Кто-то совсем другой – Ну, черт побери, пора бы уж! – высказалась Сарабет, снимая трубку. Оставив для Грейс множество сообщений, она уже отчаялась с ней связаться. Сарабет ответила через пять секунд. – А ты знаешь, сколько всего сообщений я тебе отправила? – Прости, – отозвалась Грейс, хотя понимала, что одним «прости» ей уже не обойтись. Но оправданий у нее не было. – Нет, я вполне серьезно. Я оставила, ну, не знаю, сообщений двадцать, Грейс. Надеюсь, тебе известно, что я пыталась поддержать тебя. Грейс кивнула, будто Сарабет могла сейчас это увидеть. – Я сбежала, – просто ответила она. – Я пыталась потеряться, скрыться от всех. – И это я хорошо понимаю, – сказала Сарабет совершенно иным тоном. – Я просто невероятно сильно волновалась за тебя. Бизнес тут ни при чем. Я переживала, как подруга. – Ну… – Грейс вздохнула. – Я благодарна тебе за это. И еще раз прими мои извинения. Мне бесконечно жаль, что я бросила тебя, когда разбиралась со своей жуткой ситуацией. Но обещаю: больше такое не повторится. «А впрочем, с какой стати я должна это говорить?» – спросила Грейс у себя самой. После сегодняшнего дня, после этого телефонного звонка у них не останется больше ничего общего, о чем они могли бы поговорить. И Сарабет вряд ли останется ее подругой. – Не бросай трубку, – попросила Сарабет. Грейс услышала, как она обращается к кому-то еще. – Скажи ему, что я сама перезвоню… – Послушай, – продолжала она, снова обращаясь к Грейс, – ты можешь приехать ко мне и поговорить с нами? Я думаю, лучше всего будет собраться вместе и все обсудить. Грейс нахмурилась, глядя на деревянную столешницу. Она сидела за своим кухонным столом на Восемьдесят первой улице. Поверхность давно не протирали, и грязь сразу бросалась в глаза. – Не хотелось бы, если честно. Мне наговорят всякого – а у них накопилось много, что сказать, – и во всем они будут абсолютно правы. Ты не могла бы потом все это просто передать мне? Что касается финансовых потерь, я готова все возместить. Я давно не заглядывала в контракт, но знаю, что там у меня много обязательств, и я намерена их исполнять. Наступила длительная пауза, так не свойственная Сарабет. Потом она заговорила: – Вот что происходит, когда человек не отвечает на двадцать сообщений. Он остается на своей стороне разговора, и разговор не получается. Например, я могу уверить тебя, что Мод совершенно не заинтересована в том, чтобы ей возмещали ущерб. Конечно, сроки выхода перенесли. Но они все равно хотят издать твою книгу. Грейс услышала стук дождя. Поглядела в окно. Дождь барабанил по кондиционеру, и на улице так неожиданно потемнело. Грейс не понимала, о чем сейчас говорит Сарабет. – Послушай, меньше всего мне бы хотелось показаться грубой, когда речь идет именно об этом. Но ты из неизвестного автора-дебютанта, сочинившего умную захватывающую книгу, превратилась в совсем другого автора, и твоя книга заинтересует теперь еще больше читателей. Это весьма значимые перемены, и относиться к ним надо с достоинством и величайшей осторожностью. Могу уверить тебя, твой издатель даже не собирается наживаться на твоей трагедии, Грейс. Грейс не удержалась и рассмеялась. – Вот в это я верю. – Вот именно. Я знакома с Мод уже десять лет. Она такая умная, что даже страшно становится. И прекрасно разбирается в тонкостях своей работы. Но если бы при этом она не была достойным и честным человеком, для начала я бы не стала отдавать ей твою книгу. Но так как все это произошло, я рада, что твоя книга осталась у нее. Да если бы ты только сегодня пришла ко мне, мне бы в первую очередь хотелось бы отдать ее именно ей. Грейс ничего не ответила, но теперь по крайней мере задумалась. – Ты где сейчас? – спросила Сарабет. – Ты понимаешь, что я понятия не имею, откуда ты звонишь. Где ты пропадала последние три месяца? – Я забрала сына в Коннектикут. У нас там свой дом. Летний домик, мы раньше зимой в нем никогда не жили. Но там оказалось хорошо. Мы останемся в Коннектикуте. А сейчас я в Нью-Йорке, разбираю вещи в квартире. – А как же твоя работа? – удивилась Сарабет. – Я буду заниматься практикой в Массачусетсе, в городе Грейт-Баррингтон, – пояснила Грейс. – Подожди, ты же сейчас в Нью-Йорке. Ты можешь подъехать ко мне в офис? – Нет, – отрезала Грейс. – Я собираю вещи. Продала квартиру, через три дня приедут перевозчики мебели. Уже все решено. Кроме того, мне надо все хорошенько обдумать… Мне казалось, что с книгой уже все кончено. Я, вообще-то, ее давно из головы выкинула. – Ничего еще не кончено! – Сарабет рассмеялась. – Более того, я уверена, Мод захочет, чтобы ты написала новое предисловие. Да и в книге найдутся нюансы, которые ты захочешь пересмотреть. И тогда, в самом деле, книга получится еще лучше и найдет отклик у читателей. Она очень важна и имеет громадный потенциал. Послушай, что произошло с тобой, Грейс, это просто ужасно. Я искренне сочувствую. Но я знаю, что из всего этого может получиться что-то хорошее. Когда ты приедешь ко мне на разговор? Грейс назвала день на следующей неделе, потом подумала и прибавила еще пару недель к назначенной дате. Тогда она снова будет в Нью-Йорке, чтобы окончательно закрыть все дела. Потом она извинилась за то, что снова перенесла время встречи, но Сарабет согласилась на эту дату, и они повесили трубки. Дождь усиливался, и в квартире похолодало. Март – месяц мрачный где угодно, и даже в городе, где любое время года казалось Грейс прекрасным, февраль и март всегда составляли исключение. И хотя она любила Нью-Йорк так сильно, что не хотела уезжать отсюда навсегда, Грейс смогла бы найти в себе силы, чтобы не очень скучать по этому времени года. Она пребывала здесь уже второй день, и все время занималась разбором и упаковкой вещей. Доставала все подряд из шкафов, сортировала и очень многое просто выбрасывала. Поначалу такое занятие пугало ее, что было вполне естественно. Но вскоре Грейс и сама удивилась, как транспортные хлопоты и сам процесс подготовки к переезду утихомирил рев и стон ее огромной печали. Тут были тысячи самых разных вещей, и буквально с каждой связана какая-нибудь история, банальная или глубокая, несущая полное отчаяние или абсолютно счастливые дни. Но каждую из них нужно было куда-то определить, прежде чем сюда явятся люди из компании по перевозке вещей, а это должно было произойти уже в четверг. Грейс дожила почти до сорока лет, и вот теперь, наконец, покидала этот дом навсегда. К счастью, она разработала стратегию действий на время нахождения в городе еще за несколько недель до приезда сюда. Значительная часть вещей отправлялась в Коннектикут, почти все они принадлежали Генри, кроме той одежды, из которой он уже вырос. Туда же увозили большую часть ее собственной одежды, но не всю, потому что теперь она ходила на работу в основном в джинсах. Грейс не могла себе позволить такого здесь, но в Грейт-Баррингтоне ее клиенты (пока их было только трое), казалось, совсем не возражали. Книги. Кое-что из мебели, любимые картины, которые она не могла оставить, а также кое-какая кухонная утварь, без которой уже очень скучала. Ну, это все было просто сделать. Но оставалось еще множество вещей, которые она не брала с собой. Они все были свалены в некоей воображаемой комнате, огромной и жутко захламленной. Это все то, что было связано с Джонатаном. Например, предметы, принадлежавшие Джонатану, предметы, которые обожал Джонатан. Вещи, связанные с их браком, необязательно только ее или его, но все равно ассоциирующиеся с совместной жизнью: кофейные чашки, телефоны, подставка для зонтиков. Это все тоже шло на выброс. Она не хотела больше их видеть. На самом деле все это тоже оказалось сделать на удивление просто. Сумочка «Биркин», предмет красоты, единственная вещь, свидетельствующая о завидном статусе, сумочка, о которой Грейс всегда мечтала. Она очень бережно относилась к ней и редко ею пользовалась. Ее подарил Джонатан, и сейчас эта вещь не доставляла Грейс никакого удовольствия. И все равно выбрасывать ее было мучительно больно. Грейс с нежностью поместила сумочку в мягкий оранжевый мешочек и отнесла в скупку на Мэдисон-авеню, где намеревалась возместить хоть какую-то часть ее стоимости. Но сумочку брать отказались. – Это копия, – объявила француженка, которая строго следила за фирменными марками «Виттон», «Хлоя» и «Гермес». Она щелкнула языком, словно ее оскорбили тем, что вынудили прикоснуться к такой вещи. – Качественная, но все же копия. «Нет! Нет!» – чуть не выпалила Грейс. Насчет этой сумочки она была уверена. Абсолютно уверена. Она стояла в комнате на втором этаже, битком набитой женщинами и одеждой. Грейс вспоминала тот самый день рождения, большую оранжевую коробку. И то, как они потом вдвоем хохотали над тем, как Джонатан сел в лужу, когда заявился в магазин «Гермес», намереваясь быстренько приобрести сумку и уйти. Это был смешной рассказ, скромная и потешная история, из-за которой Грейс еще сильнее полюбила мужа за такую милую наивность, за его способность упорно добиваться своего, даже от надменных продавцов, которые открыто посмеивались над ним. Но и эта история оказалась фальшивкой. Грейс вышла из здания с сумкой «Биркин» и оставила ее, в том же упаковочном мягком оранжевом мешочке, в мусорном контейнере на углу Восемьдесят первой и Мэдисон-авеню. Хотя бы больнее ей уже не стало. Боль вызвало кое-что другое. Фотографии: множество альбомов, фото в рамках на стенах повсюду, а еще отдельные особенно удачные снимки, где все они были застигнуты «врасплох» – ее муж, ее сын и она сама. Одного Джонатана удалить с них было невозможно, а Грейс не могла и помыслить, чтобы забрать эти снимки домой. Но и просто так выбросить их она тоже не могла. Ведь это была ее история и история ее сына тоже. Фотографии должны были храниться в доме Евы на Лонг-Айленде, именно там. Ее отец, в момент, когда его посетила невиданная доброта, согласился приехать к ней специально, чтобы забрать их. Это произойдет завтра, и фотографии окажутся там, где Грейс не придется их постоянно видеть. И они останутся там до тех пор, пока Генри – а может, и она сама, – не будут готовы забрать их назад. И еще отец должен был привезти сервиз ее матери, все двадцать предметов лиможского фарфора «Хевиленд Арт Деко». Упаковывала его сама Ева. Сервиз тоже отправится в Коннектикут, и Грейс обязательно найдет место для него в своем маленьком простоватом домике. Это небольшое событие подняло ей настроение на фоне всепоглощающего уныния и печали. Грейс попыталась (но ей показалось, что безуспешно) передать Еве, как высоко она оценила подарки, но Ева почувствовала себя так же некомфортно, как и сама Грейс, когда дело дошло до этого фарфора. «Не глупи, – сказала она. – Если бы я только знала, что тебе хочется забрать этот сервиз себе! Ты ведь ни разу даже не намекнула. У меня же этого фарфора больше, чем достаточно, Грейс, и тебе это хорошо известно». И все остались довольны. Грейс снимала простыни с сушилки и, как могла, складывала их, когда зазвонил городской телефон, и консьерж доложил, что к ней пришел детектив. На секунду Грейс сделала вид, что не понимает, что все это может означать. Простыня у нее в руке была еще теплая. Ткань хорошего качества, да и цена достаточно высокая. Она была бледно-желтая или даже цвета небеленого сурового полотна. Наверное, раньше такой цвет называли беж, но теперь, как отметила Грейс, никто не говорил о простынях, что они бежевого цвета. Изъянов у простыни не было, только вот Грейс на ней спала и занималась любовью с Джонатаном. Она не могла начинать новую жизнь со старыми простынями с супружеского ложа. Полицейский появился через несколько минут, и Грейс встретила его у входной двери. Теперь у нее в руках оказалась другая простыня, натяжная. Она никогда не умела складывать натяжные простыни, и сейчас у нее тоже получалось не очень красиво. О’Рурк вышел из кабины лифта немного смущенный. – Привет, – поздоровалась Грейс. – А где же ваша лучшая половина? Он обернулся. Консьерж закрывал за ним решетчатую дверь лифта. – Простите, что побеспокоил, – вместо ответа извинился О’Рурк. – Вы стирку затеяли? – Упаковываю вещи. Хочу отдать простыни в благотворительную организацию. Просто хотела перед этим их постирать. – Понятно, – ответил он, глядя мимо нее в открытую дверь. – Ух ты! А вы действительно съезжаете. – Действительно, – подтвердила Грейс. Терпение у нее заканчивалось, и было очень трудно держать себя в руках. – Можно мне зайти на минутку? – Можно все и так сказать. Пожалуйста, – попросила она. – Я полагаю, вы пришли сюда для того, чтобы что-то сказать мне. О’Рурк мрачно кивнул. – Я пришел сказать, что мы определили местонахождение вашего супруга. Мой партнер поехал туда, чтобы решить вопрос о его экстрадиции. Может быть, вам лучше присесть? – спросил он, как будто разговор происходил не у нее дома. Грейс толкнула дверь и закрыла ее, посмотрев на свою руку. Казалось, что рука существует вне тела, сама по себе, но Грейс сделала вид, что все в порядке. – Это настоящее потрясение, – продолжал О’Рурк, как будто Грейс до сих пор не осознавала этого. – Вам бы лучше присесть. Они пошли на кухню. Грейс положила кое-как сложенную простыню в коробку для пожертвований. Затем послушно устроилась напротив полицейского за грязным кухонным столом. – Куда вы уезжаете? – поинтересовался О’Рурк. – В Коннектикут. – А, это хорошо. Загадочные места. Мне приходилось там бывать. – Нет, мы на другом конце. На северо-западе. Там мы живем уже с декабря месяца. – Она помолчала. Разумеется, он знал, где она находилась и с какого времени. – Так где же он? Где Джонатан? В Канаде? – Нет. В Бразилии. Грейс молча уставилась на него. Но от этого его слова не стали более понятными. Бразилия ни о чем ей не говорила. – Я не понимаю. А как же то письмо? – Да, письмо было от него. И отправлено оно было из Северной Дакоты, из Майнота. Но мы уверены в том, что это не он его отправил. Возможно, заплатил кому-то. Или просто нашел человека, который согласился оказать ему услугу. Он умел располагать к себе людей, и они охотно выполняли его просьбы. Вы это сами знаете. – Но… – Грейс недоверчиво качала головой, положив ладони на липкую столешницу. – Зачем ему это понадобилось? Зачем вообще сообщать мне о своем местонахождении? – Понимаете, – негромко и как можно мягче произнес О’Рурк, – Майнот находится в часе езды от границы. Я хочу сказать, что там перед вами открываются тысячи километров незащищенной границы и резервация индейцев. Чиппева. Несложно найти человека, который проведет вас на другую сторону. Это именно то место, куда бы вы направились, если бы захотели покинуть страну так, чтобы об этом никто не узнал. Как раз туда я и отправляюсь, – закончил он таким тоном, как будто это предоставляло ему некоторые полномочия. – Хотя вполне очевидно, что он не воспользовался этим, а отправился в Бразилию, – продолжала удивляться Грейс.