Генри кивнул и позволил псу потянуть себя вперед. Он очень храбрый, подумала Грейс. Еще один шаг – и снова предупредительный сигнал. Затем, сделав еще два шага, Шерлок взвизгнул и отпрыгнул назад. Взвизгнул пронзительно и, как показалось Грейс, даже душераздирающе. Ему явно было очень больно. – Прости меня, – сказал Генри Шерлоку, опускаясь на колени. – Прости, малыш. Это больше не повторится. «Очень надеюсь, – подумала Грейс. – Если ты в остальном такой же смышленый». – Давай посмотрим, как пойдет дальше, – предложила она. – Постарайся снова подвести его к черте. Генри потащил пса, но на этот раз Шерлок был настороже. Он останавливался и пятился назад еще до предупредительного сигнала. В его глазах читался ужас. – Хороший песик, – сказала Грейс. – Просто молодчина! – похвалил его Генри. Они провели пса по всему периметру, дав ему услышать сигнал еще в нескольких местах, поглаживая и нахваливая Шерлока, когда тот отскакивал назад. На берегу пес зашел в холодную воду почти по самое брюхо и пристально оглядел гладь озера. Потом поднял морду к дневному небу и издал такой громкий вой, который, казалось, разнесся по лесу на много километров вокруг. – Вот это да! – ахнул Генри. – Ну, – рассмеялась Грейс, – по-моему, он окончательно дома. Генри отцепил поводок от ошейника и осторожно отступил назад. Ничего не произошло. Шерлок не рванулся обратно на свободу, а остался стоять на месте со скрытыми под черной водой лапами, пристально всматриваясь во что-то на другом берегу. Грейс и Генри вернулись на заднее крыльцо и присели на несколько минут, наблюдая за псом. Грейс обняла сына за плечи. – Хороший у нас пес, – сказала она. Генри кивнул. – Извини, что пришлось так долго ждать. По-моему, мне понравится быть собачницей. Генри ничего не ответил, лишь плечами пожал. Похоже, он как-то ушел в себя. – Что такое? – забеспокоилась Грейс. – Я хочу об этом поговорить, – ответил Генри, – В смысле – мы хоть когда-нибудь поговорим об этом? Грейс осторожно вдохнула. – Конечно, – ответила она. – Но когда? Мне все это не нравится. Терпеть не могу, когда мы об этом молчим. Не хочу, чтобы ты переживала. – Не твоя обязанность меня защищать, Генри. А сейчас – самое время. Самый подходящий момент, если хочешь – поговорим. Хочешь, начнем прямо сейчас? Он усмехнулся, но как-то невесело и безрадостно. – Сейчас вроде самое время. Только попрошу свою секретаршу связаться с твоей, чтобы уточнила. Грейс повернулась к сыну. За последнюю неделю немного потеплело, и они сменили куртки на более легкую одежду. Кудрявые волосы Генри выбивались из-под капюшона черного балахона. Поверх него он надел плотную джинсовую куртку из шкафа наверху. Когда-то ее носил Джонатан. – Я знал об этом, – начал Генри. – О… чем? – О папе. Я видел его с мамой Мигеля. Один раз. В сентябре. Или в октябре. Я знаю, надо было все тебе рассказать. Если бы я рассказал, ничего бы не случилось. – Он выпалил это одним махом, потом отвел глаза. «Осторожно, – тотчас же подумала Грейс. – Сейчас надо вести себя очень, очень осторожно. Это чрезвычайно важно». – Мне очень жаль, что ты это видел. – Она изо всех сил пыталась говорить ровным голосом. – Очень жаль. Но нет, ты не обязан был мне об этом докладывать. – Они ничего такого не делали, – снова затараторил Генри. – В смысле… они не… Я не видел ничего такого, ну, вроде поцелуев. Но вот не знаю. Я просто все понял, когда их увидел. Они стояли на улице, на ступеньках. Вокруг ходили люди. Но я их увидел и сразу все понял. Ну, почему-то смог понять. Но когда папа заметил меня, он, ну, знаешь, повел себя совершенно нормально. Отошел чуть в сторону оттуда, где с ней стоял, не представил меня ей, вообще ничего. И я ничего не сказал. Грейс покачала головой. – Генри, такого ни один сын не должен видеть. – А по пути домой он вел себя как обычно, нормальный папа. Спрашивал что-то вроде: «Как в школе дела?», или «Джона с тобой сегодня разговаривал?». Но он ведь знал, что я все видел. Генри умолк. Казалось, он над чем-то напряженно размышляет. – И еще один раз было. – С… – растерянно поглядела на него Грейс – С миссис… С мамой Мигеля? – Нет, это давно было. С какой-то другой. Грейс заставила себя никак не реагировать. Это к ней не относится. Больше не относится. – Хочешь об этом поговорить? – спросила она у Генри. – Если не хочешь, то, конечно, не надо. – Нет, я знаю. Я был с Джоной рядом с его домом. Мы стояли на тротуаре и ждали его маму, потому что она зашла в магазин, а мы остались на улице. Это было недалеко от больницы. Грейс кивнула. Пока ребята не перешли в шестой класс, Хартманы жили в районе Восточных шестидесятых улиц за несколько кварталов от Мемориала. Потом Дженнифер и Гэри разошлись, Дженнифер с Джоной и его сестренкой переехала куда-то в Вест-Сайд. Именно тогда в дружбе Генри и Джоны произошел разлад. Однако до него Генри много лет ходил играть в район, где жил Джона, по соседству с Мемориалом. – Ну вот, я увидел, как он шел по улице, где мы стояли и ждали. Папа проходил мимо игровой площадки. Знаешь площадку на Шестьдесят седьмой улице, куда мы ходили? Грейс кивнула. – Он был с кем-то. С другим врачом. И они просто… ну, в том смысле, что опять ничего. Типа он ничего не делал, так что я сразу-то и не понял. Они просто шли рядом и разговаривали. Она тоже была врач. В таком же хирургическом халате. Он меня не сразу заметил. И когда перешел улицу, тоже меня не видел. Он проходил прямо мимо нас с… ней. И тут я крикнул: «Папа!» А он как будто подпрыгнул, посмотрел на меня и начал, ну, знаешь: «Привет, дружище!» и «Привет, Джона!», потом обнял меня и заговорил о чем-то, уже не помню. Но я развернулся, потому что врач, с которой он шел, пошла дальше. Она не остановилась, а папа ни разу на нее не взглянул. Я просто подумал, что это странно. Это было… Сам не знаю, как описать, но типа как с мамой Мигеля. Я просто все понял. Ну, – поправился он, – я не то чтобы понял. Вот только в том, что я увидел, что-то было… ну, не так, что ли. Понимаешь, о чем я? Грейс грустно кивнула. – Может, о том разе мне тоже надо было все рассказать. – Нет, дорогой. – Но вы могли бы развестись. – Там не было ничего правильного и ничего неправильного. Ты за это не отвечаешь. – Ну, ладно, – печально проговорил Генри, – а кто тогда отвечает? Пес, которому надоело стоять в ледяной воде, медленно потрусил в горку обратно к дому. – Отвечают взрослые, – сказала Грейс. – Папа и я. По-моему, с папой долгое время что-то происходило. Но… – Грейс сосредоточилась. Ей ужасно не хотелось этого говорить, но все-таки пришлось. – Что бы и почему он ни сделал, надеюсь, ты знаешь, что он тебя любил. Думаю, к тебе это никакого отношения не имело. Ко мне – возможно, но не к тебе. – Но ведь ты не делала ничего плохого, – возразил Генри, и Грейс с болью в душе заметила, что сын плачет. Возможно, заплакал он уже давно. Она обняла его и крепко прижала к себе. Он по-прежнему еще совсем мальчишка, подумала она, хотя ее раздирало от ярости оттого, что для того, чтобы сын снова ее обнял, пришлось пережить весь этот ужас. Она прижимала Генри к себе, вдыхая запах его несвежих волос. – Может, в этой ситуации не стоит делить все на черное и белое. Наверное, тут все гораздо сложнее, – вздохнула Грейс. – Уверена, я тоже не идеальна. И могла не знать, что происходило с папой, но, по-моему, должна была знать. Это моя половинка, за которую я в ответе. Пес по кличке Шерлок подошел к ступенькам веранды и бросил на них жалобный взгляд. Но Грейс не отпускала Генри. – Я много ночей обо всем этом думала, – сказала она. – Ночей и дней, – поправилась Грейс, вспомнив те долгие часы, когда Генри был в школе, а она, раздираемая болью, лежала, свернувшись калачиком, под пуховым одеялом в спальне на втором этаже. – Я могла бы годами думать о папе и о том, что могло бы с ним произойти. И о миссис Альвес. И бедняжке Мигеле. И о несчастной малышке. Но, по-моему… не стану я этого делать. Есть другие дела, которыми нужно заняться. И я не желаю, чтобы моя жизнь крутилась вокруг одного этого дела. И мне очень, очень хочется, чтобы и твоя жизнь не вертелась вокруг него. Генри, ты заслуживаешь куда большего, чем эти бесконечные раздумья. Генри отстранился. Тепло его тела сменил холодный ветерок. Почуяв свой шанс, пес осторожно взобрался вверх по ступенькам. Подошел к Генри, который почесал ему за ушами. – Его называют «Док-убийца», – сообщил ей Генри. – Мы с Дэнни «нагуглили» это у него дома. – Ну да, – с болью в сердце кивнула Грейс. – Там еще и твои фотографии есть. Из твоей книжки. И много чего о тебе написано. – Он внимательно поглядел на нее. – Ты об этом знала? Грейс кивнула. Она знала. Знала уже пару недель. Однажды утром она, как обычно, отвезла Генри в школу, потом, как обычно, отправилась в библиотеку и, как обычно, села за компьютер. Но в этот раз, как ни странно, вдруг поняла, что готова. И потом взглянула на себя сквозь неровную и искривленную в разные стороны пелену глобального сообщества совершенно чужих людей. Ее подхватил какой-то бесконечный стремительный поток. Сами по себе статьи были не из приятных, но комментарии под ними являлись воплощением нелепицы и полного абсурда. Ее выставляли этакой снежной королевой, застывшей в равнодушной позе, пока ее муж использовал, бросил и, наконец, зверски зарезал женщину, которая его любила. Грейс выставляли лицемеркой, у которой хватало наглости судить других и выдавать им «наставления» касательно их отношений, написать книгу – больше всего ярости вызывало написание книги – с подробным изложением ее так называемой мудрости. Ее фото с обложки мелькало везде и всюду. И градом сыпались цитаты из книги – простое и неприкрытое переворачивание с ног на голову того, что она хотела передать. Все это было ужасно именно в той степени, какой она и боялась. Но хоть, по крайней мере, не ужаснее того. – И долго это будет продолжаться? – спросил у нее Генри. «А долго пряжа прядется?» – Все у нас образуется. Это главное. – Ладно, – ответил Генри. Голос его звучал храбро, но она его как будто не убедила. – Когда-то у меня была пациентка, – начала Грейс, – с которой произошло действительно нечто ужасное… – И что именно? – спросил Генри отнюдь не из праздного любопытства. – Ну, у нее сын был очень тяжело болен. Шизофрения. Ты знаешь, что это такое.