Заптия поклонился еще раз и поспешил в копак доложить аянину. А между тем двое заговорщиков-патриотов беседовали в этот вечер совсем о другом. Капитан Мамарчев внимательно слушал подробный отчет Велчо Стекольщика и одобрительно кивал головой. — Везде я побывал, — докладывал Велчо. — В Дрянове, Габрове, Трявне, не говоря уж о Елене, где у нас особенно хорошо идут дела. Там старый хаджи Йордан Борода всю душу вкладывает в работу. И Лясковец меня радует. Более смелых людей, чем там, я никогда не встречал. Да и горноореховцы откликнулись… — Это хорошо. А как у вас с оружием? — Отливаем пули, делаем патроны. — Главное, держите порох сухим. — Порох у нас сухой, только маловато его. Как только поднимем восстание, первым делом придется напасть на турецкие склады. — А с людьми как? — Все-таки маловато. — Сколько набирается? — Точно мы не подсчитывали, но примерно батальон будет. Капитан Мамарчев призадумался. — Бай Велчо, — начал он, — народу мало. Следует подумать о дополнительном наборе. Чтоб не рисковать, нам потребуется самое малое две-три тысячи душ. Из них надо будет отобрать наиболее верных людей и создать гвардию. Для нее нужна особая форма: черные барашковые шапки, узкие штаны из белого сукна, обмотки и царвули. На шапке золотой крестик. Чтоб было видно, что это солдаты нашей армии. Об этом у нас уже был разговор. В широко раскрытых глазах Велчо застыло удивление. «Раз форма вводится, — думал он, — значит, тут уж не до шуток». — Кроме того, — продолжал капитал Мамарчев, — надо будет заказать два-три знамени размером с хоругви. На них тоже должны быть золотые кресты. Это будут наши боевые знамена. — Хорошо, капитан, — одобрительно кивнул Велчо. — Силами нашей гвардии мы возьмем Тырново и на Царевецком холме провозгласим свободу и независимость Болгарии. — Хорошо, капитан… — В то же время наши люди из Елены, Габрова и Трявны захватят горные проходы и, закрепившись в них, преградят дорогу турецким войскам, если те попытаются прорваться сюда. Полностью овладев Тырновским вилайетом, мы будем постепенно расширять свои владения, как в свое время делали Асени, ударим на север, в сторону Дуная, затем двинемся на восток, к Шумену, и на запад, к Плевену… Мало-помалу в наших руках окажется вся Северная Болгария. И волей-неволей придется туркам нас признать. Тогда и Россия вступится за нас. И другие великие державы не станут мешать. Правда на нашей стороне. Велчо усмехнулся: — Кто с нею считается, с твоей правдой? — Для нас, Велчо, это особенно важно! Мы должны открыто глядеть в глаза всему миру. Чужого нам не надо, но за свое мы будем драться до последнего вздоха! Капитан Мамарчев долго и взволнованно говорил о попранных правах болгар и о том, что настало время восстановить эти права. Под конец он снова вернулся к вопросу о дополнительном наборе людей в ряды создаваемого народного войска: — Нам нужен народ. Без него нам грош цена! Самое малое две-три тысячи человек. Мы обязаны их найти! — Как-то раз один из наших заговорщиков, — внезапно вспомнил Велчо, — толковал со мной про своих работников… Капитан Мамарчев насторожился. — Я говорю про Митю Софиянца, — продолжал Велчо. — Про каменщика из Преображенского монастыря… Мастер — золотые руки. Сейчас он церковь строит в Преображенском монастыре. Так вот, он мне сказал, что у него имеется около сотни рабочих и он мог бы склонить их к вступлению в нашу армию. — Этого мало. — Весной его собираются послать в Варну восстанавливать крепость, разрушенную во время войны 1829 года… Неделю назад его вызывал тырновский аянин и велел ему собрать две тысячи рабочих и подмастерьев и весной, когда станет тепло, вести их в Варну. — Две тысячи душ?! — воскликнул Мамарчев. — Две тысячи, капитан. — Как раз нам хватило бы! — И я так считаю. Все это сельские ребята, здоровые, крепкие. С такими можно многое сделать. — Где он сейчас, этот Митю? — нетерпеливо спросил Мамарчев. — Здесь, в Тырнове. Время от времени он наведывается в Преображенский монастырь. — А это верный человек? — Верный. Дал клятву. — А нельзя ли мне встретиться с ним? Капитан Мамарчев встал и начал беспокойно ходить взад-вперед по комнате. — Две тысячи душ! — повторял он и от радости сжимал кулак. — Ведь это же целый полк! Имея такую силу, мы запросто возьмем Тырново. Надо немедленно переговорить с мастером Митю, бай Велчо. Давай-ка скорей посылай за ним, пускай он завтра придет ко мне. Две тысячи человек! Это же целая армия! Воодушевленный этой идеей, капитан Мамарчев до того разволновался, что не спал всю ночь. На другой день ранним утром послали гонца за мастером Митю, но как только выяснилось, что того нет дома, капитан вскочил на коня и помчался в Преображенский монастырь. Мастер Митю переселился в Тырново из-под Софии. Он уже прижился на новом месте, все уже считали его своим, только прозвище Софиянец указывало на его происхождение. Молодой, энергичный человек веселого нрава, Митю без колебаний принял предложение капитана. Прославленного мастера знали всюду, и ему ничего не стоило набрать по селам две тысячи молодых парней. К нему постоянно стекалась беднота в поисках заработка. Было немало людей, которым он дал хлеб; не случайно все относились к нему с уважением, й каждое его слово было для рабочих законом. — Мои ребята что журавли, капитан, — смеясь, говорил мастер Митю. — Стоит мне только дать знак, и они сразу потянутся за мной. — Прекрасно, Митю. Мы соберем их и, вместо того чтоб вести в Варну, расположим их возле Тырнова. А в нужное время мы по сигналу поднимемся в атаку — и город наш. Я разработаю подробный план этой операции. От тебя же требуется одно — набрать людей. — Не беспокойся, капитан! — подтвердил Митю свое обещание, приложив к сердцу руку. Капитан Мамарчев обнял его и по-братски поцеловал. — Великое дело мы начали, мастер! — сказал он и, обернувшись в сторону недостроенной церкви, добавил: — Хватит тебе этим заниматься. Сделал что мог!.. Сейчас нам предстоит строить Болгарию! Капитан Мамарчев вскочил на коня и, отдав честь мастеру Митю, покинул Преображенский монастырь. В тот же день капитан Мамарчев вместе с Велчо Стекольщиком отправился в Плаковский монастырь, к отцу Сергию. Встретив их с распростертыми объятиями, бесстрашный игумен сообщил, что он уже сколотил отряд, насчитывающий сотню бойцов. — А вот здесь, — продолжал он, — у меня в подвале, хранятся ткани и запасы провизии. — Хвала тебе, отче! — похлопал его по плечу капитан Мамарчев. — Надо превратить в склады и другие наши монастыри. — По этому вопросу я уже говорил с отцом Феодосием из Купиновского монастыря. На днях я должен наведаться к отцу Зотику в Преображенский монастырь. Хочу поговорить и с отцом Манасием, хотя, мне кажется, он грекофил. — Всячески остерегайтесь грекофилов, — предупредил капитан Мамарчев. — Эти готовы служить и вашим и нашим. Сегодня они с греками, завтра — с турками! — С одинаковым усердием молятся и богу и черту, — усмехнулся Велчо. — Совсем как наш митрополит Илларион. То он против турок, то начинает выгораживать их. Никак его не пойму. — Его преосвященство одновременно служит и черту и золотому тельцу, — засмеялся отец Сергий. — Таких двуликих нам не нужно, — сказал капитан Мамарчев. — Подобных людей надо бояться как огня! Пробыв в Плаковском монастыре два дня, капитан Мамарчев собрался в обратный путь. — Братья, — обратился он к Велчо и отцу Сергию, — Болгария никогда не забудет того, что вы сделали для нее! Я уезжаю окрыленный, с твердой верой в нашу победу. Если я вам понадоблюсь, дайте знать, я приеду. Рассчитывайте на меня во всем. Я с вами телом и душою! Капитан Мамарчев пришпорил коня и, пригнувшись, прямо через Плаковские леса тенистыми тропами поскакал на Силистру. ПРИГОТОВЛЕНИЕ И РАЗНОГЛАСИЯ Наступил 1835 год. В первые месяцы нового года в Тырнове лихорадочная подпольная деятельность достигла такого размаха, какого еще не знал этот древний престольный город. Никогда еще тырновцы не испытывали подобного воодушевления!.. Рачо Котельщик отливал пули и делал патроны; отец Сергий накоплял запасы провианта и обучал военному делу монастырских работников и служек; Велчо Стекольщик носился верхом по городам и весям, забрасывая нити заговора все шире в народ; мастер Митю собирал каменщиков и чернорабочих для того, чтобы восстанавливать Варненскую крепость; Колю Гайтанджия то и дело наведывался к скорнякам и шорникам, торопил их, чтобы они скорее шили черные бараньи шапки, поживей кроили царвули и изготовляли седла; Йордан Борода не давал ни минуты покоя буйновским кузнецам… Все трудились день и ночь, устраивали тайные встречи; все жили мыслью о предстоящем восстании, которое должно было вспыхнуть весной, в пасхальные дни. Один только молодой чорбаджия Йордан Кисьов из Елены оставался в стороне. Он все еще не мог простить Велчо и своему крестному Йордану Бороде того, что они потребовали от него провизию и людей. Это обстоятельство и старые обиды, имевшие место между двумя старинными родами — Йордана Бороды и Кисьовых, — делали Дачо мрачным и недовольным. Он не был против того, чтобы произошло восстание и можно было после изгнания турок воспользоваться плодами свободы, однако скупость и страх удерживали его от деятельного участия в заговоре. После того как все раскусили, в чем дело, заговорщики стали избегать этого честолюбивого скупца, обходиться без его помощи. Это еще больше задело спесивого чорбаджию. Однажды он сказал своему крестному: — Почему ты меня перестал звать, когда едешь в Тырново?