– Точно. – Он сел, положив гитару на колени. – Не очень много. – Не очень, – согласился Лео. – Но так как сегодня вы с мамой пришли сюда, дела у нас продолжают идти в гору. К счастью, мы никогда не стремились завоевать любовь визжащих толп. – К счастью, – повторила Лирика и рассмеялась. – Мы стремимся… завоевать любовь к форме искусства. – А я думал, мы стремимся завоевать побольше девчонок, – признался Рори. Как успела снова подметить Грейс, Генри все больше нравился остроумный Рори. – Девочки в твоем вкусе, дорогой мой, – поучительно произнесла его мать, – не приходят слушать струнные группы. – Подождите, – обрадовался Генри, – так вы, получается, струнный квартет? – Струнная группа, – поправил его Лео. – Просто некоторое количество людей, играющих на струнных инструментах. Но, вообще-то, нас четверо, так что да, струнный квартет. – Точно, – подтвердил Рори, и в голосе его прозвучало такое знакомое подростковое высокомерие. – В основном мы исполняем кантри, а еще ирландские и шотландские мелодии. В общем, все то, что называется американской фолк-музыкой. Генри, а ты знаешь что-нибудь из кантри? Генри только покачал головой. Грейс представила, что бы сейчас сказал Виталий Розенбаум по поводу кантри, и громко рассмеялась. – В Нью-Йорке такая музыка не очень популярна, – заметила она, устраиваясь на свободном месте возле камина, и скрестила ноги, развернувшись от огня. – Я вас удивлю, – начал Колум. – Там сейчас играют много кантри. В основном в Бруклине, но мы постепенно добираемся и до Манхэттена. Пэдди Рейли уже выступает на Двадцать девятой улице. И еще группа «Брасс Манки». Я сам хожу на них по воскресным вечерам, если бываю в этот день в городе. Сцена открытая, любой может подойти и сыграть. – Правда? – изумилась Грейс. – Я понятия не имела. Наверное, потому что музыка кантри была вне моего поля зрения. Лео снова направился на кухню и по пути бросил: – Дух времени. – Тогда это объясняет мое невежество. Я не слежу за модными направлениями. – А можно поподробнее? – попросил Генри, и Рори довольно мило и быстро ввел его в курс дела. Грейс тоже проследовала на кухню и помогла Лео разложить еду по тарелкам. Помимо цыплят «Марбелья» здесь было много салата и целый противень печеных кабачков, причем каждая половинка-лодочка была залита топленым маслом, не считая двух буханок любимого хлеба с патокой, который так обожал Лео. – Потрясающий ребенок, – заметил Лео. – Спасибо. Я тоже так думаю. – Мне кажется, мы его заинтересовали. Как ты полагаешь? – Полагаю, вы пойдете на все, лишь бы заманить к себе еще одного скрипача. Лео отложил в сторону нож, которым нарезал хлеб, и усмехнулся, глядя на Грейс. – А знаешь, возможно. Но даже если мне никак не удастся переманить его на темную сторону, он все равно будет потрясающим парнем. – Все верно, – согласилась Грейс. Еда была приготовлена, все остальные пришли на кухню и наполнили свои тарелки, затем аккуратно переместились в комнату и так же осторожно расселись возле инструментов. Генри чуть не опрокинул свою тарелку, и хотя все обошлось, он умудрился пролить немного масла из кабачка. Грейс пошла за бумажным полотенцем. – Так вкусно! – похвалил цыплят Колум, когда она вернулась. – Ты сама их готовила? – Нет, купила в «Гуидо» в Грейт-Баррингтоне. Я тоже готовлю это блюдо, но только там добавляют что-то особенное, а что именно, я догадаться не могу. Вот потому-то у них и получается лучше. Мне так хочется узнать, в чем же фишка! Наверное, в какой-то специи. – Душица? – высказал свое предположение Лео. – Нет. Душицу я добавляю. – Дело в рисовом уксусе, – заявила Лирика. – Совсем немного рисового уксуса, я его хорошо чувствую. Рука Грейс с вилкой, на которую был наколот кусочек курицы, так и застыла на полпути ко рту. Грейс недоверчиво посмотрела на цыпленка. – Правда? – Попробуй сама, – только и сказала Лирика. Грейс так и поступила. Разжевывая кусок курицы, она вспоминала рисовые суши, пекинскую капусту и японские соленья. Одним словом, все то, что у нее ассоциировалось с понятием «рисовый уксус». И как только курица оказалась во рту, до нее дошло. Ну, конечно же, вот он, рисовый уксус – буквально заполнил весь рот! – Боже мой! А ведь ты абсолютно права! Это открытие привело ее в восторг. Она оглядывала всех присутствующих с искренним восхищением. – А ты работаешь в Грейт-Баррингтоне? – спросил Колум. – Я психоаналитик и скоро буду практиковать в Грейт-Баррингтоне. – В Портере? – поинтересовалась Лирика. – У меня есть коллега, так у нее дочь лечилась в клинике Портера от расстройства пищевого поведения. Ей буквально жизнь спасли. – Нет, у меня частная практика, – уточнила Грейс. – Но у меня есть подруга из Нью-Йорка, она трудится в Портере. Я хотела сказать, подруга, с которой мы росли вместе в Нью-Йорке. Сейчас она живет в Питтсфилде. Вита Кляйн. – Ой, а я знаю, кто такая Вита Кляйн, – обрадовался Лео. – Несколько лет назад она читала лекции в Бард-колледже. По проблемам подростков в отношении социальных сетей. Она просто замечательно подает материал. Грейс кивнула, хотя ее самолюбие немного пострадало. Но гордиться Витой было приятно. – А зачем ты ходил слушать лекцию о проблемах подростков в социальных сетях? – скептически спросил Рори. Лео неопределенно пожал плечами, намазывая масло на кусок хлеба. – Ну, у меня же есть свой подросток. И этот подросток не так давно заявил мне, что если я хочу с ней общаться, то лучше всего будет оставлять сообщения у нее на стене. То есть на обозрение всех трехсот сорока двух ее так называемых друзей. Сейчас это считается дружбой. В последний раз, когда я туда заглядывал, у Рамоны было уже более семисот друзей. – И Вита тебе помогла? – спросила Грейс. – Да еще как! Она сказала, что не надо считать такое общение заменой обыкновенных встреч, даже если дети сейчас именно так и думают. Именно поэтому они и остаются пока что детьми, а мы все-таки взрослые люди. И это никогда не станет тем же самым, что обычные отношения, а в особенности это касается отношений между родителем и ребенком. А дети пусть думают, что хотят. Я сразу ощутил поддержку. И облегчение, потому что мне не надо было присоединяться к Фейсбуку. У меня аллергия на социальные сети. – Наша группа есть на Фейсбуке, – заметил Рори. – Конечно. И от этого она только выигрывает, но тут совсем другое дело. – Чтобы общаться с вашими десятью поклонниками? – с лукавой улыбкой поинтересовался Генри. – Генри, у нас уже двенадцать поклонников, – напомнил Лео. – Почему, как ты думаешь, мы кормим сейчас и тебя, и твою маму? Естественно, чтобы заручиться вашей преданностью. Генри не сразу понял, шутит Лео или нет. Мальчик даже встревожился, но лишь на мгновение, после чего улыбнулся. – Сначала я хочу послушать музыку, – признался Генри. Чуть погодя они заиграли. Это были мелодии, на которых вырос Колум в Шотландии, а еще мелодии их собственного сочинения. Источником оригинальной музыки, похоже, был Рори. Его смычковая рука, расслабленная в запястье (Виталий Розенбаум нашел бы это недопустимым), подпрыгивала и плясала над струнами, а Генри (и Грейс это заметила) почти не сводил с нее глаз. Звук двух скрипок (народных скрипок, поправила себя Грейс) то сливался, то расходился, то как будто шел крест-накрест, вперед и назад (для такого звучания наверняка имелся специальный музыкальный термин), а мандолина и гитара выступали, словно верное приложение сольной партии. У некоторых мелодий были странные шотландские и ирландские названия, как, например, «Инишмор», «Лох-Осиана» и «Лейкслип», звучащее как «лейка с липы». То было название небольшого ирландского городка и означало «прыжок лосося». Грейс спокойно сидела на своем месте и пила вино. Ей было тепло, но она чувствовала себя как-то странно, хотя с течением времени поняла, что становится все более счастливой. Иногда ей казалось, что она узнает некоторые мелодии. Она слышала их на берегу озера. Некоторые звучали, пока она лежала на спине и смотрела в зимнюю ночь. Но при этом все они сливались воедино, и это тоже доставляло ей удовольствие. Генри притих и за очень долгое время не издал ни единого звука. О своей книге он не вспоминал. Около восьми музыканты сделали паузу, чтобы выпить кофе с пирожными, которые принес Колум, и пока он возился на кухне, Рори вдруг повернулся на кушетке и протянул Генри свой инструмент. Генри заволновался. – Хочешь попробовать? – поинтересовался парнишка. К удивлению Грейс, Генри не стал тут же отказываться. Вместо этого он сказал: – Я не знаю, как на этом играть. – Да? А Лео говорил, что ты играешь. – Да, только я играю на академической скрипке. На классической. То есть в Нью-Йорке я играл на классической скрипке. А сейчас только репетирую в школьном оркестре. – Он замолчал, словно не знал, стоит ли продолжать, но все же добавил: – У меня здорово получалось, но, конечно, не так, чтобы идти учиться в консерваторию. Большинство учеников моего преподавателя потом были приняты в консерваторию и стали профессионалами. Рори только пожал плечами. – Это здорово. Но все-таки попробуй. Генри повернулся к Грейс. – А почему нет? – ответила она. – Если Рори так хочет. – Очень, – подтвердил тот. – Я люблю свою скрипку, но это, конечно, не Страдивари. Генри взял в руки инструмент. Он внимательно разглядывал его, словно впервые увидел скрипку. Как будто совсем недавно не был на репетиции школьного оркестра, готовящегося к зимнему концерту. Потом он прижал подбородок к шее и принял позу, которой был обучен.