали в него грязью. Горожане образовали вокруг Мамарчева плотное кольцо. — Я предлагаю, — продолжал он, — собрать всех наших людей — они уже готовы, ждут в горах — и объявить Болгарию независимой. В Тырново мы уже послали гонцов. Там тоже народ готов. Стоит только дать знак, и поднимется восстание. — Опять начнется кровопролитие, — заметил Селиминский. — А мы стремимся к тому, чтобы пролилось меньше крови. — В противном же случае ее прольется еще больше, — ответил капитан Мамарчев. — Подумайте только, какие банды кровожадных фанатиков хлынут сюда из Малой Азии, как они начнут мстить. — Именно поэтому, чтоб спасти народ от истребления, мы и предлагаем переселиться. — Сколько человек ты этим спасешь? — Все, кто переселится, будут спасены. — Ты же не в состоянии переселить всю Болгарию. — Переселим сколько сможем: Сливен, Котел, Жеравну, Кортен, Ямбол, Стара Загору… Кто ни попросится, всех заберем с собой. Только в этом спасение народа от верной гибели. А когда придет время, когда снова объявят войну, тогда, как заверил Дибич, и Болгарии будет дана свобода. Таково наше мнение. И мы от этого не отступимся! — Большую ты берешь на себя ответственность, господин Селиминский. — На тебя ложится еще большая ответственность, капитан. Старый священник, стоявший в своем облачении на алтаре,? отпустил прихожан. Они один за другим выходили из церкви, однако не расходились. Разгоревшийся спор продолжался во дворе. Разделившись на три группы, люди горячились, ругались, каждый доказывал свое… Порой дело доходило чуть ли не до драки. И этот спор между жителями города Сливена длился до самой весны. ОЙ, ЗАПЛАКАЛА ДУБРАВА, ЗАЛИЛИСЬ СЛЕЗАМИ ЛИСТЬЯ… Все мечутся словно безумные. Старики и старухи ходят по улицам с медной посудой, сбывают ее за полцены и плачут… Из рассказа одного торговца В 1830 году в начале февраля сливенцы направили к генералу Дибичу новую делегацию, которой надлежало узнать, какое место определено в России для болгарских переселенцев. В состав этой делегации входил и Селиминский. Как самый решительный сторонник переселения, он взял на себя все заботы, связанные с этим многотрудным и ответственным делом. Делегация прибыла в Анхиало. Вместо генерала Дибича ее принял начальник штаба генерал Вахт. Внимательно выслушав болгар, он сразу ответил им, что императорское правительство местом для переселения определило город Болград в Бессарабии. — В районе Болграда, — сказал генерал Вахт, — наиболее подходящий климат для ваших людей. Кроме того, в самом Болграде имеется большой базар, а при наличии хорошего базара человеку легче прожить. — Ваше превосходительство, — обратился к нему Селиминский, — а приняты ли меры по обеспечению людей питанием и жилищами? — Да, приняты. — Когда приблизительно намечается отъезд? — В самом начале весны. — До или после пасхи? — Точно я не могу сказать, но вы должны быть готовы. — От всего сердца благодарю вас, ваше превосходительство! Если у нас возникнут какие-либо затруднения, мы покорнейше просим принять нас снова. — Будьте здоровы, братья болгары, и готовьтесь к большой дороге. Обрадованные благополучным завершением своей миссии, члены делегации возвратились в Сливен и сообщили обо всем населению. Началась лихорадочная подготовка. Селиминский рассылал в Ямбол, Карнобат, Стара Загору и другие крупные города и села Фракии письма, извещая народ о предстоящем переселении. Сливен стал центром переселенчества. Отовсюду в город шли люди, чтобы расспросить, что и как. Здесь часто устраивались собрания, и каждому хотелось, чтобы все, что касается переселения, было объявлено подробнейшим образом. Разгорелись споры относительно того, куда следует переселяться. Одни предлагали Бессарабию — их возглавлял Селиминский, другие во главе с Добри Желязковым настаивали на Валахии и Молдове. Этот спор перерос в настоящую вражду между ними. Дело дошло до того, что Желязков как-то сказал во всеуслышание в церкви: — Один из нас должен погибнуть во имя народа!.. Сторонники Мамарчева стояли на своем — доказывали, что не надо покидать родные места или, в крайнем случае, уйти в горы и, обезопасив стариков и детей, поднять восстание и с оружием завоевать «родное, свободное управление»… Вот в каких условиях сливенцы встретили весну 1830 года. Растаяли снега. Зацвели черешни и миндаль. Зазеленели леса. По улицам и площадям с утра до ночи сновали люди; обливаясь слезами, они сбывали за бесценок домашнюю утварь. Во дворах часто мелькали всякие сомнительные типы, вынуждавшие будущих переселенцев продавать свое имущество буквально за гроши. «Все, что люди наживали веками, — писал в своих воспоминаниях Селиминский, — потеряло всякую цену, народ ничем не дорожил, лишь бы спасти от турецкой власти голову и душу…» Случилось еще одно обстоятельство, которое повергло переселенцев в уныние. По наущению грекофилов типа чорбаджи Нено из Адрианополя был вызван греческий митрополит Герасим Критский, для того чтобы он посоветовал людям, как им быть. Тот приехал. С церковного амвона было зачитано послание патриарха, в котором болгарам давался совет ни в коем случае не покидать свои дома и по-прежнему оставаться покорной райей султана. А те из них, которые, покинув свою родину, последуют за русскими войсками, будут навеки прокляты на этом и на том свете… Это проклятие вызвало у людей бурное негодование. Некоторые, выхватив пистолеты, готовы были стрелять в «слуг султана». В битком набитой церкви началась такая давка, что люди стонали. Монах, читавший с амвона послание, не знал, куда ему деваться от страха. Внизу, размахивая кулаками, народ гневно кричал: — Пошел вон, подлый черноризец, покуда мы тебя не разорвали в клочья! — Что вы от меня хотите, братья? — бормотал трясшийся от страха монах. — Я ни в чем не виноват… Послание писал митрополит — я только прочитал. — А где он, твой митрополит? — не унимались люди. — Почему он сам не пришел? — Почему сам не идет, а тебя подослал, черноризец? Чего юлишь, извиваешься, как недобитая змея?.. Монах весь дрожал, губы у него побелели, а глаза бегали, как у мыши, попавшей в мышеловку. — Я ни в чем не виноват, православные христиане. — А кто тебя заставлял изрекать проклятие народу? Ну-ка давайте его сюда, сейчас он у нас попляшет! Оцепенев от страха, монах выронил послание; люди тотчас же изорвали его в клочья. — Мы и тебя так вот раскромсаем, подлый ирод, холуйская тварь! Посмей только сойти с амвона! — Братья! — послышался голос Мамарчева. — Оставьте монаха в покое. Он тут ни при чем, он обыкновенный служка при митрополите. Лучше отыскать самого митрополита, пускай он ответит. — В самом деле, где он есть, Герасим? — Герасим прячется в алтаре! — раздался чей-то голос.