Судья Ди надеялся услышать что-нибудь в ответ, но поскольку узница не проронила ни слова, вынужден был продолжить: — Принцесса настаивала на том, что кражу совершил кто-то посторонний. Это навело меня на мысль, что она боится, как бы враги не подкинули ожерелье приближенной принцессе особе, дабы погубить его или ее, ложно обвинив в краже императорского сокровища. Поскольку сама она не пожелала сообщить хоть что-то об этом человеке, я не хочу спрашивать вас, кто он. Но мне бы очень помогло, если вы хоть намекнете… — Он не закончил фразу. Последовало долгое молчание. Судья кутался в тяжелую мантию. Исходящий от нее тонкий аромат совершенно противоречил отвратительному зловонию, доносящемуся из темного сырого узилища. Наконец госпожа Гортензия заговорила: — Сейчас мысли принцессы в ужасном смятении. Она находится на грани душевного расстройства. Возможно, просто не смогла рассказать вам больше. Но я могу и скажу. Вам известно заявление императора, что он одобрит любой выбор супруга, который сделает сама принцесса. Естественно, в столице три или четыре соперничающие клики тут же принялись делать все возможное, чтобы выбор принцессы остановился именно на их кандидате. Ведь супруг любимой дочери императора получит власть, с которой придется считаться при дворе, и сможет весьма продвинуть интересы своей клики. Можете представить себе их гнев и разочарование, когда принцесса начала выказывать явное предпочтение полковнику Кану, начальнику стражи, — человеку, всегда старавшемуся держаться подальше от каких-либо интриг и ни к какой клике не принадлежавшему. Поэтому противоборствующие партии объединили усилия, чтобы лишить командира Кана благосклонности принцессы. — В таком случае существует очевидное решение! — перебил ее судья. — Она просто должна объявить императору, что любит командира Кана. Тогда никто не осмелится… — Все не так просто, Ди! Принцесса сама не вполне уверена, что любит Кана или что он действительно любит ее. Именно поэтому кража ожерелья оказалась столь коварной интригой. Полковник втайне от всех встретился с принцессой, и она обнаружила пропажу как раз после этого свидания. Ей дали понять — не прямо, конечно, а очень деликатно, исподволь, — что именно полковник взял его, что у него где-то имеется возлюбленная, с которой он собирается сбежать куда подальше. Всем известно, что денег у него нет, поэтому он вынужден был влезть в немалые долги ради поддержания своего положения. Вот первая причина, почему наши недруги предпринимают столь решительные усилия, чтобы овладеть ожерельем. Оно должно быть обнаружено в вещах Кана. Судья задумчиво кивнул. Слова принцессы, будто она сняла ожерелье, потому что боялась уронить его в реку, с самого начала показались ему несколько надуманными. А теперь он припомнил еще, как она напирала на то, что находилась в полном одиночестве. — Знаете, мне кажется, что принцесса очень любит полковника. Именно поэтому она так старалась уверить меня, что ожерелье украдено кем-то посторонним. — Вы не можете себе представить, сколь противоречивые чувства обуревают ею, Ди. То ей кажется, что она любит его, то нет. — Ну, разве это не самое обычное состояние влюбленных девушек? Он услышал ее вздох. — Поскольку вы, Ди, единственный человек, способный спасти ситуацию, я расскажу вам и вторую причину, по которой презренные заговорщики стремятся использовать ожерелье как средство разжечь рознь между принцессой и полковником. Это столь страшная тайна, что при обычных обстоятельствах я бы скорей умерла, чем даже намекнула на саму возможность того, о чем сейчас расскажу! Она надолго замолчала, прежде чем продолжить: — Разве вам не кажется странным, что его величество не сделал ничего, чтобы помочь принцессе обрести мужа? Ведь есть незыблемое правило, что жениха находят сразу после того, как принцесса отпразднует свое восемнадцатилетие. А Третьей принцессе уже двадцать шесть! Великодушное предложение императора самой выбрать мужа может быть истолковано и как попытка максимально отсрочить ее бракосочетание. С целью… удержать ее рядом с собой. Судья Ди поднял брови. — Зачем бы ему… И тут его осенило. Милостивые Небеса! По груди пробежала струйка холодного пота. Это ужасно, чудовищно… — А принцесса… принцесса понимает?.. — Она подозревает. И что еще хуже, это подозрение не приводит ее в такой ужас, как мы могли бы надеяться. Только вообразите, какие могут быть последствия, если эти… их отношения… достигнут своего логического завершения. Судья стиснул кулаки. Теперь он увидел интригу с украденным ожерельем во всей ее чудовищной полноте. Цветущая двадцатишестилетняя женщина, выросшая в тепличных условиях уединенного гарема, не уверенная в своих чувствах… возвращается в столицу, преисполненная разочарования из-за несчастной любви к Кану… Если в этих расстроенных чувствах… если это случится… тогда тот, кто знает постыдную тайну, сможет… Если этот негодяй сумеет ловко расставить сети, то сможет реально навязывать свою волю императору! И вдруг судья решительно закачал головой и страстно заговорил: — Нет, госпожа, я отказываюсь в это поверить! Я вполне могу допустить, что эта отвратительная интрига могла родиться в головах растленных придворных — особенно евнухов, этих противоестественных существ с искаженным сознанием, необходимых, но чрезвычайно опасных источников зла, наполняющих каждый дворец! Я могу также поверить, что принцессу одолевает смутная тревога и она пребывает в сомнении относительно собственных чувств. Но что касается императора, то мой отец, будучи членом Императорского совета и удостоившись доверия его величества, всегда отзывался о нем как о великом и добром человеке, который, несмотря на свое исключительное положение, в любых испытаниях сохранял благородство и взвешенность суждений, как и подобает Сыну Небес. И он продолжил уже спокойнее: — Как бы то ни было, я рад, что вы мне все рассказали, ибо теперь точно знаю, какие цели преследуют заговорщики и почему они не останавливаются перед самыми жестокими убийствами. Но какие бы козни они ни строили, враг окажется бессилен, когда будет доказано, что полковник не похищал ожерелье. Ибо я уверен, что как только восстановится доверие принцессы к Кану, она обратится к императору с прошением об объявлении помолвки. Он выпутался из мантии и пропихнул ее сквозь прутья решетки. — Не отчаивайтесь, госпожа! Я приложу все силы, чтобы еще этой ночью отыскать ожерелье. Если они придут за вами ранним утром, постарайтесь оттянуть то, что они собираются сделать с вами. Скажите, что располагаете жизненно важной для них информацией, или сделайте что-то еще, вам лучше знать. Преуспею я или нет, в любом случае буду во дворце завтра утром и сделаю все возможное для вашего спасения. — Я не о себе беспокоюсь, Ди, — тихо сказала первая фрейлина. — Да хранят вас милосердные Небеса! Судья встал и пустился в обратный путь. Глава 17 Как только судья Ди снова оказался под сенью деревьев на углу рва, он стянул сочащиеся влагой сапоги, скинул насквозь мокрые штаны и принялся энергично растирать обнаженное тело сухой половиной черного кушака, которым обернул меч. Обмотав чресла широким кушаком на манер набедренной повязки, он надел длинный черный халат и водрузил на голову черную шапочку. Не зная, что делать со штанами, судья в конце концов запихнул их в кроличью нору. Затем он поднял фонарь и меч. Облегчение телесное родило и облегчение умственное. Но внезапно он понял, что голова его совершенно пуста. Дала о себе знать реакция на сверхнапряжение последнего часа. Идя по тропинке через лес, он пытался, но никак не мог привести в порядок все то, что только что узнал. Вспоминая слова Мастера Тыквы о том, как важно оставаться пустым, он бросил попытки сосредоточиться и просто вообразил себя кассиром Тай Мином, возвращающимся по этой самой тропинке с ожерельем, которое нужно где-нибудь спрятать. Продолжая свой путь, судья заметил, что хоть разум его бездействует, зато необычайно обострились чувства. Он остро ощущал все запахи леса, уши его отзывались на каждый звук, доносящийся из темной листвы, а глаза отмечали каждое дупло в стволах деревьев, каждую выемку в замшелых валунах, что попадали в пятно света от фонаря. Он мельком исследовал те места, что могли бы привлечь внимание кассира, но ожерелья нигде не оказалось. Примерно через час он споткнулся о сук, которым перегородил тропинку. Хорошо, что он пометил место, ведь деревья и кусты везде выглядели одинаково. Он раздвинул ветви и пробился сквозь заросли к берегу. Находясь в лесу, под балдахином ветвей, он не заметил, что в небе появилась луна. Теперь ее мягкое сияние освещало тихие воды бухты. Стоя на уступе скалы, он с недоумением уставился на лодку, пришвартованную под нависающими над водой ветвями искривленной сосны. Мелиссы в лодке не было. Но тут откуда-то сбоку донесся плеск и ее возглас: — А вы рано возвратились! И двух часов не прошло! Он повернулся. Мелисса, совершенно обнаженная, стояла по колено в воде, капли воды сверкали на ее великолепном молодом теле. По жилам судьи быстрей побежала кровь: изумительная красота девушки задела его за живое. Она присела в воде на корточки, прикрывая руками груди. — Вы выглядите просто ужасно! Вам тоже не мешает окунуться! — Простите, что заставил вас ждать, — пробормотал он и, отвернувшись от нее, сел на уступ. — Вам лучше одеться, сейчас уже далеко за полночь. Он снял сапоги, сорвал пучок травы, пробивавшейся между камнями, и намочил его в воде. — Я вовсе не против и подождать, — сказала она, подойдя поближе. Краем глаза он видел ее, стоящую совсем рядом с уступом и выжимающую длинные волосы. — Поспешите! — сказал он и с совершенно излишним ожесточением принялся оттирать грязь с сапог. Судья достаточно долго чистил свои сапоги, а когда снова натянул их и встал, девушка уже оделась и вытаскивала лодку из-под сосны. Судья ступил на борт, и Мелисса шестом направила судно к протоке. Взяв кормовое весло, она грустным взглядом окинула серебристые сосны и еле слышно проговорила: — Простите меня, господин. Я вела себя как глупая девчонка. Но вы мне очень нравитесь, и я надеялась, что вы возьмете меня с собой в столицу. Он откинулся на корму. Ощущение пустоты в голове исчезло, уступив место усталости, смертельной усталости. После долгой паузы он ответил: — Я вам нравлюсь лишь потому, что пробудил воспоминания о счастливой тихой жизни с вашим отцом, Мелисса. А поскольку вы мне тоже нравитесь, то я желаю вам счастья с каким-нибудь приятным молодым человеком. Но я всегда буду помнить о вас. И не только потому, что вы столь преданно мне помогали. Она одарила его теплой улыбкой. — Вы нашли то, что искали, господин? — И да, и нет. Надеюсь, что завтра смогу сказать вам больше. Сложив на груди руки, судья обдумывал свой разговор с госпожой Гортензией. Лишь тщательно проанализировав все тревожные новости, он поразмыслит над тем, как отыскать ожерелье. Судья не сомневался, что кассир спрятал его где-то в «Зимородке» или поблизости от постоялого двора. А иначе зачем ему было туда возвращаться, рискуя нарваться на людей Лана? Тай Мин понимал, что рано или поздно Лан Лю со своими головорезами отправится домой на юг, и тогда он сможет вернуться из деревни Десять Ли и забрать ожерелье. Причал был так же безлюден, как давеча, но теперь луна отбрасывала на булыжники причудливые тени. — Я пойду впереди, — сказал судья. — При малейшей опасности скройтесь в какой-нибудь нише или сверните на боковую улицу. Но они дошли до переулка позади «Зимородка», так никого и не встретив. Проскользнув в кухонную дверь, судья вдруг ощутил зверский голод. — Вы успели поужинать? — спросил он. Когда Мелисса кивнула, он схватил с кухонного стола деревянную миску с холодным рисом и блюдо маринованных слив. — Запишите на мой счет! — бросил он. Мелисса подавила смешок. Пересекая прихожую, они услышали звон оружия в тамбуре. Стражники продолжали нести свою вахту. Мелисса с судьей на цыпочках поднялись по лестнице и разошлись по комнатам. Судья Ди зажег свечу и переоделся в чистое ночное платье. Он с удовлетворением обнаружил, что чай в хорошо утепленной корзинке до сих пор не остыл. Опустившись в кресло у стола, он поменял пластырь на предплечье. Затем, используя в качестве тарелки крышку от миски с рисом, скатал колобки из риса с маринованными сливами. Судья оказал должное внимание этой простой солдатской еде, а потом запил ее несколькими чашками чая. Подкрепившись таким образом, он взял с пристенного столика бутылочную тыкву и, полулежа на кровати, откинулся на подушку. Завязывая и развязывая красную кисточку калебаса, он принялся обдумывать все, что узнал этой ночью. Интрига с ожерельем теперь открылась перед ним во всех своих отвратительных подробностях. Заговорщики из дворца хотят возложить вину на командира Кана, дабы исключить для него всякую возможность стать императорским зятем. Тем самым они повергнут принцессу в душевное расстройство прямо перед возвращением в столицу. Госпожа Гортензия назвала главного евнуха и коменданта как возможных участников заговора. Но есть еще один высший чиновник, а именно сам полковник Кан. И о нем судья практически ничего не знал — кроме того, что в него влюблена принцесса и перед ним преклоняется его друг старший командир Сяо. Но и принцесса, и Сяо пристрастны. Заговорщики из дворца намекали на то, что у полковника имеется возлюбленная. На первый взгляд это кажется злобным оговором. С другой стороны, не следует забывать, что в роли обвинителей выступали опытные интриганы, а они, как правило, избегают создавать нечто из ничего. Они скорей исказят реальные события, исковеркают правду, добавив пару слов или сместив акцент. Поэтому не следует исключать возможность того, что у полковника действительно есть подруга. То, что Кан не похищал ожерелье, не доказывает его полной непричастности к происходящему. Любой военный трактат учит использовать замысел врага в своих интересах. И в ту роковую ночь полковник был с принцессой. Возможно, они вместе стояли у окна павильона, и принцесса положила ожерелье на боковой столик, прежде чем они через лунную дверь удалились в соседнюю комнату. Тай Мину оставалось только просунуть руку в окно, чтобы схватить жемчуг. А что если командир состоял в сговоре с кассиром? Очень трудно определить, какая именно дворцовая клика пыталась ликвидировать его, судью. Люди, посланные госпожой Гортензией, чтобы доставить его во дворец, носили черные одеяния служителей главного евнуха, но так же были одеты и те, что отвезли его в лес, прямо в лапы убийцам. Пытавшиеся его арестовать были одеты как челядь коменданта. Все это ровным счетом ничего не значит, ведь во дворце их мог нанять кто-то, не являющийся их непосредственным начальником. В том числе и полковник Кан. Отследить таинственного господина Хао, к сожалению, невозможно. Один-единственный след, ведущий прямо к заговорщикам, это отвлекающий маневр, устроенный на территории дворца в ночь кражи. Ему следует держать это в памяти, когда, вернее, если он получит возможность провести официальное расследование, воспользовавшись особыми полномочиями, дарованными ему императорским указом. Он стиснул в руках калебас. Все эти соображения не пролили ни малейшего света на ключевую загадку, а именно: что делал Тай Мин после того, как украл ожерелье, и прежде, чем на восточной дороге его захватили люди Лана. Нужно снова все обдумать и начать с мотива, заставившего мальчишку пойти на преступление. Расстроившись из-за убийства Лана, он, судья, решил, что его версия относительно побуждений Тай Мина совершенно ошибочна, ведь госпожа Вэй так и не прибыла в деревню Десять Ли. Теперь, поразмыслив, он решил, что все-таки в основе своей его теория верна. Мелисса утверждала, что Тай Мин питал глубокую привязанность к госпоже Вэй, и хотя он, судья, поставил под сомнение ее слова о характере госпожи Вэй, он не сомневался в правоте Мелиссы относительно Тай Мина, ее ровесника. Должно быть, кассир узнал, что госпожа Вэй намеревается бросить своего скаредного мужа, и сказал ей, что тоже хочет сбежать. Он вполне мог предложить ей отправиться в деревню Десять Ли, где они позже встретятся, и он поможет ей обустроиться в каком-нибудь другом месте. Тай Мин надеялся, что со временем сумеет убедить ее вести общее хозяйство, а для этого ему нужны были деньги. Серебра, которое посулил ему Лан, явно было недостаточно, да и Тай Мин, будучи юношей смышленым, вполне мог сообразить, что в любом случае Лан его надует. Поэтому он решил сохранить ожерелье у себя.