– Что ж, пошутили и хватит, хочу тебе напомнить, что в данный момент мы едем к очень почитаемой семье. Погода для конной прогулки довольно холодная, поэтому тебе предложат скорее пообедать, чем ездить кругами через парк по замерзшей земле, траве и падшим листьям. Конечно, я не хочу настаивать, но посоветую все же проявить стойкость и не соглашаться на изменение планов. – Ты меня пугаешь, Артур, откуда такая серьезность и напряженность, разве от этой конной прогулки что-то зависит? – Ты даже не представляешь, как важен сегодняшний день, но я ничего пока не скажу. Пытаться что-то разузнать было бесполезно, и это я знаю по собственному примеру, поэтому пришлось сменить тему: – А о чем ты так оживленно разговаривали с садовником? Мужские секреты? – Меня интересовало только то, какие цветы предпочитают женщины поместья Бэррон. Это, кстати, очень полезная информация, узнал, что Люси любит красные розы, миссис Бэррон – гладиолусы и белые розы, а ты… – А я предпочитаю маргаритки и пионы. Однажды услышала от Люси, что у меня все не так, как у всех, даже выбор цветов не странный: большое и маленькое. Сказав это, я почему-то засмеялась, Артур тоже не остался в стороне, и когда он начал улыбаться, обстановка окончательно разрядилась: – Мне поэтому и приятно с тобой общаться: ты не делаешь ничего без изюминки. Кстати, а насколько тебе нравится мой друг? – Не буду отрицать, что он мне симпатичен, но от одного вечера вряд ли бывает любовь или хотя бы дружба, – ответила я с заинтересованным видом, однако затем быстро сменила тему разговора. – А как твои взаимоотношения с мисс Бронгсберг, ты, кажется, был восхищен ею? – Да, восхищен, но не более. Мисс Бронгсберг очаровательна, когда поет, но общих тем для разговора у нас с ней нет, к сожалению. Всю дорогу мы общались, поэтому поездка быстро завершилась возле красивейшего поместья. Мой дом считается большим, но этот был просто огромным. По слухам, такое большое здание было построено на государственные деньги за хорошую службу одного из потомков Лонгби. Когда мы зашли внутрь, то слуги сразу же известили хозяев о нашем визите, обстановка в холле была шикарной и богатой, все было выполнено по последней моде, в интерьере лишь не хватало чего-то жилого и уютного. Мистер Лонгби спустился сразу, Эдварда пока не было, но, увидев радостную улыбку Джонатана, я даже на мгновение забыла про его сына. – Здравствуйте, уважаемая мисс Бэррон, вы сегодня особенно неотразимы! Как ваше самочувствие? Прошу прощения, сегодня из моей родни никто не приехал, так невежливо получилось. К тому же, наверное, я не смогу сопроводить вас на конной прогулке: погода не для старых костей. Может, вы останетесь, и мы все вместе пообедаем, впятером? – О, нет, спасибо, мне не страшна сырость или холод, все-таки мы в Англии, да и лошадь мне давно не доводилось седлать. Простите, а почему впятером? Кроме нас с Артуром и вас с Эдвардом кто-то ещё будет присутствовать? Еще не успев договорить фразу, я услышала открывающуюся слева дверь, но почему-то вместо того, чтобы посмотреть на входящих, я обратила внимание сначала на мистера Лонгби, который с чуть глуповатой улыбкой смотрел то на меня, то на Кингсли. Затем я мимолетно взглянула на Артура, на лице которого появилось явное раздражение, и только потом я увидела направлявшихся к нам Эдварда и Люси. Они шли нам навстречу и все ещё о чем-то продолжали беседовать, смеясь и перекидываясь взглядами. Мистер Лонгби первым обнаружил изменения в общем настроении и начал разговор: – Вы хотели сказать: почему только пять человек? В Лондоне плохая погода, так что экипаж, где была моя сестра с ее мужем и детьми завязла, и им пришлось вернуться. А вас разве не предупредили, что час назад сюда прибыла ваша сестра? – Ах, да, у меня совсем вылетело это из головы, – сказала я неправду только из интеллигентности. – Наверное, Люси мне что-то говорила, но, похоже, память меня подвела. Судя по всему, не зря моя любимая сестренка встала пораньше. Пока я заканчивала фразу, Эдвард и Люси уже подошли к нам и присоединились к нашей беседе. – Мы так хорошо и весело провели время, Эдвард так прекрасно умеет держаться в седле, я действительно восхищаюсь людьми, обладающими всем тем хорошим, чего нет у меня, – сказала Люси в такой заигрывающей сладкой манере, что мне стало не по себе. Но с другой стороны, Лонгби – свободный человек, и если ему понравилась не я, а моя сестра, то, что я могу поделать? Единственное, что мне было не понятным, так это то негативное высказывание в адрес Эдварда, произнесенное по дороге домой. Неужели это было просто высокомерие или все же желание скрыть симпатию? – Эх, как жаль, что вы не приехали раньше, – сказал Эдвард. – Лошади вели себя превосходно, да и погода была лучше. Мне с удовольствием хотелось бы продолжить нашу поездку со всеми вами, мои друзья, но Люси стало холодно. Не вежливо будет оставлять ее одну в таком большом доме, думаю, что стоит пригласить всех к столу и попить чая. – Спасибо, я совсем не против небольшого завтрака в кругу таких очаровательных и приятных людей, – без зазрения совести сказала я, хотя мое обращение целиком и полностью было адресовано Артуру и Джонатану. Мы прошли в большую столовую, где нас уже ждали приготовленные сладости с чаем высшего сорта. Как ни странно, беседа пошла сама собой, и я уже почти забыла о недавних обидах. Когда чаепитие подходило к своему логическому завершению, Артур и Эдвард ненадолго отлучились прогуляться по саду. Не сдержав своего любопытства, я встала и пошла в уборную, в надежде подслушать хотя бы часть их разговора. Но как всегда все пошло не так: Люси вдруг тоже понадобилось в уборную и, пройдя несколько шагов в сторону лестницы, которая вела на второй этаж, я обернулась на голос своей сестры. – Мэри, подожди, мне нужно поговорить с тобой… – Знаешь, мне кажется, что нам стоит поговорить позже, намного позже, а сейчас мне хотелось бы просто побыть одной. – Да, возможно я веду себя некультурно, отрывая тебя от собственных мыслей, но мне показалось, что ты не обрадовалась моему визиту. Отчего же? – Кое-что мне действительно не понравилось. Не сказав, ты приехала сюда с самого утра, а я почувствовала себя глупо, увидев недоумение на лице мистера Лонгби. И вообще мне не нравится двуличие. Сначала ты говорила, что Эдвард тебе совершенно не понравился, а теперь ты перед ним рассыпаешься в любезностях. – Да и ты не была столь уж разговорчива, я и от тебя не слышала фраз "он мне нравится" или "Люси, я, кажется, влюбилась"! Я не помню таких слов и похожих на них тоже. И вообще ты ведешь себя не благодарно: я тебе все рассказываю, а ты мне ничего. Что же? Не доверяешь? Конечно, я поняла, что, ничего не сказав Люси, развязала ей руки, поэтому не смогу предъявить какие-то требования. Да и все равно ничего бы это не дало, кроме очередных наставлений и оправданий. Вот только в душе, как будто что-то в этот момент оборвалось, наверное, это была последняя связь с сестрой, последняя ниточка доверия. Честный ответ о моем неравнодушии к Эдварду мне не хотелось давать, потому что слышать стенания Люси я не жаждала. И поэтому мои проблемы останутся со мной, как и гордость. – Доверяю, – глубоко вздохнув, ответила я. – И поверь, если бы он мне нравился всерьез, то я сказала бы. Тебе известно, насколько мне тяжело влюбиться в человека, которого я почти не знаю, а узнать Эдварда получше ты мне не дала возможности. В любом случае, если у вас взаимные чувства, то буду только рада этому. Прости, мне нужно в уборную. Развернувшись, я отправилась на второй этаж, несмотря на то, что Люси хотела ещё что-то сказать. Поднимаясь по ступенькам, я заметила, что думаю о своем, совсем отрешенном. О том, как хочется съесть яблоко, как красиво бывает осенью, какие узоры на перилах и рамах картин. За то время, пока шла, я очутилась на четвертом этаже, свернула налево и уже миновала несколько комнат. Привели меня в чувства голоса, доносившиеся из библиотеки. Как же я была счастлива, что совершенно случайно нашла то, что искала, ведь там, в библиотеке что-то выясняли Эдвард и Артур. Конечно, я никогда не любила подслушивать, однако сейчас это было скорее необходимостью. Около десяти минут я ходила по всему этажу, как будто бы рассматривая картины. Меня уже не волновала прислуга, проходившая мимо и удивленно смотревшая на мое странное поведение. То, что мне пришлось услышать, довело меня до слез, но я была непреклонна в своем намерении выслушать все до конца. Быть может, сначала я не понимала разговора и улавливала его отрывки, но после того, как собеседники повысили тон, голос Эдварда ударил по моим ушам: – Артур, почему ты так думаешь, ты же ее не знаешь! – Но ты, конечно, знаешь. Два дня знакомства! У вас, я так понимаю, любовь с первого взгляда? – Нет, конечно, но к ней у меня больше чувств, чем к Мэри. – Ты просто мало знаком и с Мэри, и с ее сестрой. Поверь, Люси пустышка, просто пустышка. Мэри – умная, красивая, проницательная, веселая, разговорчивая, она сможет стать тебе настоящим другом. А ты запутался в сетях малолетней плутовки! Я думал, что ты умнее! – Артур, ты не понимаешь! Да, Мэри своего рода идеал настоящей леди, и за все достоинства я ее искренне уважаю, но не хочу. Прости, но чем плоха Люси? Да, она хитра, глупа и не так возвышенна, но зато как молода и красива. Имея такую внешность, она запросто может не интересоваться философией Канта или Гегеля. – Да она же, как кукла, надоест тебе через пару лет! – Почему ты не можешь понять одну истину: я выбираю себе жену, а не друга или книгу! Если Люси мне надоест, то я заведу любовницу. В чем проблема? – Не думал я, что кроме глупости, в тебе есть еще и жестокость. – Прости, но я не привык сглаживать и смягчать правду. Не спорю: Мэри прекрасная девушка, но она слишком умная для меня, у нас с ней ничего не получится. Что я могу ей предложить? Она будет скучать и со временем вообще меня возненавидит. А Люси сегодня на прогулке восхищалась мной! Это приятно. – Если бы ты знал Мэри лучше, то понял бы: ненавидеть она не умеет. – Да, ты прав. Это все отговорки. Говоря, как мужчина мужчине, мне кажется, что Люси как женщина намного привлекательнее, думаю, что и без платья тоже. Кстати, а почему ты сам не женишься на Мэри? Вдруг меня сзади аккуратно кто-то погладил и послышался испуганный голос служанки: – Просите меня, пожалуйста, я не должна спрашивать, но с вами все хорошо? Может, позвать мистера Лонгби? Я даже не обратила внимания на то, что сижу на полу и плачу в подол платья. Конечно, я попыталась вытереть слезы, но, поднявшись на ноги и посмотрев на себя в зеркало, удивилась тому, насколько все было плохо. Из-за прихода служанки, я не слышала продолжения разговора, однако и этого было достаточно. – Нет, благодарю вас, мне… надо уехать… мне нужно домой… домой уехать. Скажите, чтобы подали экипаж. Скажите хозяину, что мне стало нехорошо, оттого и отбыла раньше. А где здесь можно умыться? – Я провожу вас, в этом доме можно заблудиться, если его не знать. Когда я привела себя в порядок, то спустилась вниз, где меня уже ждал экипаж. Возле выхода стоял недовольный мистер Лонгби: – Мисс Бэррон, отчего вы так долго отсутствовали и так скоро собираетесь уехать? – Простите, плохое самочувствие заставило меня покинуть ваш уютный дом. Люси поедет с Артуром, передайте им мои извинения. Благодарю за чудесный прием, приеду в любой момент, если пригласите. – Мои двери всегда для вас открыты. Всего доброго, надеюсь, мы ещё увидимся. Сев в экипаж и проехав милю, я расплакалась так громко, что извозчик услышал и остановился. Мне в тот момент как раз не хватало свежего воздуха. На улице было очень холодно и туманно, что отвлекло меня от тех глупых мыслей, которые возникают в тяжелые моменты жизни. Осенняя свежесть изменила мое самочувствие, и все мои проблемы перекинулись с личного пространства на климат Англии. На мгновение мне захотелось уехать отсюда хотя бы на неделю к родственникам во Францию. Мне захотелось перемен, отдыха, знакомств с новыми людьми и приятных впечатлений. Вернувшись домой, я заперлась в своей комнате и осталась в гробовой тишине, которая давила на уши. Конечно, всем известно, что неприятности проходят, тучи рассеиваются и солнце засветит ярче. Но сейчас, сейчас мое сердце разрывалось на тысячи тысяч кусков. Всё пошло не так: сестра предала, человек, который тебе нравился, не оставил надежды даже на дружбу, а все идеалы, к которым стремилась, оказались нужными только мне и никому больше. К кому мне теперь обратиться за советом? От матери я далека, от сестры ещё дальше, а Артур не должен знать, что их разговор с Эдвардом не был приватным. Катрин! Вот человек, который поймет, не придаст и никому не расскажет. На часах была уже полночь. Когда я вышла из комнаты, все уже спали, и никому не было до меня никакого дела. Спустившись в крыло для прислуги, я постучалась к Катрин, которая на удивление быстро открыла. – Мэри? Доброго вечера, не ожидала тебя здесь увидеть. Что сегодня произошло? Ты не открывала дверь, не выходила к ужину, даже Артура не впустила к себе. Это на тебя не похоже. – Артур был здесь? Честно говоря, мне не хотелось никого видеть, и на просьбы впустить в комнату отвечала отказом всем без разбора. А ты куда-то собираешься? Я помешала? – Нет, что ты, я тебя всегда рада видеть, но сейчас мне действительно пора уходить, дело срочной важности, зайди через пару часов, если не будешь спать. А если будешь, то я утром сама к тебе приду. Не обижаешься на меня? – Нет, конечно, увидимся завтра утром. Поднявшись в свою комнату, я мгновенно заснула из-за пережитого стресса. Разбудила меня утром улыбающаяся мама, что было более чем странно: – Доброе утро, моя многоуважаемая дочь. Мне уже рассказали, что вчера твое настроение было испорчено. Не могла бы ты поделиться со своей мамочкой, какова же причина столь странного поведения? А то ни Люси, ни Артур не знают. – Честно говоря, мне вчера стало очень плохо, поэтому оттуда и уехала пораньше. А уже в доме захотела спать настолько сильно, что не могла даже встать с постели и кому-нибудь открыть дверь. Простите меня, если заставила всех волноваться, этого больше не повторится. – Я знаю, что ты чего-то не договариваешь, но если не хочешь говорить, то можешь пока оставить свои тайны при себе. Когда придет время, тогда сама придешь за советом к своей мамочке. Встав с постели ближе к полудню и приступив к повседневным обязанностям, я решила зайти к Катрин, которой не оказалось на месте. Однако ее мама все объяснила: – О, мисс Бэррон, какая честь для нас ваше присутствие! Вы, верно, пришли к дочке, а нет ее сейчас, да и у меня дел полно. Должно быть, Катрин на кухне, пойду туда и позову, а вы, если хотите, в комнате подождите. Вот, прошу, садитесь на кровать, пожалуйста. Проводив меня внутрь, она мгновенно убежала, а я спокойно стала ходить по комнате и рассматривать все подряд. Вдруг сквозь небольшое отверстие приоткрытой тумбочки я увидела ту книжечку для записей, которую подарила Катрин. Решив проверить, улучшился ли ее подчерк, я достала книжечку и села на кровать. Однако, открыв ее и начав читать, я уже вообще перестала обращать внимание на грамотность, ошибки или наклон букв. Сразу с первой страницы было понятно, что чтиво это весьма интересное: "Эта книга предназначена для собственных высказываний о жизни моей семьи, моих хозяев и меня. Краткий рассказ служанки Катрин". Книга была небольшой, поэтому автор данного сочинения лепил буквы одну на другую, что вызывало очень большие затруднения в прочтении, однако смысл был намного важнее оформления, отчего я продолжила читать: "…Когда мне пришлось переехать из Парижа в Англию, я была ещё ребенком, тогда все казалось таким прекрасным, казалось, что здесь мне будет намного лучше. Маргарет Бэррон, хозяйка дома, меня очень любила, и каждый раз, как видела, хлопала по маленькой розовой щечке. Языкового барьера у нас не было, так как все вокруг прекрасно знали французский. Вот тогда я впервые и почувствовала зависть, нет, эта была не та зависть, с которой смотрят на удачу других. Это была зависть соперничества, мне часто приходил в голову вопрос: "Отчего не учат слуг писать, читать, знать другие языки, ведь они не хуже, не глупее!" С течением времени наша жизнь усложнилась: без знания английского нам приходилось туго, потому что вся остальная прислуга вообще нас не понимала, а на рынке тяжело было даже выразиться. Первые три месяца я плакала каждый день от бессилия, но моим хозяевам было все равно. Они приобрели иностранных игрушек, остальное им было уже не интересно, а когда я стала быстро взрослеть, то Миссис Маргарет Бэррон не стала вообще обращать на меня внимания, как и на всю мебель, стоящую вокруг. Хозяйка моя, честно говоря, вообще напоминает набитую яблоками индюшку. Всегда благовоспитанное поведение, красивые наряды и безупречное гостеприимство, но такое холодное сердце, что мороз в середине зимы позавидовал бы. К нам, прислуге, она относится со снисхождением, считая неравенство таким же естественным, как и дождь в Англии. Конечно, я понимаю и принимаю законы и нравы нашего времени, но как же хочется хоть иногда увидеть в ее глазах не презрение, а уважение. И, несмотря на то, что я общаюсь с ее дочерью, она редко замечает мое присутствие. А общаюсь я с Мэри Бэррон, симпатичной наивной девушкой, которая, кстати, и научила меня писать и читать. Когда мы с ней сблизились, то ко мне стали относиться иначе. Другая прислуга начала со мной здороваться, улыбаться и исполнять все мои просьбы, они знали, что в случае надобности, только я могла что-нибудь попросить у хозяев. Ни смотря на то, что Мэри научила меня грамоте, мои познания были каплей в море. Мне приходилось тайком брать словари и художественную литературу, чтобы стать такой же, как те, кому я служу. Вы спросите, когда же я успевала выполнять всю домашнюю работу? Дело в том, что о своем намерении чего-то достичь в жизни я поделилась с мамой, которая согласилась выполнять часть моей работы. В какой-то степени мне приходится благодарить Мэри, что она стала со мной общаться, советоваться, рассказывать всякую ерунду об «интересной светской» жизни, причудах богатеньких стариков, о современных тенденциях в моде. Но на моем месте мог оказаться кто угодно, поэтому полностью моя заслуга, что этим человеком стала я. Для меня это было несложно: где надо – посочувствовать, где надо – помочь, где надо – промолчать. После близкого с ней знакомства, мне приходилось долгое время терпеть ее философию о каком-то непонятном выборе. А размышлять-то, по сути, было не о чем, хочешь – делай, не хочешь – не делай, вот и вся философия. Однако больше всего меня поразила просьба Мэри о том, чтобы я научила ее готовить, хотя я уверена, что в ее жизни этот навык не пригодится. Вот так, среди зеленого салата и красных перцев, в родной для меня обстановке мне легко было увидеть в Мэри человека, доброго, чуть-чуть наивного и даже веселого. Я признала свою ошибку, и теперь настоящая дружба появилась и в моей жизни.