В это время бай позвал своих работников и велел запереть наших овец в загон. Мы повисли на узде лошади Азима-Курносого и стали умолять его, чтобы не губил нас: — Мы вам желаем еще больше богатства, бай-ата! Мы бедные сироты, мы будем молиться за вас! Бая совершенно не трогали наши просьбы, он продолжал ругаться, кричать, а работники тем временем погнали овец. Мы пошли следом за стадом. Аман все еще за пазухой держал ягненка. Когда приблизились к загону, он стал снова умолять бая: — Бай-ата, ведь сегодня базарный день, ради аллаха, не задерживайте нас. Вы, наверно, знаете нашего хозяина: если мы не успеем на базар, он шкуру с нас спустит. — А кто твой хозяин? — спросил бай сердито. — Наш хозяин из Бешагача, Караходжа бай. Кажется, бай немного смягчился: — Тогда я сам поговорю с вашим хозяином. Так-то вы смотрите за его овцами! Пусть он накажет вас, негодяев. Вы так относитесь к добру мусульманина, заработавшего это добро в поте лица. Сегодня, если буду здоров, я приеду на базар и встречусь с Караходжой, и пусть он вам покажет, как надо относиться к чужому добру. Гони своих овец на базар! Солнце высоко. Базар уже давно в разгаре, а вы здесь все храпите в тени, щенки ленивые! Тысячу раз благодаря аллаха, мы скорее погнали овец дальше. Приближаясь к базару, увидели, что сам хозяин вышел нас встречать. Он строго отчитал нас за опоздание. На базаре хозяин велел связать овец попарно. В груди стучало, как при ударе о ствол дерева топором, руки дрожали, и когда мы связывали уже четвертый десяток, нас обступили покупатели. Сегодня на базаре был большой спрос на овец. Если бы мы стали связывать остальных овец, тут же обнаружилась бы пропажа. Что делать? Я незаметно толкнул в бок Амана: — Что будем делать, Аман? — Молчи, как-нибудь улучим момент и сбежим. Хозяин был занят тем, что торговался с покупателями; те, прицениваясь, спорили, трясли ему руку. Аман, делая вид, что пытается поймать убежавшую овцу, смешался с толпой. Я тоже пустился за Аманом. На базаре легче: смещался с толпой — считай, что спасся. Ведь карманщики тоже только так и спасаются! Аман выбрался из толпы, снял чапан, шапку, все это сунул под мышку, и мы в один миг оказались на другом конце базара. Запыхались от бега, словно за нами гнались. Время от времени все оглядывались назад. А опомнились мы уже на дороге, ведущей в наш кишлак. Так как было небезопасно идти по большаку, мы пошли по садам, огородам, перелезая через ограды. Считая, что наверняка спаслись от преследований бая, мы забрели в какой-то заброшенный двор и прилегли отдохнуть. Очень хотелось есть. Никто из нас не решался пойти в лавку за лепешками. Не зная, сколько времени мы так пролежали, но, как говорится в поговорке: «пустой мешок не стоит», проклятый желудок требовал свое. Нужно было достать хоть какую-нибудь еду, чтобы не умереть с голоду. Несмотря на то что потеряли пять овец и бай, может, нас ищет, не знаю, как у Амана, но у меня настроение было отличное. Я освобождался от всяких тягостных мыслей. Но Аман, видимо, или встал с левой ноги, или же успел опомниться от страха и начал жалеть о потерянном заработке. Он был хмур, сердит, капризен. — Это все из-за тебя! Без тебя у меня все было бы хорошо. Кто сейчас даст другому телку, двух ягнят и одну козу? Вообще ты какой-то невезучий! — говорил он зло. Я рассердился: — Ты думаешь, я счастлив видеть твою мерзкую рожу? Если бы не я, ты бы полстада растерял. Кто бегал по полям, огородам, искал овец? Кто помогал твоей овце окотиться? Это твое спасибо, да? Наша размолвка, казалось, была недолгой. Мы снова вместе пустились в путь. Однако чувствовалось, что Аман затаил против меня настоящую злобу. Полдень. Мы намеревались по меже выбраться на проезжую дорогу. Но тут столкнулись с дехканами. — Да поможет вам аллах! — приветствовали мы их. Эти люди выкапывали морковь и собирали ее в мешки. Мы спросили у них дорогу на Карасай. Они внимательно оглядели нас. И тот, который был постарше, сказал: — Дети мои, если вам не надо что-нибудь продавать или покупать, что вам делать в Карасае? Туда ведь только на базар ездят! Поработайте здесь два-три дня, заработаете мешок моркови. Тогда можете и на базар пойти. Нам показалось, что старик прав, но мы подумали: «Странно, откуда он узнал, что мы нуждаемся в работе?» — Да, в городе-то нам нечего делать, просто ищем работу, — сказал Аман. — Эх, дети, дети, работу не ищут, работа сама приходит к людям, она находится под ногами. Если даже вот этот прутик переложить с одного места на другое — это уже работа. Идемте, копайте морковь. Слава аллаху, тут хватит дела и вам и нам, — сказал старик. Мы согласились. Оставив чапаны и шапки на грядке, мы приступили к работе. Морковь была отборной, крупной. Немного покопав, выбрали несколько морковок, вытерли о подол рубашки и с хрустом стали жевать. Морковь показалась сладкой, как никогда. За день мы набрали несколько мешков. Вечером верхом на лошади приехал хозяин. Завидев его, мы еще больше усердствовали. После приветствий: «Да поможет вам аллах», «Спасибо» — он спросил у старика, кто мы такие. Старик рассказал все, как было. — Нам послал их всевышний. Ребята очень старательные. Они послушались доброго совета и с полудня уже трудятся. — Раз так, пригласите их в усадьбу, пусть их накормят. Таким работящим малым никто ни в чем не откажет, — сказал бай. После отъезда хозяина мы еще немного поработали. Нагрузили мешки на арбу и пошли в усадьбу. Аман изменился в лице и время от времени поглаживал живот. На ужин был машевый суп. Мы решили, что, видимо, в приступе доброты бай велел для нас наполнить большие чаши. Для нас машевый суп был роскошью. Мы тут же опустошили чаши. Люди, которые копали с нами морковь, оказались соседями бая, пришедшими на хошар[13]. После ужина они помолились и разошлись по домам. Мы решили остаться переночевать и попросили на это разрешения. Бай указал место в узком проходе конюшни, где обычно спят слуги. Там стояла старая деревянная кровать. Аман, давно мечтавший поспать на кровати, постелил какую-то шкуру, укрылся халатом и, облегченно вздохнув, растянулся… Так как я был младше его, лег на пол. Но мне не давал заснуть скрип кровати. Аман стонал и время от времени выбегал во двор. Видимо, его беспокоили морковь и машевый суп. Для такого человека, как я, пересчитавшего на своем веку много чужих дверей и порогов, привыкшего к разной еде, машевый суп в моем желудке находился как у себя дома. Я чувствовал себя великолепно. Аман же не знал покоя до самого утра. Проснувшись рано утром, умылись в пруду и были готовы приняться за любое поручение хозяина. Только Аман выглядел измученным. Он был бледен, худ. Хозяин прислал закопченный кумган с чаем, заваренный кожурой джуды, две лепешки. Когда мы сидели за чаем, он подошел и спросил: — Что вы, джигиты, теперь собираетесь делать? У меня здесь, кроме вас, есть еще несколько слуг, они вчера ушли на поле за соломой. Если хотите остаться — оставайтесь. Впереди зима, а еды у нас хватит. Зимой работы не так много. Будете присматривать за скотиной, вот здесь будете разводить костер и жить в свое удовольствие. Дам я вам одежды, каждую неделю буду выдавать на мелкие расходы, ну, а никаких других денег платить не могу… — Хорошо, хозяин, мы подумаем, — сказал Аман. Когда хозяин ушел к себе, мы с Аманом посоветовались. Правильно говорит хозяин: впереди зима, идти нам некуда. И вряд ли мы найдем место получше! Ведь не проживешь зиму на рубль двадцать пять копеек, которые были у меня. Мы решили остаться. — Тогда, — сказал хозяин, — нечего вам здесь рассиживаться и чаевничать. Пусть один из вас останется здесь, другой… у меня есть корова, которая досталась после смерти отца, вот другой пусть выведет ее пастись в поле. А тот, который останется, будет помогать по хозяйству. Если придут гости — подавать чай. Аман вызвался остаться дома. Он любил слушать шум самовара и болтовню гостей… Тем более после такой ночи вряд ли он мог бы ходить за коровой. Хозяин указал мне на пеструю корову и велел ее вывести. Пока ее выводили, она мирно шла за мной и показалась очень покладистой. Когда приблизились к роще, корова сбавила ход и потянулась назад. «Вот бедная скотина, видимо, устала», — подумал я и прутиком ударил ее по спине. Корова тут же растянулась на земле и закатила глаза. Изо рта ее показалась пена, она стала вся дрожать и дергаться. Я страшно напугался и не знал, что делать, хотел звать на помощь, но вокруг никого не было. Потом эта проклятая корова вдруг вскочила и кинулась бежать, подняв хвост трубой. Разве можно было ее догнать? Только из-за того, что хозяин сказал, эта корова осталась в наследство от отца, что она для него очень дорога, я, не обращая внимания на колючки, вонзавшиеся в мои пятки, что есть силы погнался за взбесившейся коровой. «Чтоб ты подохла, и чтоб тебя вороны заклевали», — проклинал я корову. Запыхавшись, наконец добежал до нее и вижу: корова спокойненько пощипывает траву. Она только посмотрела в мою сторону и, словно овод ее укусил, опять игриво подпрыгнула и снова пустилась по полю. Я так и пробегал до самого вечера. Как ни старался, мне никак не удавалось ухватиться за болтавшуюся на ее шее веревку. Я, как лиса, за которой гнались волки, бегал с высунутым языком. Уже к закату солнца я собрал силы и так припустился за ней, что схватил волочившуюся по земле веревку и, несмотря на то что корова упиралась, с тысячью бедами дотащил ее до какого-то загона и с трудом привязал там в хлеве. Бледный, усталый, я еле добрался на дрожащих ногах до дома. Аман возлежал на своей облюбованной кровати. — Как твои дела, Аман? — спросил я. — Э, не спрашивай, дружище, — ответил он. — Я, пожалуй, покину этот дом. — Отчего же? — После твоего ухода пришли гости. А жены бая, оказывается, такие искусные поварихи… Каких только угощений они не приготовили! Гостям подают то манты, то шашлык, приготовленный в тандыре, то лагман, а к чаю было столько сладостей… Короче, я был по горло сыт. Чуть пузо не лопнуло. Когда гости разошлись, хозяин дал мне в руки счеты и повел из дома в дом, к своим должникам. Заходим в один дом, а там: «Проходите, проходите!» Увидев счеты у меня под мышкой, видимо, все думали, что я байский писарь, и усиленно начинали угощать и пловом и шурпой. А, долго рассказывать. Вот сейчас лежу и не могу подняться — сытная еда свалила меня окончательно! О блюдах, что он перечислял, я только слыхал. Я очень завидовал Аману. У меня из головы не выходила мысль отправить его с припадочной коровой, а самому ходить с баем по дворам со счетами под мышкой. — А как твои дела? — спросил Аман. — О, у меня что надо. Я здорово провел день. Эта корова, дай бог ей долгой жизни, оказалась такой спокойной. Я оставлю ее на какой-нибудь полянке, она и стоит как вкопанная. А когда поблизости выщиплет всю траву, посмотрит на меня, как бы спрашивая: «А можно мне сдвинуться с места?» Вот какая скотина! Потом я отвожу в другое место, где трава погуще, а сам ложусь под дерево и сплю… сколько моей душе захочется. И все трехдневные мытарства, усталость как рукой сняло. Хорошо, что я здесь не остался. Прислуживал бы гостям и устал бы как собака. Аман, видимо, верил моим словам. Он слушал и поддакивал мне. Вечером хозяин нам прислал на ужин жидкую затируху. Я удивился бедности ужина и взглянул на Амана. Аман, видимо, понял. — Этот ужин по мне. Сегодняшняя пища была настолько сытной, что этого мне достаточно. Легче будет для желудка, — сказал он и стал хлебать затируху. Утром, когда мы готовились идти на работу, хозяин снова принес нам две лепешки и чай, заваренный кожурой джиды. — Ну, мальчики, чем будем сегодня заниматься? — Посоветуемся тут, — сказал Аман. А когда хозяин ушел, он сказал мне: — Совесть все-таки надо иметь. Сегодня ты останься дома. Я пойду пасти корову. Только я хочу тебя предупредить об одном… Хозяин, перед тем как пойти в гости, даст тебе пол-лепешки с творогом. Ты не ешь! Это он делает для того, чтобы ты жадно не набрасывался в гостях на еду и чтобы не подумали, будто хозяин тебя впроголодь держит. Ты просто поблагодари его, но не ешь!