Он ложится на лавку. Я встаю в изголовье, мои руки замирают над тяжелой штангой. Рассматривая руки Мэтиса, я отмечаю, какие они длинные и мускулистые. Надеюсь, бросок у него что надо. – Значит… «Беллфилд Преп»? Ты жил в Хантерс-Пойнте, да? – спрашиваю я, имея в виду городок в двадцати минутах езды на запад от Бэйвью. – Вообще-то, я до сих пор там живу. Мои родители не стали переезжать, чтобы я мог добираться до «Астора» за пятнадцать минут. Мама слишком сильно любит свой сад, чтобы оставить его. – Чем занимается твоя семья? – В смысле? – На чем нажили состояние Мэтисы? – сухим тоном поясняю я. – Нефть? Экспорт? Транспортировки? – А, это. Нет никакого состояния. Я думаю, мы относимся к среднему классу. Моя мама – учительница, папа – бухгалтер. Я здесь на стипендии, иначе наша семья не смогла бы оплатить учебу: она здесь в десять раз дороже, чем в «Беллфилде». – Он ставит штангу на место и делает пару глубоких вдохов. От усилий его лицо раскраснелось. – Ясно, понял. Я чувствую себя глупо из-за того, что сделал преждевременные выводы. Мэтис – классный парень. И он даже бровью не повел, когда я начал задавать вопросы, не обиделся на них и не устыдился своего социального статуса. Не то чтобы я хвастался миллиардным состоянием своего отца – какое отношение имеют ко мне его деньги? Мы, продолжая разговаривать, меняемся местами, и теперь я поднимаю штангу, а Мэтис страхует меня. Он рассказывает, как в прошлом году начал регулярный сезон в команде «Беллфилда», но сломал запястье и не смог попасть в плей-офф. Заменявший его игрок в первой же игре три раза потерял мяч, и именно поэтому «Астор-Парк» ни разу не сыграл с «Беллфилдом». Они никогда не попадали в плей-офф, а теперь все, наверное, злятся, что Брэн ушел играть в «Астор». – Но «Астор» открывает лучшие возможности, понимаешь? – говорит он. – Хорошее образование, плюс полезные связи. Я даже и не думал об этом, потому что никогда не вращался за пределами социального круга «Астора». Если ты был частью этого мира, то сначала учился в школе Святой Марии для мальчиков и девочек, пусть даже твоя семья не была особо религиозной. После школы Святой Марии ты шел в Академию Лейк-Ли, ну а потом – в «Астор». Мы растем на благодатной почве привилегированного класса, со всеми нашими трастовыми фондами, роскошными тачками и дизайнерской одеждой. И частными самолетами, если ты Ройал. – Какая у вас в «Беллфилде» тусовка? – спрашиваю я. Судя по тем парням, с которыми я дерусь, единственное различие между мажором из частной академии «Астор» и парнем из дока – цена за выпивку, которую мы пьем. У всех нас красная кровь, и всем бывает больно. – Я не особо часто хожу на вечеринки. Не пью. – В смысле во время сезона? – Вообще. У меня очень строгие родители, – признается Брэн, когда я соскакиваю с лавки, выполнив упражнения. – Мой отец – фанат футбола. В нем вся его жизнь, буквально. Он следит за тем, что я ем и пью. Мы даже наняли диетолога, который раз в неделю приезжает к нам домой с новым планом питания. С семи лет у меня личный тренер. Похоже на оживший кошмар. Представить себе не могу, чтобы мой отец отслеживал, сколько токсинов попадает в мое тело. Их так много, что он бы просто не успевал считать. Единственное, где он по-настоящему проявляет твердость, – это полеты. Но как бы меня ни напрягало то, что мне закрыт доступ к кабине пилота, я понимаю, что это, скорее всего, в большей степени связано с одним судебным процессом, с которым папе пришлось разбираться некоторое время назад. Один из летчиков-испытателей «Атлантик Эвиэйшн» погиб, и расследование выявило злоупотребление спиртным. С тех пор отец очень строг в отношении алкоголя и летной работы. – Это жесть, – участливо говорю я. Брэн пожимает плечами. – Футбол – мой билет в лучшую жизнь. Эта жертва того стоит. К тому же твое тело – твой храм, верно? Я беру полотенце и вытираю вспотевшую шею. – Нет, мужик, – с ухмылкой отвечаю я. – Мое тело – это игровая площадка. Хотя нет, подожди. Это парк развлечений. Истонленд. Девчонки сбегаются отовсюду, чтобы на собственном опыте испытать сумасшедшие поездки на аттракционах Истонленда. Мэтис ржет. – Ройал, ты всегда такой самоуверенный засранец? – Всегда! – подтверждает Паш с другого конца тренажерного зала. – Серьезно, это чертовски бесит, – вмешивается другой товарищ по команде, Престон. – Они просто завидуют, – объясняю я Мэтису. – Особенно Престон. Затем театральным шепотом добавляю: – Бедняга все еще девственник. Только ш-ш-ш, никому не говори. Престон показывает мне средний палец. – Да пошел ты, Ройал! Это же неправда. – Тебе нечего стыдиться, – снисходительным тоном говорю я, наслаждаясь тем, как краснеет его лицо. Престона легко подколоть. – Кто-то же должен обменяться кольцами невинности с дебютантками. Мы перебрасываемся шутками и пошлостями до конца тренировки, и пусть это весело, я все равно расстроен тем, что сегодня мы только поднимали тяжести. Я бы с удовольствием выплеснул немного агрессии на грунте, но тренер уделяет нашей физической подготовке внимания не меньше, чем полевым упражнениям. Быстро приняв душ, я переодеваюсь в школьную форму и марширую по школе в единственно возможном направлении – к шкафчику Хартли Райт. Первое, что я вижу возле него, – это задница Хартли. Ну, почти. Она стоит на цыпочках, пытаясь что-то достать с верхней полки. Ее юбка приподнялась, обнажая голое бедро. А она не укорачивает свою юбку. Все остальные девчонки в «Асторе» подворачивают юбки настолько, насколько это может стерпеть Берингер. Хартли же демонстрирует ее подлинную длину – до колен. – Давай достану, – предлагаю я. Она испуганно вздрагивает и ударяется головой о нижнюю полку. – Ой! – вскрикивает Хартли. – Черт бы тебя побрал, Ройал! Я усмехаюсь, а она потирает голову. – Прости, просто хотел помочь. – Я подаюсь вперед и достаю учебник, за которым она тянулась. – Кстати, может, не стоит складывать вещи на самую верхнюю полку, если ты такая коротышка? Хартли сердито смотрит на меня. – Я не коротышка. – Да неужели? – Я выгибаю бровь, глядя на нее сверху вниз. – Да, неужели, – настаивает она на своем. – У меня просто нестандартные вертикальные пропорции. – Ну ладно, давай будем называть это так. – Я передаю ей учебник, а потом роюсь в своем рюкзаке. – Кстати, раз уж я такой потрясающий и любезный… – Никто не говорил, что ты потрясающий или любезный, – перебивает меня Хартли. Я не обращаю на нее внимания. – Я сделал для тебя копии своих конспектов по математике. Ты ведь начинаешь сегодня, верно? Хартли медленно кивает и, глядя на меня с подозрением, берет конспекты. – Это очень… мило с твоей стороны. У меня такое чувство, что она скорее ударит себя, чем сделает мне комплимент, и от этой мысли на моем лице появляется широченная улыбка. – Всегда пожалуйста. – Я не сказала «спасибо». – Ты сказала, что я потрясающий… – Этого я тоже не говорила. – …что почти то же самое, что «спасибо». – Я придвигаюсь ближе и глажу ее по голове. Она отталкивает мою руку. – Так что всегда пожалуйста. Кстати, вчера вечером я заезжал к тебе домой и… – Ты что? – взвизгивает Хартли. – Я заезжал к тебе домой. – Я пристально смотрю на нее. – Это что, запрещено? – Кто открыл дверь? – требовательным тоном спрашивает она. – Моя сестра? Как она выглядела? Как она выглядела? Хартли ведет себя так, будто там не живет. – Не знаю. Дверь открыла твоя мама, а когда я спросил, дома ли ты, она сказала «нет» и захлопнула дверь прямо у меня перед носом. Как это понимать? – Моя мама не самый приятный в мире человек, – со смирением в голосе отвечает Хартли. – Да ну? В коридоре начинает собираться народ. Я замечаю, что в пяти шагах от нас притаились Фелисити и парочка ее подружек. Судя по их виду, им очень интересно, о чем я разговариваю с Хартли. Я слегка разворачиваюсь на месте, чтобы загородить им обзор. – Ну и где ты была? – спрашиваю я. – На горячем свидании? – Нет. Я не хожу на свидания. – Ее голос звучит рассеянно, и она грызет ноготь на большом пальце. – Вообще не ходишь?