БОЛГАРИЯ ЖИВЕТ! 1846 год застал Мамарчева прикованным к постели. Болезни, постоянные тревоги, полная невзгод жизнь в жалкой лачуге, голод окончательно подорвали его здоровье. Ему уже исполнилось шестьдесят лет. В это время самые близкие Мамарчеву люди — Стойко Попович и Георгий Стойков Раковский, оба приговоренные к семи годам строгого тюремного заключения, — томились в стамбульской тюрьме. Единственной их виной было то, что они любили Болгарию. В эту же пору в Стамбуле повели решительную борьбу с греческой патриархией болгарские патриоты Неофит Возвели и Илларион Стоянович, которого потом звали Илларионом Макариопольским. Подвергавшиеся жестоким гонениям, не раз сидевшие в турецких тюрьмах, эти люди будили в болгарском народе, стонавшем под двойным гнетом — политическим и духовным, — национальное самосознание. Политически Болгария была порабощена Турцией, а греческая патриархия стремилась вытравить у болгар их национальный дух, лишить народ письменности, образования, ассимилировать его. Мамарчев очень смутно представлял, с каким ожесточением велась эта борьба, особенно в Стамбуле. Он пытался что-нибудь разузнать у рыбаков, но и они были бессильны ему помочь. Первые месяцы зимы проходили для капитана мучительно тяжело. И только весной, когда согрелась земля и ожила природа, Мамарчев выбрался во двор погреться на солнышке. Шум морских волн, крики чаек и воробьиный щебет под стрехой хижины — все это возвращало старому солдату силы, снова пробуждало в нем любовь к жизни. Однажды, сидя на берегу и прислушиваясь к гулу прибоя, Мамарчев неожиданно услышал позади себя конский топот. Он обернулся и с удивлением поглядел на дорогу. К хижине подъехали два всадника — один в офицерской форме, другой штатский. Мамарчев встал. Что за люди, зачем они приехали? Всадники спешились и подошли к скамейке. Военный был в форме русского офицера, а штатский оказался чиновником из управления. Мамарчев побледнел, удивленные глаза его глядели вопросительно. В лице этого молодого офицера он как бы увидел Россию, свою надежду, которую хранил в сердце всю жизнь. Неужто в самом деле его не забыли? Улыбающийся офицер встал перед Мамарчевым и отдал честь. — Ваше благородие, — заговорил он, — вы меня помните? Мамарчев напряженно всматривался в его молодое лицо: — Не могу вспомнить. — Позвольте представиться: капитан русской армии болгарин Радой Радославов… Услышав это имя, Мамарчев вздрогнул: — Радой? — Так точно, капитан Мамарчев, Радой из Сливена. Вы меня забыли? Мамарчев сомкнул веки, чтобы скрыть слезы. Боже мой! Такая встреча! Разве родину забудешь? Слезы потекли по его щекам — он больше не мог их сдержать. Крепко обняв Радоя, старый капитан разрыдался как ребенок… — Ни за что бы не подумал, что ты меня найдешь, Радой. — Капитан, окажись ты на краю света — я все равно тебя найду. — Разбросала нас судьба, Радой, по всему свету. — Одних разбросала, другие погибли, но Болгария остается Болгарией, капитан, Болгария живет!.. Помнишь, ты всегда так говорил. — Да, Болгария живет! — повторил капитан Мамарчев и усмехнулся. — Я никогда не сомневался, Радой, что Болгария живет и будет жить, пока у нее не перевелись такие верные сыны, как ты! Я никогда не терял веры в будущее моей родины. Капитан Мамарчев взял под руку дорогого гостя и повел его к хижине. Сопровождавший русского офицера чиновник сел на коня и уехал. Радой с Мамарчевым остались одни. — Как это они тебя допустили ко мне? — недоумевал Мамарчев, когда они вошли в хижину. — Гаврил Крыстевич пичужке не давал пролететь над моей хибарой. — Мне это далось нелегко, капитан, — ответил Радой. — Пока я добился этого свидания, потребовалось немало усилий. Гость присел у окошка на деревянный сундучок и, не отрывая взгляда от капитана, продолжал свой рассказ: — Я приехал по служебным делам в Стамбул. О том, что ты на Самосе, я узнал до этого. Еще в России я задумал непременно тебя повидать. Через наше посольство выхлопотал себе отпуск, и после долгих перипетий я здесь, капитан, перед тобой! Мамарчев счастливо улыбался. — Всю жизнь буду тебе благодарен, капитан, за все то хорошее, что ты для меня сделал! Разве мог я не приехать к тебе хотя бы на один день… и не поблагодарить тебя? — Ты должен отблагодарить Болгарию, Радой, а не меня. Ты еще молод, от тебя родина ждет многого. А мне уже пора на покой. — Не говори так, капитан. — Немало лет прожито, Радой, а сколько пришлось выстрадать!.. Я, как видишь, уже поседел… Особенно горько мне было, когда у меня отняли форму и саблю. Все равно что разжаловали меня. — Мне все известно, капитан, поэтому мне пришлось похлопотать перед нашим посольством, чтоб тебе все вернули. Так что очень скоро — может быть, даже сегодня — ты получишь форму и саблю, которые ты завоевал своей кровью. Капитан Мамарчев не верил своим ушам. — Спасибо тебе, сын мой! — прослезился старый волонтер. — Теперь я могу спокойно умереть. Моя офицерская честь спасена. Капитан Мамарчев едва сдерживал волнение. Он никак не мог поверить, что все, что с ним происходит, — правда. — Рассказывай, Радой, рассказывай, — то и дело повторял он. — Расскажи мне, что нового в России, в Болгарии… Не встречал ли ты моих знакомых, моих близких? Как они там поживают? Молодой офицер словно только этого и ждал: весь день он рассказывал Мамарчеву о всевозможных событиях и случаях, происшедших за годы его долгого изгнания. И капитан Мамарчев снова ощутил всю горечь жизни узника, забытого всеми. Он снова припомнил далекие молодые годы и с ужасом увидел, как он состарился. — Радой, — сказал Мамарчев, — есть у меня к тебе просьба. Прежде чем вернуться в Россию, пошли кого-нибудь из наших в Стамбул, чтоб навестили в тюрьме моего племянника Раковского, или Георгия Македона, как его еще называют. Он сидит вместе со своим отцом Стойко Поповичем. Пускай и от меня передадут им привет. Георгий должен помнить своего старого дядюшку! — Все будет сделано, капитан! — Передавай поклон всем честным патриотам. А если встретишь кого из наших гайдуков, вместе с которыми плечом к плечу дрались с турками, передавай и им привет, и пускай они не забывают про то, о чем мы когда-то говорили и мечтали. — Старых теперь отыскать трудно, на смену им пришли молодые юнаки… В Балканах опять полным-полно гайдуков. Под каждым буком по юнаку, как поется в песне. Мамарчев усмехнулся и по привычке воскликнул: — Болгария живет, Радой! С таким народом ей жить вечно, пока существует мир! Так в разговорах и воспоминаниях прошел день. На следующее утро молодой офицер должен был проститься со старым ветераном. Растроганный капитан Мамарчев с полными слез глазами обнял Радоя и поцеловал его в лоб. — В добрый час, Радой! Старый ветеран стоял перед своей хижиной и махал рукой до тех пор, пока всадник не скрылся из виду. * * * И капитан Мамарчев опять остался в одиночестве. Не прошло и месяца, как здоровье его резко ухудшилось. Он заболел тропической лихорадкой, которая окончательно его свалила. Однажды утром, придя к нему в хижину, рыбаки застали его мертвым. Скорбная весть потрясла весь рыбацкий поселок. Управление острова, бессильное противостоять большой народной любви, согласилось похоронить умершего капитана с воинскими почестями. Было начало лета, стоял теплый солнечный день. Весь остров утопал в зелени и цветах. По белой пыльной дороге, вьющейся вдоль морского берега, медленно двигалась повозка, на которой стоял дубовый гроб; за гробом шли рыбаки, жители поселка. Старый волонтер, достойно выполнивший свой долг перед людьми, лежал в гробу; его лицо, навеки сомкнутые глаза выражали успокоение. На груди под ослепительным солнцем сверкали завоеванные кровью боевые ордена. Рядом с ним лежала украшенная жемчугом драгоценная сабля, выигравшая немало сражений и побед, отстоявшая честь мужественного народа. Он умер вдали от родины, но его славные дела продолжают жить в новых поколениях. * * * notes Примечания 1 Юнацкие песни — народные эпические песни, в которых воспеваются подвиги бесстрашных богатырей — юнаков. (Здесь и далее примечания переводчика.)