– А никакой жертвы нет, – произнесла Грейс. – Смотрите сами. Я занимаюсь практикой уже пятнадцать лет. Снова и снова мне приходится слышать от женщин, как они описывают начало отношений со своим партнером и свои первые впечатления. Я слушаю их и все время думаю: «А ты ведь была права еще в самом начале». Она знает, что он никогда не перестанет заглядываться на других женщин. Она сознает, что он не умеет экономить и копить деньги. Она понимает, что он ведет себя с ней слишком высокомерно. Это все происходит уже в первую встречу, после первой беседы, или на втором свидании, или на первой вечеринке, когда она знакомит его со своими подружками. Но потом она каким-то странным образом перестает все это замечать. Эти первые впечатления, это понимание истины, затмеваются чем-то другим. Она убеждает себя, что все то, что она интуитивно прочувствовала в мужчине, с которым едва знакома, неверно в корне. И вот теперь она должна – цитирую – «узнать его получше». А импульс отрицания наших же собственных впечатлений удивительно мощный. И может создать разрушительной силы коллизию, которая, в свою очередь, повлияет на жизнь этой женщины. Мы сами всегда стараемся выпутаться из неприятной ситуации. Но когда смотрим на других женщин, введенных в заблуждение и окончательно запутавшихся, думаем: «Не может быть, чтобы она не знала». Я твердо уверена, что именно так мы и должны реагировать. Но только еще до того, как попасть в неприятную ситуацию, а не после. – Видите ли, – Ребекка оторвала взгляд от блокнота, все еще продолжая в нем что-то записывать, и это выглядело впечатляюще, – дело не только в мужчинах. Женщины ведь тоже врут, да? – Она нахмурилась, и на лбу у нее между бровями проступила заметная галочка. Стало ясно, что, к счастью, в журнале, для которого она писала, ее не стали убеждать делать инъекции ботокса. – Да, вы правы. Конечно. Об этом я тоже рассказываю в книге. Вот только в девяти случаях из десяти у меня на кушетке сидит женщина. Она смущена, она сходит с ума, потому что, как ей кажется, ее мужчина что-то от нее скрывает. Поэтому я с самого начала решила: это будет книга для женщин. – Хорошо. – Девушка вернулась к своему блокноту. – Я поняла. – Я становлюсь нравоучительной, – с грустью усмехнулась Грейс. – Просто вы сердитесь. «Верно», – подумала Грейс. И дала себе слово запомнить это. – В любом случае, – медленно начала она, – я дошла до той точки, когда более не в силах была терпеть происходящее. Я видела немало приличных женщин, действующих из лучших побуждений, которым приходится лечиться месяцами, а то и годами. Они выворачиваются наизнанку, тратят состояния, и все только ради того, чтобы осознать истину: их мужчина так и не изменился, возможно, он никогда и не пытался что-либо поменять или даже выразить такое желание. И женщина возвращается на исходную точку. Все опять начинается с самого начала, как тогда, когда она впервые пришла сюда и села вот на эту самую кушетку, где сейчас сидите вы. Эти женщины заслуживают услышать правду, узнать, что их положение никогда не улучшится. Ну, или по крайней мере в той степени, как им бы того хотелось. Им нужно услышать, что ошибка, которую они совершили, может быть непоправимой. Она замолчала, отчасти потому, что хотела дать возможность успеть все записать, а отчасти для того, чтобы посмаковать эффект от этой «бомбы» (именно так выразилась агент Сарабет, когда они встретились впервые год назад). Эти слова до сих пор производили впечатление, подобное легкому землетрясению. Грейс и в самом деле помнила тот момент, когда решила записывать все, о чем думает, все очевидные вещи, которые становились просто ослепительно очевидными с каждым последующим годом ее практики. Она убеждалась в своей правоте, изучив массу руководств по поиску и выбору партнера (в которых об этом ничего не говорилось) и пособий по сохранению брака (которые тоже замалчивали данные проблемы). Таких учебников в ходе создания книги она проглотила немало. В своей правоте она убеждалась и на каждой конференции консультантов Международной ассоциации по проблемам брака и семьи (но и тут никто эту тему не затрагивал). Дело в том, что хотя никто и не говорил об этом вслух, но, как она подозревала, коллеги понимали сложность проблемы не хуже ее самой. Стоит ли упомянуть об этом в книге и прослыть язвительной среди таких же специалистов, как и она сама? Или же стоит просто упрямо твердить, будто любые «отношения» (какими бы они ни были) можно «спасти» (что бы это ни значило). – Надо выбрать правильного мужчину, – продолжила Грейс, воодушевленная присутствием журналистки из «Вог» в своем маленьком, ничем не примечательном кабинете. Не от природы, а силами стилиста утонченная женщина сидела на бежевой кушетке, ловко орудуя ручкой в старомодном блокноте и призвав на помощь старый диктофон. – Если ваш выбор падет не на того человека, то будет уже неважно, как сильно вы хотите исправить ваш брак. У вас все равно ничего не получится. После секундной паузы Ребекка посмотрела на нее и заявила: – Это слишком резко. Грейс пожала плечами. Да, бесспорно, резковато. Но это так и должно было прозвучать. Если женщина выбрала не того мужчину, он всегда будет не тем. Вот и все. И самый лучший психоаналитик в мире не сможет тут ничего поделать, разве что немного успокоить. По мнению Грейс, такое положение дел в лучшем случае можно было назвать злосчастьем, а в худшем – наказанием. Причем пожизненным. Таких браков не должно существовать вообще. Если у такой пары нет детей, их старания должны закончиться разводом. А если дети есть, тогда придется проявлять взаимное уважение, вместе воспитывая их. И все равно в итоге развестись. Конечно же, ей было их жаль. Она искренне жалела таких людей, особенно собственных родителей. Они тоже приходили к ней за помощью, но было уже слишком поздно что-то сделать. Все равно что посоветовать мешки для мусора и стеклоочиститель при пролитой нефти. Но больше всего ее бесило то, что подобных ситуаций можно было избежать. Родители Грейс были образованными, интеллигентными, заботливыми людьми. Среди ее клиентов попадались даже почти гении. И вот они встречаются в молодости, жизнь сводит их дорожки. Потом потенциальный супруг предлагает то, что потом наверняка или скорее всего вызовет страдания. Но, несмотря на грозящие невзгоды, они все равно соглашаются и в результате, конечно, получают эти обещанные страдания… Вот это всегда ставило Грейс в тупик. И даже раздражало. Иногда она с трудом подавляла желание просто подойти поближе и хорошенько встряхнуть этих людей. – Представьте себе, – продолжала она, обращаясь к Ребекке, – что вы впервые в жизни сидите с кем-то за столиком. Может быть, это свидание. Или в гостях у друзей, в любом месте, где вы могли бы пересечься с мужчиной, которого вы, возможно, находите привлекательным. В первые минуты вы видите кое-что, связанное с этим мужчиной, а некоторые вещи постигаете интуитивно. Мужчины охотно поддаются наблюдению и изучению. Вы чувствуете его открытость по отношению к другим людям, его интерес к миру, вы понимаете, насколько он умен или глуп, и в какой мере умеет использовать свои умственные способности. Вы уже можете сказать, добрый ли он или чересчур ведомый, или предпочитает быть лидером, любознателен ли он и насколько щедр. Вы видите его отношение к вам. Узнаете кое-что из того, что он решает рассказать вам о себе сам. А именно о своей роли в семье, о своих друзьях, о женщинах, с которыми был связан до вас. Вы видите, как он сам о себе заботится, судя по его здоровью, о благополучии, в том числе и финансовом. Вся эта информация доступна, и вы этим можете воспользоваться. Но потом… Она замолчала. Белокурая Ребекка что-то быстро записывала, опустив голову. – Потом… – Потом идут рассказы. Они у него есть. Причем множество. И я не намекаю на то, будто он где-то недоговаривает, а где-то откровенно врет. Такое вполне возможно, но даже если это не так, мы сами за него досочиняем. Потому что в каждом человеке глубоко заложена жажда к повествованию. Особенно в том случае, если мы будем играть в этом повествовании немаловажную роль. Ну, что-то вроде: «Я уже настоящая героиня, а вот и мой герой». И даже впитывая факты или формируя новые впечатления, мы испытываем желание подстроить их под желаемый контекст. Вот так мы сами сочиняем историю о том, как он рос, как к нему относились женщины, как с ним обходились его работодатели. И то, в каком виде он предстает перед нами теперь, как раз и является частью этого рассказа. Как он хочет жить завтра – еще одна часть того же рассказа. И вот мы сами уже должны войти в этот рассказ. Итак. «Никто не любил его так сильно, пока не появилась я. Ни одна из его бывших подружек не была равной ему по интеллекту. Я недостаточно симпатична для него. Он восхищен моей независимостью». Но ничто из этого не является достоверным фактом. Это некая смесь из того, что рассказал он и что напридумывали мы. Таким образом он становится вымышленным героем вымышленного рассказа. – Вы хотите сказать, персонажем из книжки? – Да. А выходить замуж за книжного персонажа не такая уж замечательная мысль. – Но… вы рассказывали сейчас все так, будто это неизбежно. – Вовсе нет. Если бы мы в подобной ситуации проявили хотя бы долю осторожности и внимания, которые проявляем, например, принимая потребительское решение, проблем возникало бы гораздо меньше. Я хочу сказать, что же с нами происходит? Мы готовы перемерить два десятка пар туфель, прежде чем купить одну. Мы прочитаем отзывы и рекомендации совершенно незнакомых нам людей и только потом доверим кому-то постелить нам ковролин. Но мы отключаем этот проклятый природный детектор и пинками гоним прочь нашу интуицию, потому что считаем кое-кого привлекательным или потому что нами кто-то заинтересовался. Он мог бы держать в руках плакат с таким текстом: «Я заберу у тебя деньги, буду изменять тебе с твоими же подругами, мало-помалу оставлю тебя без любви и поддержки», – но мы все равно найдем способ об этом забыть, хотя сами прекрасно обо всем знали. Оправдание мы обязательно найдем. – Но… – начала Ребекка. – У людей ведь возникают сомнения. Может быть, они просто не предпринимают соответствующих действий. Грейс кивнула. Ей приходилось сталкиваться в своей практике с сомнениями. С очень старыми сомнениями, высохшими и хранившимися долгое время, а потом высказываемыми печальными израненными женщинами. Вариантов тут бесчисленное множество: «Я знала, что он много пьет. Я знала, что он не умеет держать язык за зубами. Я знала, что он меня не любит, ну, не так сильно, как я его». – У многих людей возникают сомнения, – согласилась она. – Проблема вот в чем: лишь немногие сознают, что такое сомнение на самом деле. Сомнение – это дар, идущий из глубины нас самих. Я так считаю. Как страх. Вы удивитесь, как много людей испытывают страх как раз перед тем, как с ними случается что-то нехорошее. Когда потом они мысленно возвращаются к моменту происшествия, то понимают, что просто не воспользовались возможностью его предотвратить. Ну, что-то вроде: «Не ходи по той улице. Не разрешай тому парню подвозить тебя до дома». Похоже, мы обладаем высокоразвитой способностью игнорировать то, что наверняка знаем или подозреваем. Это удивительно даже с точки зрения эволюции, но мои интересы более частного порядка. Я думаю, сомнения могут быть исключительным даром. Полагаю, нам следует научиться прислушиваться к своим сомнениям, а не игнорировать их, даже если это и будет означать отмену помолвки. Понимаете, ведь гораздо проще отменить свадьбу, чем брак. – Ну, я даже не знаю, – с сарказмом в голосе заметила Ребекка. – Мне тут доводилось присутствовать на таких свадьбах, что легче было бы отменить Олимпийские игры. Даже не зная недавно сочетавшихся браком друзей Ребекки, следовало признать, что это правда. У самой Грейс свадьба была скромной, потому что ее семья состояла из отца и ее самой. А родственники Джонатана предпочли отговориться от присутствия на торжестве. Но Грейс, конечно, успела поприсутствовать на изрядном количестве самых безумных свадеб. – В прошлом месяце, – пояснила Ребекка, – моя соседка по комнате из колледжа устроила прямо-таки ошеломительный праздник. Пятьсот гостей в Пак-билдинге. Цветов было – море! Не меньше чем на пятьдесят тысяч долларов. Я не шучу. А все подарки они выложили в соседнем зале на длиннющий стол. Ну, как раньше когда-то делали, помните? Грейс помнила. Этот старый свадебный обычай, как и другие забытые традиции, неожиданным образом возродился во всем своем материальном блеске. Может, потому что современным свадьбам как раз не хватало шумихи и помпезности. На свадьбе ее родителей в Сент-Регисе как раз и выставлялись подарки в соседнем с танцевальным зале. Антикварное столовое серебро. Премиальный лиможский фарфор и огромное количество уотерфордского хрусталя. И все это теперь попало в лапы Еве, второй жене ее отца. – Половина всего Тиффани. Плюс вся кухонная техника, посуда и утварь, которые могли предложить у Уильяма Сономы. Вот умора! – Тут Ребекка рассмеялась. – Потому что моя подруга вообще не умеет готовить, и я сомневаюсь, что она когда-нибудь вообще научится пользоваться столовым серебром. Грейс кивнула. Она слышала это и раньше, со всеми мельчайшими подробностями, в своем кабинете, от сидевших на бежевой кушетке. Она слышала о том, как сложно найти леденцовую карамель, именно такую, которой угощали гостей еще на свадьбе родителей невесты (как выяснилось, ее до сих пор изготавливали, но продавалась она только в одном магазинчике гостиницы «Он-Ривингтон»). Ей рассказывали и об изысканных медальонах со сложной гравировкой для подружек невесты. А еще о том, как на точной копии старинного автомобиля молодожены поехали в Доминиканскую Республику, чтобы провести там первую брачную ночь. После чего они еще десять дней отдыхали на Сейшелах, на том же курорте, где какая-то знаменитая парочка тоже провела свой медовый месяц, в хижине на сваях прямо в синем Индийском океане. Вот там-то они и поссорились, и это событие не только омрачило всю шикарную свадьбу, но и отдалось эхом спустя годы. Причем именно здесь, в присутствии психоаналитика. А она уже понимала, что эти двое вываливают на поверхность самое плохое, что только есть у их второй половинки, не только в данный момент, но так было всегда и, конечно, всегда будет. Иногда Грейс хотелось вооружиться копьем с отравленным наконечником и разгромить всю свадебную индустрию. Ну, снизьте свою даже средненькую буффонаду бракосочетания XXI века до негромкой клятвы, произнесенной в присутствии родных и самых лучших друзей – и тогда половина помолвленных (причем правильная половина) тут же вообще оставит всякие мысли о свадьбе. Убедите парочки поберечь весь шик вечеринки до двадцать пятой годовщины, когда у жениха появится лысина, а у нее исчезнет талия после рождения детей, – и тут же большинство отпрянут в ужасе. Но к тому времени, когда они окажутся у нее в кабинете, будет уже слишком поздно что-либо исправить. Как говорится, амбар закрыт, лошадка сдохла. – Сомнение – это дар, – громко произнесла вслух Ребекка, словно проверяла, насколько весома эта фраза и будут ли ее повторять. – Отлично. Грейс почувствовала груз скептицизма в ее голосе. А потом и в собственных словах тоже. – Не то чтобы я не верила в способность человека измениться, – начала она, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали так, будто она заняла оборонительную позицию, хотя это именно так и выглядело. – Любые перемены возможны. Они требуют огромной смелости и самоотверженности, но все же порой случаются. Дело в том, что мы тратим куда больше сил на маловероятную возможность что-то исправить, но совсем не стараемся предотвратить возникновение такой ситуации. Тут тоже наблюдается некая дисгармония, вы не полагаете? Ребекка чуть заметно кивнула, целиком погрузившись в работу. Она быстро записывала речь Грейс, крепко сжав левую руку, а ее ручка, чуть подрагивая, так и порхала по разлинованным страничкам блокнота. Очень скоро она закончила писать все то, что хотела, подняла голову и тоном профессионала-психоаналитика поинтересовалась: – Можете ли вы что-то добавить? Грейс набрала в легкие побольше воздуха и продолжила. Она говорила об удивительном парадоксе, с которым частенько встречалась на практике. Когда вы спрашиваете, что данная женщина хотела бы увидеть в своем партнере, она начинает говорить вполне осмысленно, со сформировавшейся способностью к трезвой оценке ситуации. И ее требования верны. Это, по ее словам, защита и понимание, обучение и поощрение, надежная гавань, откуда можно плыть дальше. Но при взгляде на реальных партнеров этих женщин возникает вопрос: и где же их проницательность была раньше? Все эти умные и красноречивые женщины либо оставались в одиночестве, либо находились в состоянии вечной борьбы, постепенно теряя при этом силы сражаться. Имеются лишь разногласия, споры, пререкания, невнимание и трения. И все потому, что в какой-то момент они сказали «да» не тому человеку. А теперь пришли к ней, чтобы она все исправила. Но только уже бессмысленно объяснять, почему все так произошло. Это надо было сделать еще до того, как было сказано «да» не тому человеку. – А я выхожу замуж, – совершенно неожиданно заявила Ребекка, закончив конспектировать кое-что и из этих слов. – Примите мои поздравления, – отозвалась Грейс. – Замечательная новость. Девушка рассмеялась. – Правда? – Да. Правда. Надеюсь, у вас будет замечательная свадьба и, что еще важнее, замечательный брак. – Значит, замечательные браки возможны? – спросила Ребекка, явно довольная собой. – Конечно. Если бы я в это не верила, меня бы тут не было. – И, как я полагаю, вы не были бы замужем. Грейс невозмутимо улыбнулась. Она боролась с желанием выдать даже небольшой кусочек информации, на чем настаивал ее издатель. Психоаналитики не рекламируют свою личную жизнь. Писатели, скорее, поступают наоборот. Она давно обещала Джонатану, что их супружеская жизнь, их семейные дела останутся скрыты от посторонних, насколько это только возможно. Вообще-то его как раз это никогда и не волновало так, как ее саму. – Расскажите мне про своего мужа, – попросила Ребекка, и именно это Грейс ожидала сейчас услышать. – Его зовут Джонатан Сакс. Мы познакомились в колледже. Точнее, я училась в университетском колледже, а он в медицинской школе. – Значит, он врач? Педиатр, ответила Грейс. Ей не хотелось упоминать название больницы. Это могло на многое повлиять. Впрочем, данную информацию можно было бы получить и через Интернет, введя ее имя в поисковик. Несколько лет назад журнал «Нью-Йоркер» опубликовал список лучших врачей года, и в небольшой статье было упомянуто ее имя. На фотографии красовался Джонатан в хирургическом халате, его темные волнистые волосы уже давно отросли дальше того предела, когда Грейс обычно просила его подстричься. На шее у него висел неотъемлемый атрибут – стетоскоп, а из нагрудного кармана торчал круглый леденец на палочке. Выглядел он так, словно сильно устал и пытался вымученно улыбаться. На коленях у него сидел лысый ухмыляющийся мальчишка. – А дети есть? – Сын Генри, ему двенадцать. Ребекка кивнула, как будто эти слова подтверждали что-то такое, что было понятно только ей одной. В это время на письменном столе зажужжал зуммер. – О, отлично! – обрадовалась Ребекка. – Это, наверное, Рон. Видимо, Рон и был фотографом. Грейс поднялась, чтобы впустить его. Он стоял в вестибюле в окружении тяжелых металлических ящиков и набирал какое-то сообщение в тот момент, когда она открыла дверь. – Привет, – произнесла она скорее для того, чтобы привлечь к себе его внимание. – Привет, – негромко отозвался он и взглянул на нее. – Рон. Вам сказали, что я приеду? – Здравствуйте. – Она пожала ему руку. – Что, без прически и косметики? Рон посмотрел на нее как-то странно, словно не мог понять, шутит она или нет. – Шучу. – Грейс рассмеялась, втайне расстроившись, что не причесалась, как надо, и не воспользовалась косметикой. Она еще раньше позволила себе пофантазировать насчет всего этого. – Ну, заходите. Он прошел вперед тяжелой поступью, занес два ящика, затем вернулся за остальными. Он был примерно одного роста с Джонатаном и фигурой тоже походил на него, как подумала Грейс, если бы ее муж волне сознательно не выпячивал свое брюшко. – Привет, Рон, – поздоровалась Ребекка, подходя к двери, ведущей в кабинет. Все трое сгрудились в прихожей, которая была еще меньше, чем кабинет. Казалось, Рона огорчила обстановка: два стула в миссионерском стиле, коврик навахо и старые номера «Нью-Йоркера» в напольной плетеной корзине. – Я думала, там, в кабинете, – сказала Ребекка. – Давайте посмотрим. Делать снимки в кабинете, конечно, оказалось лучше. Рон принес прожектор, свернутый белый экран и еще один ящик, из которого начал вынимать фотокамеры. Грейс стояла у кушетки и нервничала. Она оказалась чужой на собственной территории и молча наблюдала, как гости перенесли в прихожую ее кожаное кресло. Рон задвинул письменный стол подальше, чтобы установить освещение – горячую яркую коробку на высоком хромированном штативе, затем втиснул экран в пространство на противоположной стене и закрепил его. – Мне обычно помогает ассистент, – коротко пояснил он. «Низкооплачиваемый заказ, – тут же подумалось Грейс. – И несрочный».