Часть 17 из 49 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Теперь давай поставим подписи и скрепим печатью, — сказал Стойко Попович.
Внимательно осмотрев письмо, Стойко Попович поставил внизу свою подпись и личную печать. Поставил свою печать и хаджи Анастасий и тоже расписался.
— Давай теперь отнесем это воеводам, пускай и они поставят свои печати, — предложил Стойко Попович. — А завтра я оседлаю коня и отвезу письмо в Сливен, чтоб и там его подписали, а тогда уж посмотрим, как нам быть дальше.
— Как быть? Отсылать Дибичу, — добавил Берович.
— Известное дело. Только было бы не худо, если бы наше послание отвезла делегация.
— Верно, такие важные послания обычно вручает делегация, — сказал Берович, пряча в дивит[37] свое гусиное перо.
Попович и хаджи Анастасий с чувством удовлетворения вышли на улицу и пошли по домам видных болгар собирать подписи.
К исходу дня весь лист был испещрен подписями. Расписывались кто по-гречески, кто по-церковнославянски. А те из болгар, которые были неграмотны, ставили крестики или отпечатки пальцев. Затем были собраны подписи в Сливене. И только после этого послание отправили Дибичу Забалканскому.
Дибич переместил на зиму свою главную квартиру в Анхиало, на побережье Черного моря. Там он и принял делегацию, доставившую послание. Внимательно выслушав ходоков, он сказал:
— Бедные болгары, где же вы были раньше, до подписания мира? Уполномоченные европейских государств уже разъехались, и теперь мы ничего не можем для вас сделать.[38]
— Милостивый государь, — сказали ходоки, — мы надеемся на ваше благоволение. Иначе мы бы и спрашивать не стали, что нам делать.
— Болгары, сидите пока смирно! Придет и ваш черед. Пока речь идет о Валахии, Молдове и Сербии. А в другой раз и вас коснется.
— Милостивый государь, — возразили болгары, — нам больше невмоготу жить на этой земле! Стоит уйти вашим войскам, как турки начнут резать всех подряд… Ведь, как вы знаете, многие наши болгары тоже воевали против них, а раз так, то турок не пощадит и других.
— Не беспокойтесь, — ответил им Дибич. — Будет издан фирман об амнистии, и никто вас трогать не станет.
— О какой амнистии вы говорите, милостивый государь? Разве турки станут кого слушать? Они всех нас перебьют до последнего. А потому нам лучше сейчас подняться да избавиться от них. Мы сами с оружием в руках завоюем себе свободу! Вы только не препятствуйте нам!
— Болгары, — рассердился Дибич, — сидите смирно, иначе мне придется повернуть пушки, и тогда худо вам будет! У нас с Европой договор: ни один подвластный Турции народ не должен браться за оружие.
Тогда болгары сказали ему в ответ:
— Уж лучше вы, наши единоверные братья, перебейте нас, вместо того чтоб турки убивали нас и бесчестили наших детей…
Сказав эти слова, ходоки склонили головы и долго молчали.
Взволнованный их словами, Дибич тоже долго не мог ничего сказать. Наконец он нарушил молчание:
— Вот что, болгары, я отправлю ваше послание в Россию, государю императору.
Ходоки поклонились.
— Однако, — продолжал Дибич, — вам придется остаться при моей главной квартире и ждать до тех пор, пока я не получу ответ, чтоб знать, как мне с вами поступить.
— Пусть будет так, ваше сиятельство! — ответили болгары и снова поклонились земным поклоном. — А что же теперь станет с нашим соотечественником капитаном Мамарчевым? Безо всякой вины он уже несколько недель находится под арестом. Мы покорнейше просим выпустить его на свободу!
Генерал Дибич вышел из себя:
— От чьего имени вы просите?
— От имени народа, ваше сиятельство.
— Капитан Мамарчев прежде всего наш офицер, а потом уже болгарин.
— Нет, ваше сиятельство, для нас он перво-наперво болгарин! Если он и совершил что-либо, то лишь ради одной Болгарии! Выпустите его, успокойте народ. Ежели он сделает что-нибудь плохое, тогда судите его по всей строгости ваших законов.
— Дайте мне подумать.
Ходоки поклонились и вышли.
На следующий день им сообщили, что капитан Георгий Мамарчев освобожден и находится на пути в свой родной край.
Ходоки очень обрадовались. Начало было неплохое.
ДО НОВОГО ТРУБНОГО ЗОВА
Ответ императора пришел на сороковой день. Болгарские посланцы с бьющимися сердцами пошли к генералу Дибичу, чтобы услышать окончательное решение.
— Бедные болгары, — начал Дибич. — Очень сожалею, что не в состоянии вам помочь.
Болгары, глядя на него, онемели.
— Придется вам дожидаться нашего нового прихода. А пока все останется по-прежнему. Его императорское величество не желает ухудшать отношения с Европой, в силу этого нам придется свернуть свои боевые знамена.
Генерал Дибич вздохнул и, помолчав немного, добавил:
— А болгарам, которые не захотят оставаться в Турции, мы предоставим подводы и корабли для переселения в Россию.
Болгары поглядели на генерала вопросительно — для них это было нечто новое, какая-то надежда на спасение, какое-то утешение.
— Однако я вам советую оставаться в своем отечестве, — продолжал генерал. — Разумеется, это мое личное мнение. Переселение в Россию будет для вас делом очень трудным. Пока вы со своими пожитками да с малолетними детьми доберетесь до России, половина вас перемрет… Вам и по морю плыть не в привычку, да и тамошний климат может оказаться неподходящим. А потом, что вы станете делать, когда приедете на место? Лучше оставайтесь в Болгарии. Тут как-никак вы в своем отечестве.
Болгары заплакали.
— Таков мой братский совет вам! А если вы решите переселиться в Россию — воля ваша.
— Ваше сиятельство, — обратился к нему самый старый из состава делегации, — решение императора окончательное?
— Окончательное.
— Нет ли еще какой надежды?
— Я уже сказал. Случись новая война с Турцией, тогда уж встанет вопрос и о вашем освобождении. Сейчас это исключается.
— Ваше сиятельство, а как же нам тут ладить с турками? Они же нас перебьют. Вы должны оставить здесь своего попечителя, который бы нас оберегал, пока мы тронемся в путь.
— Я уже думал об этом, — ответил Дибич. — Мы к вам направим консула, который будет защищать ваши права.
— Благодарим, ваше сиятельство. Мы известим наших соотечественников о решении императора.
Болгары поклонились и покинули главную квартиру Дибича Забалканского.
Уже наступила зима. По голым полям Фракии гуляли студеные ветры. Горные проходы были завалены снегом. Болгарские ходоки с трудом добрались до Сливена, чтобы сообщить горожанам печальную весть.
Однажды утром в Клуцохоре забили в клепало.[39] Сливенцы торопились к церкви — не иначе их ждет какая-то новость!
Церковь, наполовину врытая в землю, едва вмещала всех собравшихся. После литургии Иван Селиминский поднялся на амвон и скорбным, сдавленным голосом сообщил то, что принесли ходоки.
— Братья болгары, — сказал он, — теперь нам остается одно — готовиться к переселению в Россию. Тут нам больше не будет житья. Единственное наше спасение — переселение в Россию: И пока русские войска еще здесь, давайте хорошенько приготовимся, чтоб, как только русские братья тронутся в путь, наши обозы последовали за ними.
Ошарашенные прихожане с изумлением глядели на этого проповедника и не верили своим ушам: переселиться на чужбину, покинуть насиженные места, дома и сады, землю и недвижимость, чтоб скитаться, словно бродяги бездомные, на чужой стороне?
Заметив тревогу горожан, Селиминский торопился рассеять ее.
— Братья христиане! — обратился он к горожанам. — Медлить нам не приходится! Мы должны действовать быстро, не мешкая, иначе будет поздно. К концу великого поста русская армия начнет отход. К тому времени и мы должны быть готовы. Кому дорога жизнь и кто дорожит жизнью своих детей, те пусть идут с нами. А кому жизнь не дорога, тот может оставаться. Турецкий ятаган пощады не знает.
В низкой приземистой церкви воцарилось глубокое уныние. Люди молча слушали слова оратора, и из глаз их текли слезы. Когда оратор замолкал, слышались вздохи. В железных подсвечниках потрескивали догорающие свечи. Замученный и распятый Христос, изображенный на иконе, и тот не казался таким печальным, как эти люди, собравшиеся сюда, чтобы услышать свой приговор.
— Те из вас, у кого есть маленькие дети, должны уже сейчас готовить для них теплую одежду, ибо в России очень холодно. Что касается недвижимости, то ее лучше поскорее продать, так как потом сделать это будет труднее. Кто не успел закончить торговые операции, те, у кого есть свои склады или лавки с хранящимися в них товарами, пусть постараются уладить свои дела как можно скорее. Осмотрите все ваши пожитки, домашнюю утварь и еще лишний раз продумайте, что следует взять с собой. Постарайтесь починить повозки, подкормить скотину — дорога предстоит дальняя. Кто поедет по суше, кто по морю… Надо обо всем позаботиться заранее и быть наготове. Когда наступит наш срок, сказать трудно. Может, после пасхи, а может, и раньше. Надо, чтоб мы могли тронуться в любой час, в любую минуту.
— Иван, — неожиданно подал голос один из сливенских богачей, известный в городе грекофил, водивший дружбу с турками, — а не лучше ли нам послать делегацию к султану и попросить у него прощения?
Все обратили удивленный взгляд на чорбаджи Нено. В отличие от всех прочих прихожан, стоявших в церкви с непокрытой головой, он восседал на своем персональном троне в бараньей шапке. Только очень знатные горожане и богатеи по исстари существовавшему обычаю пользовались такой привилегией — входили в церковь в шапке. Все прочие мужчины обязаны были снимать головной убор.
— Какую делегацию? — спросил Селиминский с притворным удивлением.
— Делегацию… Вроде той, что посылали к Дибичу. Придет сна к его величеству султану и скажет: аман-заман, прости нас, грешных, что мы вмешались в мурабе[40] прости, больше никогда не станем поднимать голову. А уж те, кто выступал против турка с оружием в руках, пускай пеняют на себя! С какой стати все должны страдать из-за них?
Народ молчал.