— Разбрелись наши люди, капитан, кто куда, — начал Станчо. — Все разбежались. Одни ушли с армией, другие подались в Балканы, а иные остались дома оплакивать свою судьбу. Великое это бедствие, капитан! Большое несчастье выпало на нашу долю! — А что сталось со Сливеном? — Сливен сгорел, капитан. — Весь? — Весь не весь, но большая часть домов сгорела, и остался от них один только пепел. — И Драганов трактир сгорел, капитан, — вставил Радой. — Хозяин сам подпалил его, когда уходил с беженцами. — Как, и хаджи Драган тоже ушел? — удивился Мамарчев. — И он ушел, капитан. — Со всем своим семейством? — Вместе со всеми, капитан, — продолжал Радой. — Я тоже был с ними, но в дороге повстречался со Станчо. — Радой сирота, капитан, из Еркечей, вот я и решил взять его с собой. Свет широк, а парень еще мал, пропадет где-нибудь. А тут надумали разыскать тебя, узнать, что же будет дальше. Капитан Мамарчев вздохнул. Что будет дальше? Он сам этого не знал. — А мои как там? Их вы не видали ни в Сливене, ни в дороге? — снова спросил капитан Мамарчев, глядя то на Станчо, то на Радоя. — Нет, не видали, капитан. — Послал жене весточку, чтоб и она уходила, но где она, что с нею, ничего не знаю. — И мы не знаем, капитан. Может, пересидит в горах, пока минет эта напасть. Говорят, из Анатолии двинули даалии[41] и делибаши. От этих никому пощады не будет. — Что верно, то верно, — вздохнул капитан и задумался. Станчо с Радоем тоже молчали, думая о родных краях, которых им, может быть, больше никогда не придется увидеть. Каждый день из Болгарии поступали вести одна безотраднее другой. Капитан Мамарчев места себе не находил. Беспокойство его усиливалось с каждым днем. Особенно тревожила его судьба жены. То ли она ушла с беженцами, то ли осталась в Сливене?.. Даалии вырежут всех, кто попадет на глаза. Мамарчев ежедневно выходил встречать движущиеся мимо обозы беженцев и расспрашивал о жене. Одни пожимали плечами, другие говорили, что ничего не знают. Оставшиеся при нем Станчо и Радой изъявили готовность возвратиться в Болгарию, разыскать Раду и привезти ее, но Мамарчев на это не согласился. — Нам следует позаботиться о тех, кто остался в Болгарии, — часто говорил капитан Мамарчев своим товарищам. — Одни ушли, а другие и поныне там… Всю Болгарию не переселить! Надо бы подумать о тех, кто остался. — А что можно придумать? — Давайте еще раз обратимся к русскому командованию. Может, оно сумеет чем помочь. В один из дней капитан Мамарчев решил пойти к генералу Киселеву и подробно рассказать о бедственном положении тех болгар, которые остались на родине. — Ваше сиятельство, положение народа отчаянное! Страдания его неописуемы! Помогите! Вся Болгария плачет горькими слезами. Внимательно выслушав капитана, генерал Киселев осведомился о положении в Сливене. — Капитан Мамарчев, наше командование оставило в Болгарии консула, вот он и должен отстаивать интересы болгар. — Ваше сиятельство, разве один консул в состоянии что-нибудь сделать? Турки убивают всех и каждого, глазом не моргнув. Станут они обращать внимание на консула… — В данный момент ничего другого мы сделать не в состоянии. Возвратившись на квартиру, Мамарчев тут же принялся писать письмо самому императору, намереваясь подробнейшим образом поведать в нем о крайне тяжелом положении болгар. Написал одну-две строки, перечитал несколько раз написанное и увидел всю бессмысленность своей затеи: «Раз генерал оказался не в состоянии его понять, то какой резон соваться к императору! До бога высоко, до царя далеко!» И, забросив гусиное перо, капитан Мамарчев стал ходить взад-вперед по комнате. Страшные мысли роились в его голове, тяжелые предчувствия терзали сердце. Долго ходил он, напряженно думая, но ни к какому определенному решению прийти не смог. И только собрался было снова уйти из дому в надежде разыскать кого-либо из своих соотечественников и совместно поразмыслить, что следует делать дальше, как у входа зазвенел звонок. Мамарчев выглянул в окно и был сам не свой от того, что увидел: у входной двери стояла его жена Рада с узлом в руке и Стойко Попович. — Тут живет капитан Мамарчев? — услышал он голос Стойко Поповича. — Здесь я, здесь! — радостно закричал капитан и, как безумный, бросился навстречу дорогим долгожданным гостям. Он горячо обнял жену, поцеловал ее, пожал руку Стойко Поповичу и, приглашая их к себе в комнату, с волнением повторял: — Какая неожиданность! Садитесь! Отдохните! А я тут ума не приложу, что мне делать, куда податься… Положив узелок, Рада присела, вытирая мокрые от слез глаза, а Стойко Попович все еще радостно улыбался, счастливый от сознания, что исполнил свой человеческий долг. Капитан Мамарчев ликовал от счастья. Он не знал, как ему отблагодарить своего доброго родича, который позаботился о том, чтобы спасти его жену от страшной турецкой резни. — Мы ведь свойственники, капитан, должны помогать друг другу. Знай я какой-нибудь способ, я бы всех болгар спас… — Беда, большая беда свалилась на нашу голову! — вздохнул Мамарчев. — Еще какая! — заметил Стойко Попович. — Если бы ты только видел, как горел Сливен и окрестные села, если бы слышал, как кричали женщины и дети… А человеческие головы, торчащие на шестах… Как эти душманы[42] убивали, как грабили, захватывали наше добро, делили меж собой оставленное имущество! Сукновальни, водяные мельницы, лесопильни, виноградники, сады, дома — все разграбили. Не осталось камня на камне. А про людей и говорить страшно. Их бросали под нож, как скотину на бойне. — И отца убили, Георгий! — отозвалась Рада. — Ворвались и посреди двора повалили его, беднягу! Убитая горем женщина говорила с трудом, ее душили слезы. Мамарчев выслушал рассказ жены, не пошевельнувшись, словно оцепенев. Наконец он перевел дыхание и сказал: — Надо как-то выручать народ из этой беды. Если мы оставим его, история нам не простит. Мы обязаны ему помочь! — Как же это сделать, капитан? — Как сделать? — многозначительно повторил Мамарчев. — Надо подумать. …Поглощенные собственными заботами, люди не хотели думать ни о чем другом. Каждый плелся за нагруженной домашним скарбом телегой и ломал голову над тем, где найти пристанище. Капитан Мамарчев не знал, как ему быть — то ли остаться на русской службе, то ли, сняв военную форму, разделить горькую участь своих братьев-беженцев, как в былое время. Однажды, в пору мучительных раздумий, его вызвали в штаб главного командования. Как выяснилось, его требовали к себе генералы Дибич Забалканский и Киселев. Капитан Мамарчев предстал перед ними при орденах и со своей драгоценной саблей. На сей раз генералы были в дружеском к нему расположении. Первым заговорил Дибич Забалканский: — Капитан Мамарчев, по высочайшему повелению имею честь сообщить вам радостную весть. — Слушаю вас, ваше сиятельство. — Есть приказ о назначении вас комендантом города Силистры, того самого города, при взятии которого вы так прославились с вашими волонтерами. Ценя ваш подвиг, русское главное командование решило назначить вас комендантом города. Вы ничего не имеете против, капитан Мамарчев? — Нет, я не против, ваше сиятельство, — ответил взволнованный Мамарчев. — Но ведь я недостоин сего высочайшего благоволения! Недавно еще я находился под судом. — Забудьте о прошлом, капитан. Вы солдат, и вам надлежит подчиняться. Завтра же вы должны занять пост коменданта Силистры и так же верно и преданно служить нашей армии, как служили до сих пор. — Рад стараться, ваше сиятельство. — Силистра — важный стратегический пункт, и в наших интересах иметь там своего, верного человека, преданного нашему делу. — Постараюсь, ваше сиятельство. — Силистра, капитан Мамарчев, — вмешался в разговор генерал Киселев, — остается в наших руках как бы в качестве залога, пока турецкое государство не выплатит нам полагающейся контрибуции. Мы вправе получить соответствующее возмещение за тот огромный урон, который мы понесли в ходе этой тяжелой двухлетней войны. Вы должны учесть, что на вас возложена большая ответственность! — Понимаю, ваше сиятельство. — Итак, капитан Мамарчев, с сегодняшнего дня вы комендант города Силистры, — заключил генерал Дибич. — Вот вам ключи от города и приказ о вашем назначении. У вас широчайшие права и полномочия! Генерал Дибич вручил взволнованному капитану ключи и приказ и сердечно пожал ему руку: — В добрый час, капитан Мамарчев! Затем к нему подошел генерал Киселев и, нюхая табак, сказал с усмешкой: — И в родной стороне жить, и России служить будете, капитан. Одним выстрелом двух зайцев!.. Генералы засмеялись. Усмехнулся и капитан Мамарчев. Он отдал честь и вышел из штаба, счастливый тем, что ему на самом деле предстоит снова вернуться на родину. Ведь когда ты находишься на родине, тебе легче ей служить, легче всего себя отдавать во имя ее освобождения. Капитан Мамарчев спешил домой — ему не терпелось скорее поделиться новостью со своими близкими.