– Миленькие цветочки. На фоне этой стены будут смотреться отлично. Я перемещу их в кадр. Грейс кивнула. Ох уж эта Сарабет. И правда же, удивительно! – Вы хотели бы… – Рон замолчал и посмотрел на Ребекку. Та стояла, скрестив руки на пышной груди. – Немного привести себя в порядок, – закончила Ребекка вместо него, успев перевоплотиться в фоторедактора. – Да, конечно. Грейс оставила их и отправилась в крохотную уборную, настолько тесную, что как-то одна весьма тучная клиентка здесь впала в истерику со слезами. К тому же тут было довольно темно. Грейс сейчас пожалела об этом. Ведь даже если бы и знать, как магическим образом перевоплотить себя нынешнюю в себя ту самую, которая достойна предстать перед глазами читателей журнала «Вог», она сильно сомневалась, что ей удалось бы справиться с этой задачей в столь маленьком помещении при тусклом освещении. Желая хоть как-то исправить положение, Грейс решила умыться с туалетным мылом, после чего вытерла лицо бумажным полотенцем. Никакого видимого эффекта это не произвело. Она уставилась на свое чистое, такое знакомое лицо, и все внутри у нее опустилось. Грейс достала из сумочки тюбик с тональным кремом и растерла крем под глазами. Однако лучше от этого не стало. Теперь она походила на утомленную женщину с размазанным под глазами тональным кремом. Да кто она такая, чтобы настолько презрительно относиться к «Вог»? Наступил ли достаточно серьезный момент для звонка Сарабет? За последние несколько месяцев Грейс поняла, что ей не хочется отвлекать своего агента от настоящей работы, то есть работы с настоящими писателями. Другими словами, было бы неправильно прерывать, например, встречу с лауреатом национальной премии литературных критиков, для того чтобы спросить, стоит ли ей – Грейс – тайком сбежать в ближайший салон красоты и попросить кого-нибудь из специалистов быстренько привести в порядок ее лицо. И что насчет прически? Оставаться ли ей в своем привычном образе – тугой пучок, прилизанные волосы, сколотые при помощи довольно толстых длинных шпилек (такие использовали когда-то для пластиковых бигуди, поэтому теперь их с каждым годом все труднее и труднее доставать). Или распустить волосы и расчесать? Но так она всегда ощущала себя неопрятной и сама себе казалась девчонкой. «Радоваться надо, – уныло подумала Грейс, – что я могу выглядеть, как девчонка». Конечно, она была не девочкой, а вполне зрелой женщиной, самодостаточной и в чем-то даже утонченной, с массой обязанностей и привязанностей. Она уже давным-давно обозначила для себя некие критерии своей внешности и сознательно оставалась в этих рамках. Она даже испытала облегчение оттого, что не приходилось бесконечно менять стиль в поисках более приемлемых вариантов или же стремиться к высотам идеальной красоты. Грейс понимала, что большинство людей считают ее сдержанной и суховатой особой, но это ее ничуть не беспокоило. Ведь существовала и другая Грейс, которая носила джинсы, жила в доме у озера и распускала волосы, как только возвращалась домой с работы. Но только эта Грейс не выставлялась напоказ всему свету. Она была в достаточной мере молода и довольно привлекательна. И вполне компетентна. Хотя… Что касается пункта, связанного со славой, то этот момент тоже приближался. Вот бы нанять актрису (повыше и посимпатичнее самой Грейс!), чтобы та сыграла бы роль автора ее книги. Актриса надела бы наушник, а Грейс подсказывала бы ей нужные слова («В большинстве случаев ваш потенциальный супруг очень скоро расскажет вам все, что вы должны были бы узнать…»), а Мэтт Лауэр или Эллен Дедженерес только бы убедительно кивали. «Но я уже большая девочка», – подумала Грейс, машинально вытирая пыль с зеркала тыльной стороной ладони, и вернулась в кабинет. Ребекка сидела в кресле Грейс, уставившись в экран своего телефона, журнальный столик чуть сдвинули углом от кушетки, а вазу с розами и гранки ее книги переместили вбок и вперед, чтобы они тоже попали в кадр. Никто не удосужился подсказать ей, куда садиться. – У вас очаровательный муж, – произнесла Ребекка. – А, да, – отозвалась Грейс. Ей не нравилось, когда разговор начинался вот так внезапно. – Благодарю вас. – Как же ему это удается? – продолжала Ребекка. Рон, в это время уже смотревший в объектив одной из своих камер, поинтересовался: – А что именно? – Он лечит больных раком детей. – Он педиатр-онколог, – сдержанно сообщила Грейс. – В Мемориальном центре. Вообще-то клиника называлась «Онкологический мемориальный центр имени Слоуна-Кеттеринга», но она очень надеялась, что репортеры сейчас сменят тему разговора. – У меня бы ни за что не получилось. Он, наверное, святой. – Он хороший врач, – согласилась Грейс. – Это сложная область. – Боже мой! – подхватил Рон. – У меня бы тоже ничего не вышло. «Ну и хорошо, что вас об этом никто и не просит», – раздраженно подумала Грейс, а вслух добавила, надеясь отвлечь их от этой темы: – Я пыталась придумать, что мне сделать с волосами. А вы как считаете? – Она дотронулась до тугого пучка на затылке. – Я могу их распустить, у меня есть массажная щетка. – Не надо, оставим так. Лицо хорошо видно. Ладно? – спросил Рон. Правда, эти слова были адресованы не ей, а Ребекке. – Давай попробуем, – согласилась та. – Хорошо. Он снова взял камеру, посмотрел в нее и произнес: – Значит, пока что потренируемся, хорошо? Не волнуйтесь! И прежде чем Грейс успела отреагировать, раздался громкий металлический щелчок. И в тот же миг она буквально окаменела. – Только не это, – рассмеялся Рон. – Я же сказал: будет совсем не больно. Вам удобно? – Вообще-то нет, – отозвалась Грейс и попыталась улыбнуться. – У меня раньше ничего такого не было. Я хотела сказать, меня никогда не фотографировали для журнала. «Вот так и сформировалась окончательно моя инфантильность на публике», – подумала она, и остатки храбрости тут же покинули ее. – Что ж, для первого раза лучшего журнала и не найти! – весело заявил Рон. – А я все сделаю так, что вы будете выглядеть потрясающе и даже подумаете, что сюда приходила какая-то супермодель и выдавала себя за вас. Грейс выдала какой-то совсем уж неестественный смешок и расслабилась, устроившись поудобнее. – Очень хорошо! – бодро поддержала ее Ребекка. – Только поменяйте положение ног, скрестите их по-другому, ладно? Тут нужен другой угол наклона. Грейс повиновалась. – А теперь начали! – жизнерадостно объявил Рон и тут же с дикой скоростью принялся за работу. Щелк-щелк-щелк. – А как же, – продолжал он, изгибаясь, подаваясь то вперед, то в сторону, добиваясь, как догадалась Грейс, едва заметных изменений ракурса в каждом кадре, – как же называется ваш роман? – Роман? Но я писала не роман. Да и не смогла бы я написать роман. Тут до нее дошло, что, возможно, сейчас не стоит разговаривать. Как будут выглядеть губы и рот в кадре, если она станет что-то при этом говорить? – Так у вас нет новой книги? – продолжал Рон, не отрываясь от камеры. – А я думал, вы писательница. – Нет. То есть да. Я написала книгу, но я не писательница. Я хотела сказать… – Грейс нахмурилась. – Это книга о браке. Я специализируюсь на работе с супружескими парами. – Она психоаналитик, – пришла на помощь Ребекка. «Но неужели я при этом еще и не писательница?» – подумала Грейс, и это ее возмутило. Она написала книгу, разве это не делает ее писательницей? Тут ей в голову пришла еще одна мысль. – Я никого не нанимала, чтобы писать, – убедительно продолжала она, как будто Рон ее в чем-то обвинил. – Я написала ее сама. Рон остановил съемку и теперь что-то разглядывал на цифровом мониторе. – Вообще-то, – начал он, даже не поднимая на нее глаз, – мне хотелось бы, чтобы вы сели чуть левее. Простите, с моей стороны левее. И немного отклонились назад, можно?.. Хорошо. – Он о чем-то задумался и добавил: – Мне кажется, мы все-таки ошиблись насчет волос. – Согласна, – не стала спорить Ребекка. Ловкими движениями Грейс удалила из прически три внушительные шпильки. Пучок ухоженных волос распустился и темно-каштановым водопадом мягко лег ей на плечи. Грейс уже собиралась распушить пряди, но Рон вовремя остановил ее. – Нет, не надо, – попросил он. – Так лучше. Рельефнее, что ли. Вам не видно, но темные волосы прекрасно контрастируют с цветом вашей блузки. Грейс не стала его поправлять. Разумеется, это была не блузка, а тонкий и мягкий свитер светло-кофейного цвета, один из примерно пяти имевшихся у нее. Но ей действительно не хотелось разговаривать с Роном о блузках, пусть даже он и работал фотографом в журнале «Вог». Затем последовала очередная перестановка вазы. И небольшое перемещение книги на столике. – Отлично, – объявил Рон. – Теперь все правильно. Давайте начнем. Он приступил к съемкам. Ребекка молча наблюдала за процессом. Грейс пыталась выровнять дыхание. Она крайне редко садилась сюда, и вид с кушетки показался ей непривычным. Она отметила, что плакат с пейзажем Элиота Портера висит криво, а на стене возле выключателя образовалось жирное пятно. «Надо этим заняться», – подумала она. И, возможно, уже пора снять Элиота Портера и заменить на что-то другое. Она устала от этой картинки. И разве все остальные тоже не устали от нее? – Брак, – неожиданно произнес Рон. – Это же просто жуть как важно. Похоже, ничего нового уже и сказать-то нельзя. – Сказать что-то новое всегда можно, – парировала Ребекка. – Ведь именно в браке никому не хочется оступиться и совершить ошибку. Рон встал на одно колено и сделал снимок под большим углом. Грейс попыталась вспомнить, какой эффект давал такой кадр: казалась ли от этого шея длиннее или короче. – А я об этом как-то сильно и не задумывался. Мне казалось, вот ты встретил кого-то, и если это правильный, твой человек, то сразу все становится понятно. То есть когда я познакомился со своей женой, мне сразу было все ясно. Я вернулся домой и тут же сказал парню, с которым мы вместе снимали жилье: «Это та самая девушка». Ну типа там, любовь с первого взгляда и все такое. Грейс закрыла глаза. Потом вспомнила, что происходит, и снова открыла их. Рон отложил одну камеру, взялся за другую и, пока он колдовал над ней, Грейс поняла, что разговаривать можно. – Сложность заключается в том, что если человек считает, что ему уже «все понятно», он может не обратить внимания на других, попросту теряя их. Я искренне считаю, что у каждого человека существует множество подходящих кандидатов для счастливого брака, и они постоянно встречаются нам на жизненном пути. Но мы все так преданы идее о любви с первого взгляда, что можем пропустить куда более подходящий вариант, потому что этот человек не ослепил нас при первой встрече и гром в этот момент не прогремел. – Вы не могли бы посмотреть вот сюда? – попросила Ребекка. «Другими словами, не могли бы вы заткнуться?» – тут же пронеслось в голове у Грейс. Она взглянула на Ребекку. Та устроилась в личном кресле Грейс за ее личным столом. Чтобы как-то сгладить этот неприятный факт, Грейс попыталась улыбнуться. И от этого ей сделалось еще хуже. Но было кое-что еще. Пока она сидела, напряженная, зажатая и перекрученная, это кое-что начало движение у нее в голове, несмотря на серьезную фотосессию для журнала «Вог». (Ну, читатели-то уж точно никогда не перепутают ее с фотомоделью!) Еще на Грейс подействовал дискомфорт ситуации – не должна она была сидеть на этой кушетке. И вот теперь это «кое-что» уже ясно вырисовывалось в голове. Это был неопровержимый факт. Потому что ей – точно так же, как фотографу Рону, как множеству ее пациентов в этой самой комнате, как неведомому числу будущих читателей ее книги – все сразу же стало абсолютно понятно, как только она увидела Джонатана Сакса. Она сразу поняла, что выйдет за него замуж и будет любить его до конца своей жизни. Эту правду она скрывала и от агента Сарабет, и от редактора Мод, и от публициста Дж. Колтон, как скрывает и сейчас от журналистки Ребекки, которая вот-вот сама вый – дет замуж, и от Рона, которому, как и ей самой, сразу, при первой же встрече стало все понятно насчет его будущей жены. Тем вечером она очутилась на другом берегу реки Чарльз. Наступали первые осенние холода, она была в компании своей подружки Виты и ее бойфренда. Они отправились на вечеринку в честь Дня Всех Святых в какое-то жуткое подобие пещеры, расположенное в здании медицинской школы. Ее друзья пошли вперед, а она замешкалась, ей нужно было в туалет. Грейс стала искать уборную и заблудилась в коридорах подвала, как мышка в лабиринте. Она испугалась и разозлилась на себя. И вдруг, совершенно неожиданно, она оказалась не только уже не одна, а в компании с мужчиной, которого сразу же узнала, хотя и была абсолютно точно уверена, что никогда его раньше не видела. Это был сухопарый парень с неухоженной лохматой шевелюрой и совершенно безвкусной недельной щетиной, в футболке «Джонс Хопкинс». Он нес пластиковую бадью с грязным бельем, поверх которого лежала книга о Клондайке. Увидев Грейс, он улыбнулся, и ей показалось, что от этой улыбки земля сошла со своей оси, а мрачные коридоры засияли. Это было то, что надо, и вся ее жизнь сразу изменилась. В мгновение ока этот пока еще безымянный мужчина стал для нее самым желанным, самым драгоценным, самым-самым. Ей сразу стало все понятно. Итак, она выбрала его, и в результате все в ее жизни стало правильным, в том числе правильный муж, правильный ребенок, правильный дом и правильная работа. С ней все произошло именно так. Только она не могла рассказывать об этом. В особенности сейчас. – Послушайте, а может, мы сделаем несколько портретов крупным планом? Не возражаете? – осведомился Рон. «Разве я могу возражать?» – пронеслось в голове у Грейс. Разве ей дали право голоса?