Глава 22 Оказавшись в сосновом лесу, судья Ди спиной ощутил теплые лучи солнца и понял, что время близится к полудню. Полной грудью вдыхая бодрящий воздух, он возрадовался тому, что наконец вырвался из болезнетворной тепличной атмосферы Водного дворца. Расправив плечи, он с гордостью думал о Троне Дракона, не запятнанном гнусными измышлениями. Дворец всегда будет кишеть интригами — это неизбежно слабое место в управлении огромной страной. Но пока верхушка здорова, и во всей Поднебесной все будет в порядке. Он неторопливо ехал по дороге, и копыта его коня бесшумно ступали по толстому ковру сосновых иголок, устилавшему дорогу. Внезапно он придержал коня. Из-за поворота, сгорбившись на своем осле, выехал Мастер Тыква. С пояса его свисал калебас на красном шнурке с кисточкой, а поперек крупа осла лежали костыли. Остановившись, старик из-под лохматых бровей пристально разглядывал судью. — Рад снова видеть вас в этой шапчонке, наместник. Не сомневался, что клочок желтой бумаги с красными кляксами не изменит вашей натуры. А где ваш калебас? — В «Зимородке». Я очень рад, что мы снова встретились, прежде чем я покину Речной город, Мастер Тыква. — Это уже в третий раз. И в последний, наместник. Жизнь человека, как и природы, идет по кругу. На одно мгновение наши круги соприкоснулись. Какие вести из дворца? — Я вернул ожерелье вашей дочери. Полагаю, о ее помолвке с полковником Каном будет объявлено в самое ближайшее время. Кто вы, Мастер Тыква? — Вернее, кем я был, — угрюмо пробурчал старик. — Что ж, раз вы уже столько знаете, можно рассказать еще немного. Много лет назад я был военачальником. Отправляясь на север, на войну с монголами, я оставил свою возлюбленную вынашивающей под сердцем моего ребенка. В нашей последней битве я был тяжело ранен: подо мной убили коня, и он раздавил мне ноги. Я попал в плен к монгольским дикарям. Пятнадцать долгих лет я оставался самым ничтожным из их рабов. Это заставило меня осознать пустоту мирской власти. Я бы покончил с собой, но мысли о возлюбленной заставляли меня цепляться за жизнь, какой бы жалкой она ни была. Когда мне удалось бежать и вернуться в Китай, моя любимая уже умерла. Сразу после моего отъезда она была удостоена чести стать императорской женой и в надлежащее время разродилась дочерью. Моей дочерью, как вы правильно догадались. Та была провозглашена собственным ребенком императора, ибо евнухи страшились неизбежной кары, если бы выяснилось, что перед поступлением в гарем они не проверили девственность новой жены. Это, наместник, заставило меня осознать пустоту мирской любви. Вот так я стал странствующим монахом. И с этим миром меня связывает лишь одна нить, а именно забота о счастье дочери. Он помолчал и нехотя добавил: — Меня зовут Оуян Пэйхань. Судья Ди задумчиво кивнул. Он слышал об этом знаменитом удалом командире. Весь народ оплакивал его гибель в бою. Двадцать пять лет назад. Старик продолжил: — Тыква приносит пользу только после того, как становится пустой. Лишь тогда ее высохшая оболочка может служить сосудом. То же и с нами, наместник. Лишь после того, как мы освободимся от всех наших тщетных надежд, от всех мелких помыслов и лелеемых иллюзий, мы становимся полезны другим. Возможно, вы осознаете это потом, наместник, когда станете старше. Что ж, встретив вас в лесу, я понял, кто вы такой, ибо слышал о нашем сходстве, а еще я ощутил силу вашего духа. Так уж случилось, что эти тыквы определили связь между нами, установив отношения между путешествующим лекарем и странствующим монахом непринужденным и совершенно естественным образом. И потому, невзирая на мою твердую веру в бездействие, я подумал, что в этом случае могу выковать и второе звено цепочки причин и следствий, посоветовав дочери обратиться к вам за помощью. Далее я предоставил событиям идти своим путем. А теперь вам лучше забыть обо мне, наместник. Пока однажды снова не вспомните, когда-нибудь. Ибо хотя для несведущих я всего лишь бронзовое зеркало, о которое они разбивают головы, для умудренных я дверь, в которую можно войти или выйти. Он прищелкнул языком, и осел тронулся с места. Судья смотрел вслед удаляющемуся даосу, пока тот не скрылся среди деревьев. Затем он поскакал в Речной город. В прихожей «Зимородка» никого не было. Услышав голоса за решетчатой ширмой, он зашел за нее и увидел старшего командира Сяо, восседающего за столом содержателя постоялого двора. Тот что-то старательно записывал и одновременно разговаривал с Мелиссой, стоящей у его кресла. При виде судьи Сяо тут же вскочил. — Немного помогаю барышне Мелиссе со всей этой бумажной работой, — несколько смущенно проговорил он. — Знаете, нужно заполнить целую кучу бланков, вот я и подумал… — Превосходная мысль. Я хочу поблагодарить вас за доверие и преданную помощь. Простите, что так и не придумал для вас способ держать под контролем непрошеных гостей. Старший командир совсем растерялся. — Конечно, ваша честь. Я хочу сказать, что не должен был… — Он запнулся, а потом быстро продолжил: — Прибыли два ваших помощника, ваша честь! Когда они пришли отметиться, я послал их в «Девять облаков». Я сейчас, мигом… — И он бросился в прихожую. Во взгляде Мелиссы сквозил холод. — Вы, со своими тремя женами! Во имя Небес! Да у императорского посланника должен быть целый гарем, битком набитый женщинами! — Я вовсе не посланник, а скромный наместник округа, и у меня и в самом деле три жены, — спокойно ответил судья. — Простите, не мог сказать вам раньше, что вынужден прикидываться лекарем. И улыбка снова вернулась на ее лицо. — Как бы то ни было, мы дважды неплохо покатались по реке! — сказала она. Вернулся старший командир Сяо. — Они уже пришли в «Девять облаков», ваша честь! — Хорошо. Я там с ними пообедаю, а потом отправлюсь восвояси. Желаю вам счастья. Вам обоим. И он быстро вышел на улицу. В передней «Девяти облаков» толстый хозяин стоял, откинувшись на стойку. Лицо его было болезненно-зеленого цвета, руками он держался за живот. Хозяин укоризненно смотрел на судью. Судья Ди взял со стойки кисточку, бегло начертал рецепт и придвинул к хозяину с такими словами: — Совершенно бесплатно. Принимайте это снадобье после каждой еды. Ешьте часто, но понемногу. Избегайте вина, жирных и перченых блюд. И воздержитесь от сладкого! Ма Жуна и Цзяо Тая он обнаружил в таверне. Они сидели за столом у окна и грызли дынные семечки. Оба здоровяка вскочили, их загорелые физиономии расцвели широченными улыбками. — Нам выдались хлопотливые два дня, ваша честь! — воскликнул Ма Жун. — Спали в лесу! Убили двух здоровенных кабанов! Надеемся, вы хорошо отдохнули, ваша честь! Как здешняя рыбалка? — Неплохо. Я поймал отличного окуня. Цзяо Тай с нарастающим беспокойством вглядывался в осунувшееся лицо судьи Ди. В конце концов он решил, что их хозяину неплохо бы выпить. Памятуя об обычной воздержанности судьи Ди, он спросил не без некоторого колебания: — Как насчет того, чтобы составить нам компанию за чашечкой-другой доброго винца, ваша честь? Когда судья кивнул, Цзяо Тай крикнул прислужнику: — Два больших кувшина самого лучшего! Судья сел и через плечо бросил прислужнику: — Принеси три. Послесловие автора Судья Ди — личность историческая; он жил с 630-го по 700 год н. э. в эпоху династии Тан. Он не только снискал славу великого сыщика, но и стал выдающимся государственным деятелем, который на пике своей карьеры играл важную роль во внутренней и внешней политике империи Тан. Однако описанные здесь приключения выдуманы от начала и до конца. Мастер Тыква — образчик благородного даосского отшельника, персонажа, часто встречающегося в древнекитайской литературе. Даосизм и конфуцианство — два образа мышления, доминировавшие в китайской религии и философии; позже, примерно в начале нашей эры, в Китай проник и буддизм. Конфуцианство — учение прагматическое и во многом мирское, даосизм, напротив, мистичен и совершенно не от мира сего. Судья Ди был конфуцианцем, как и большинство ученых чиновников в Китае, к даосизму относился с сочувственным интересом, а к буддизму резко негативно. Слова Мастера Тыквы о пустоте — прямая цитата из знаменитого даосского трактата «Дао де дзин» — «Книга пути и достоинства» (ср.: Duyvendak J. J. L. Тао Те Ching. The Wisdom of the East Series. London, 1954. P. 40). Замечание судьи Ди о том, что Конфуций ловил рыбу удочкой и не признавал сеть, взято из главного конфуцианского труда «Лунь Юй» — «Беседы и суждения» (ср.: Waley A. The Analects of Confucius. London, 1949. P. 128). Калебас, или бутылочная тыква, с древнейших времен играл важную роль в китайской философии и искусстве. Очень прочный в высушенном состоянии, он использовался как сосуд для лекарственных снадобий и вследствие этого стал традиционным товарным знаком торговцев наркотиками. Говорят, что даосские мудрецы держали в калебасе эликсир долголетия, поэтому бутылочная тыква считается традиционным символом бессмертия. Еще она символизирует относительность всего сущего, о нем гласит древняя поговорка: «Всю вселенную можно отыскать в калебасе». Даже сегодня можно встретить китайцев или японцев, неспешно полирующих ладонями калебас, что способствует спокойной медитации. Счеты, называющиеся по-китайски «суань-пань» — «счетный лоток», весьма эффективный инструмент для проведения подсчетов, и сегодня широко использующийся и в Китае, и в Японии. Основанный на десятичной системе счисления, он состоит из продолговатой прямоугольной деревянной рамы, которую пересекают десять или более параллельных проволочных стержней (на первой иллюстрации к этой книге видно, что на счётах Тай Мина было двенадцать стержней). На каждый стержень нанизаны по семь деревянных бусин, разделенных поперечиной вдоль рамы на группы по пять и две. Каждая из пяти бусин на первом стержне обозначает «1», каждая из двух обозначает «5»; откинутые к продольной поперечине, они обозначают «10». Бусины на втором стержне обозначают десятки, на третьем — сотни и так далее. Счеты используются для сложения, вычитания, умножения и деления. Письменные источники доказывают, что счеты широко использовались в Китае XV века, но вызывает сомнение, существовали ли они в таком виде во времена судьи Ди. Подробные сведения об этом можно найти в третьем томе фундаментального труда Джозефа Нидэма «Наука и цивилизация в Китае» (Joseph Needham. Science and Civilization in China, том III, Cambridge, 1959, c. 74). Что же касается снадобья, которое судья Ди прописывает госпоже Гортензии, следует отметить, что лечебные свойства Ephedra vulgaris (хвойник двухколосковый, по-китайски «ма-хуан») были известны в Китае задолго до того, как их признали на Западе. Иллюстрации я исполнил в стиле гравюр шестнадцатого века, и, следовательно, они воспроизводят обстановку и костюмы скорее эпохи Мин, нежели династии Тан. Обратите внимание на то, что во времена судьи Ди китайцы не носили косичек; этот обычай был навязан им после 1644 года, когда Китай завоевали маньчжуры. Мужчины носили длинные волосы, которые собирали в пучок на макушке, как видно на иллюстрации, где судья Ди чистит сапоги. И на улице, и дома они всегда оставались в шапках. Они не курили, ибо табак и опиум проникли в Китай много столетий спустя. Роберт ван Гулик Об авторе Роберт ван Гулик родился 9 августа 1910 года в Голландии. Поскольку его отец был военным врачом, служившим в колониальной администрации в Индонезии, семья перебирается в Батавию. Здесь, на острове Ява, маленький Роберт и прожил с родителями до двенадцатилетнего возраста. Детское впечатление, оставленное экзотическим миром Востока, определило всю его дальнейшую судьбу. Кроме того, смешение языков и культур этого перекрестка торговых дорог Юго-Восточной Азии очень рано пробудили его интерес к лингвистике. Уже вернувшись на родину, Роберт, учась в гимназии, самостоятельно занимается изучением санскрита и китайского языка. В 1934 году ван Гулик поступил в Лейденский университет, где изучал индологию, китайский и японский языки. В периодических изданиях начали публиковаться статьи по разнообразным аспектам китайской, индийской и индонезийской культур. В 1935 году ван Гулик поступил на работу в Министерстве иностранных дел Нидерландов и был направлен в Токио. Там он увлекся каллиграфией и традиционной восточноазиатской живописью. Ему удалось собрать великолепную коллекцию книг, рукописей, произведений декоративно-прикладного искусства, которая, к сожалению, погибла от авиационных бомбардировок во время Второй мировой войны. В 1942 году ван Гулик был вынужден эвакуироваться в Китай, где стал секретарем голландской миссии в Чунцине — административном центре независимого Китая. Выполняя свои служебные обязанности, ван Гулик продолжал заниматься научными исследованиями. Кроме того, пребывание в Чунцине отразилось и на его личной жизни: там он встретил Шуи Шифан, дочь одного из китайских чиновников, с которой они вскоре поженились, оформив брак как по протестантскому обряду, так и по традиционному китайскому. У них родилось четверо детей — три сына и дочь. Один из сыновей — Биллет — пошел по стопам отца и ныне является одним из ведущих голландских специалистов по Японии. После окончания войны ван Гулик был назначен советником при военной миссии в Токио. В те времена он профессионально изучал вопросы средневекого китайского судопроизводства, а кроме того, был увлечен китайскими детективными романами. Ему пришло в голову перевести и подготовить к изданию «Ди гунъань» — анонимный китайский судебный роман XVI века. Его публикация вызвала большой интерес необычностью материала. Англоязычные читатели даже не подозревали, что детективный жанр существовал в Китае задолго до того, как первые образцы его начали появляться на Западе. Издатели стали предлагать автору перевести и опубликовать что-нибудь еще в этом же роде. Именно тогда ван Гулик и решил написать свой первый роман, стилизованный под старинный китайский. Главным героем его произведения также стал проницательный и благородный судья Ди Жэньцзе из романа «Ди гунъань».