— Верно, верно. — Ты ведь не раз слышал пословицу: на бога надейся, а сам не плошай. Если мы сами не возьмемся за дело засучив рукава, никто о нас не позаботится. — Так, так, капитан. На манну небесную рассчитывать не приходится. Бай Велчо вздохнул. Помолчав немного, он начал рассказывать, какие беды приходится терпеть народу там, в Тырновском крае, и в прочих городах и селах, по которым только что проезжал. — С поборами, с десятиной мы уж как-то примирились, — продолжал бай Велчо, — а вот к их зверствам да жестокостям никак не привыкнем. Стоит им только остановиться в каком-нибудь доме — и сожрут все, и тебя изобьют, и женщин осрамят. Мамарчев слушал его с мрачным видом. — А ежели ты не угодил им, — добавил бай Велчо, — так и голову тебе отхватят, как цыпленку в Петров день. — Постой-ка, бай Велчо, — прервал его капитан Мамарчев. — Ведь ходили слухи, будто поборы станут меньше? Все по-старому, да? — От слов до, дела сто перегонов! И поборы те же, и откуп за воинскую повинность плати до семидесяти лет, а то и до гроба. И на местную управу давай, и натуральный налог, и барщину… Чего только не придумают! Месяц назад только из одного Тырнова угнали шестьдесят навьюченных лошадей, и не каких-нибудь, а ломовых. Чего только на них не грузили: и хлеб, и мясо, и рис, и соль, и восковые свечи, и ткани, и кожу… Все вымели подчистую, покарай их бог! Прошлым летом в Тырновском вилайете собрали всех девушек и угнали в самую Добруджу жать хлеб. Одни вернулись, а о других, смилуйся над ними господи, до сих пор ни слуху ни духу. Так никто и не знает, что с ними сталось. — А что могло статься? — спросила Рада. — Либо их поубивали, либо угнали в Анатолию на продажу. Помолчав минуту, Велчо, доставая четки, продолжал: — Куда ни кинешься, капитан, везде только плач, слезы. Душа разрывается, когда я вижу и слышу все это. Два месяца назад тырновский аянин[44] вызывает нас — меня и еще двоих торговцев — и говорит: соберите мне тридцать тысяч грошей, двадцать ок табака, сто пар царвулей и сто дюжин патронов… У меня важное государственное дело, и все это понадобится, а если мой приказ не будет выполнен, ни вам не уцелеть, ни вашему добру… Так и знайте. Грабят, браток, и по закону, и безо всякого закона. А их законы что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет… Пока Велчо с капитаном вели беседу, Рада принесла фляжку ракии, глубокую миску простокваши и деревянные ложки, чтобы они могли перекусить, пока готовится обед. А когда настало время садиться за стол, хозяйка, поклонившись гостю, снова поднесла таз и ковшик. Бай Велчо еще раз сполоснул руки и вытер их каемчатым полотенцем. Все угощения были уже на столе. Велчо уселся поудобней, оперся спиной на подушку, кивнул слуге, чтобы он тоже садился, и, трижды перекрестившись, начал есть. Во время и после обеда бай Велчо и капитан Мамарчев продолжали начатую беседу. Оба они сошлись на том, что надо что-то делать. Но что именно, ни тот ни другой сказать не мог. Бай Велчо пробыл в Силистре два дня. Он обошел знакомых торговцев, договорился с ними, чтобы они засылали в Тырново нужные ему товары, и собрался ехать обратно. Перед тем как тронуться в путь, он еще раз коснулся «народонолезных дел», чтобы в последний раз прощупать мнение капитана. И он смог окончательно убедиться, что капитан думает так же, как он сам. — Ежели приниматься за дело, так уж основательно, и готовить его следует исподволь, — подтвердил Мамарчев. — Я согласен с тобой, бай Велчо, что действовать надо разумно, без спешки, потому что, как говорится, поспешишь — людей насмешишь. — Верно, верно, капитан. — Согласен я с тобой и в том, что центром нового народного движения должно стать Тырново, наша древняя столица. — Это уж как водится, — не утерпел бай Велчо. — Да и народ у нас толковей и отзывчивей. — Правильно. Я давно избрал местом восстания Тырново. Там было когда-то наше государство, там оно будет и впредь! На третий день рано утром бай Велчо в сопровождении своего слуги покинул Силистру. Капитан Мамарчев вскочил на коня и проводил их до самых городских окраин. На прощание они заключили друг друга в объятия, поцеловались, и капитан сказал: — Передай мой привет торговцам, бай Велчо! Поразмыслите еще раз хорошенько, что мы можем предпринять, и тотчас же известите меня. Я всегда в вашем распоряжении. В добрый час! — Спасибо тебе, капитан, — ответил Велчо и пустил коня по пыльному тракту. Капитан Мамарчев долго глядел вслед удаляющимся всадникам, и сердце его полнилось радостью и надеждой. ВЕЛЧО АТАНАСОВ СТЕКОЛЬЩИК Велчо Стекольщик, или Мануфактурщик, как его называли турки, был родом из древней болгарской столицы Тырнова. Детство его прошло в семье бедного ремесленника, и Велчо еще с малолетства привык к труду, отличался прилежанием. Как всякий любящий свою родину болгарин, живший у стен легендарного Царевца и Трапезицы, Велчо глубоко ненавидел турецких поработителей. Руины Царевца, где когда-то стояли дворцы болгарских царей, и покосившиеся, вошедшие в землю, заросшие бурьяном церквушки Трапезицы, где славянин учился чтению и письму, — все тут напоминало о славном прошлом, исчезнувшем, ушедшем в века. Велчо слышал старинные легенды и сказки, дошедшие из былых времен, словно свет погасшей звезды, и его любовь к родной земле становилась глубже и сильней. Незлобивый, добрый по натуре, Велчо приходил в ярость, когда видел, как попираются права его соотечественников. Не раз, заступаясь за болгар, он сталкивался с турками. А однажды, когда ему было пятнадцать лет, он поймал распоясавшегося барчука, всыпал ему хорошенько и бросил посреди улицы. Родители потерпевшего задиры, богатые и спесивые турки, возмущенные поступком дерзкого гяура, пожаловались в конак. Своевременно узнав об этом и прекрасно понимая, что ждет болгарина, которого приводят к местному правителю, Велчо покинул родной город и оказался в Валахии. Прожив около года в Бухаресте, он прислуживал в трактирах и лавках, был слугой то у помещиков-чокоев, то у богатых торговцев — словом, выпил, до дна чашу скитаний. Потом подался в Брашов и стал работать в большом торговом магазине, а несколько позже уехал в Будапешт, затем в Вену, а оттуда обратно в Бухарест… Поездил по белу свету. В Тырново Велчо приехал в 1809 году на красивом холеном коне с богатой сбруей, словно какой-нибудь важный турецкий бей. При встрече родители даже не узнали сына и, только услышав его голос, заплакали от радости. Убедившись, что турки позабыли его старые проделки, Велчо осел в Тырнове. Отремонтировал отчий дом, а большой подвал превратил в склад для хранения товаров. Скоро его лавка прославилась на весь город. У Велчо всегда можно было найти липницкие[45] ткани, цветастые кашмирские шали, карловские платки, фабричное полотно для сорочек и поясов, македонские накидки, красные, тоненькие, словно фата, стамбульские носовые платочки, тревненские ремни с серебряной пряжкой, красные, синие и зеленые бутылки, так нравившиеся туркам, узорчатые чаши, кувшины, цветные оконные стекла… На полках просторной лавки лежали церковные книги: апостолы, евангелия, часословы; Велчо выписывал их из самого Киева, Одессы, Москвы… И магазин и склад ломились от товаров. По пятницам и субботам — в базарные дни, — когда из Арбанаси, Лясковца, Плакова, Кыпинова, Джагиева, Чолаковой слободы, Беляковца, Шемшева, Леденика и окрестных хуторов приезжали крестьяне, Велчов магазин гудел словно улей. Одни покупали товары, другие рассматривали их, восхищенно цокая языком. И неудивительно: товары в лавке ослепляли всех словно солнце. Велчо Стекольщик быстро пошел в гору. Теперь его в одинаковой мере почитали и турки и болгары. И хотя ему уже перевалило за пятьдесят, он так и не почувствовал себя счастливым. Ни лавки, ни склады, ни товары его не радовали. У него сердце кровью обливалось, когда он видел, как в его родном городе бесчинствуют султанские прислужники, как они мучают и притесняют народ. Его потрясала ужасающая нищета болгарских крестьян, которую он часто мог наблюдать, когда разъезжал верхом на коне по торговым делам. По дорогам брели голые, босые, голодные люди, они просили подаяния, горько оплакивая свою судьбу. После этих поездок Велчо всегда возвращался домой в подавленном настроении. Он еще не забыл, как, оказавшись в изгнании, сам жил в горькой нужде, и ему не трудно бьло понять страдания народа. Как всякий образованный человек своего времени, Велчо зорко наблюдал за происходящими в мире событиями. Ему были знакомы имена и Наполеона Бонапарта, и Кутузова, и Ипсиланти, и капитана Мамарчева, прославившегося в русско-турецкую войну. Велчо помнил, как однажды, во время своих скитаний, он случайно познакомился в Бухаресте с волонтером Мамарчевым, но забыл его, как и многих других людей, с которыми встречался. А в разгар войны 1829 года, когда в Тырнове и стар и млад заговорили об освобождении Болгарии, снова у всех с языка не сходило имя Мамарчева. Вспомнил о нем и Велчо. Ему захотелось увидеться с ним. Бойчо-воевода рассказал Велчо о том, что Мамарчев намерен поднять восстание и объявить Тырново столицей свободной Болгарии. Сколько надежд пробудила эта весть, сколько было радости, сколько прошло бессонных ночей! Но Велчо так и не увиделся с капитаном — война окончилась, русские солдаты ушли, тырновцы снова остались сами по себе; ни радости, ни надежды, ни веры в будущее у них больше не было. Однако Велчо был не из тех, кому свойственно впадать в отчаяние. В один весенний день 1833 года сел он на коня, взял с собой монастырского служку Петра, тоже умевшего недурно ездить верхом, и поехали они вместе в далекую степную Добруджу. Велчо во что бы то ни стало решил повидаться с капитаном Мамарчевым. И вот, опять полный веры, снова окрыленный надеждой, Велчо Атанасов Стекольщик возвращается из Силистры. Следом за ним трусит рысцой коняжка улыбающегося Петра. А он чему радуется? Может быть, тому, что всегда молчадивый и хмурый бай Велчо вдруг стал с благодушным видом напевать какую-то старинную песенку? Никогда еще Петру не приходилось слышать, чтобы хозяин пел: такого не случалось даже после удачных торговых сделок. Как же это понять? Парень догадывался, но все же решил расспросить старика: — Бай Велчо, а что это за капитан такой? Болгарин он или русский? — Болгарин. — Чудно как-то: болгарин — и капитан! Что-то мне не верится. — А что ж, по-твоему, болгары так ни на что и не гожи? — Разве что сохой пахать да мотыгой копать… — Фу, какой вздор! Кто это тебя надоумил меня подразнить? — Все так считают, бай Велчо. Сам тырповский митрополит такого мнения. — И ты его слушаешь, этого греческого попа? — А кого же мне слушать? — Отца Сергия слушай из Плаковского монастыря, игумена. — А что он знает, отец Сергий? Ходят слухи, будто он гайдук, а вовсе не человек божий. По ночам в Еленских горах с гайдуками якшается, а днем литургию служит в монастыре. — Ну откуда тебе об этом знать, Петр? — Знаю, бай Велчо, я все знаю, что творится в монастыре… И отец Манасий из Преображенского монастыря то же самое рассказывает про отца Сергия. Да я своими собственными глазами видел пистолеты у него под рясой! И кинжал, такой длинный, загнутый словно садовый нож. Велчо засмеялся: — Много ты знаешь, Петр! — Знаю, бай Велчо. И про капитана Георгия знаю… — Что ты про него знаешь? — Велчо вздрогнул и, остановив коня, посмотрел на парня в упор — что-то он не в меру разболтался! — А то, что капитан Георгий будет болгарским царем. Будто я не слышал, о чем вы с ним толковали! — Цыц, осел ты этакий, довольно! — не на шутку рассердился Велчо. — Надо же придумать такой вздор! — Бай Велчо, чего ж плохого, если капитан Георгий станет царем Болгарии? По мне, так это хорошо. Какие на нем позументы!.. Велчо так растерялся, что его даже в пот бросило, — из-за этого болтливого шалопая недолго и в беду попасть! Старый торговец молчал. А Петр не унимался: — А это верно, что капитан Георгий поведет русское войско на Тырново и освободит нас? — Послушай, Петр! — строгим голосом начал Велчо. — Эти речи, которые я сейчас от тебя слышал, ты больше не смей повторять. Мало ли что люди говорят! А твое дело — держать язык за зубами! Ты уже большой и должен маленько соображать… Если ты при турках проговоришься, они на кол тебя посадят, живьем на костре сожгут. Чтоб я больше ничего такого не слышал! Понял? — Понял, бай Велчо; только я тоже за капитана Георгия, я тоже с ним… Не подумай, что я с турками заодно! — Да замолчи ты наконец! — вспылил Велчо. — Помалкивай, когда тебя не спрашивают. Распустил язык… Больно мне нужно знать, с кем ты! — Буду молчать, бай Велчо. — Поклянись!