Патрик Винтер: Нет. Прокурор: Что же вы обнаружили? Патрик Винтер: Там была кое-какая информация обо мне. Прокурор: Какая именно информация о вас, господин Винтер? Патрик Винтер: О том, что я сделал. Прокурор: Нельзя ли более конкретно? Патрик Винтер: Эти желания возникли у меня сразу после его рождения. С момента появления на свет Йонаса. Это были ужасные и неестественные желания. Прокурор: И в этом документе говорилось о ваших желаниях? Патрик Винтер: Да, о моих желаниях и поступках. Ужасных поступках». Тут Тилля словно прострелило. «Черт возьми, Скания! – подумал он. – Такого не может быть! У Патрика Винтера есть еще один ребенок! Или был?» В этом месте в тексте записи было отмечено, что Винтеру стало плохо, и допрос был продолжен после перерыва: «Патрик Винтер: Для меня является загадкой, откуда неизвестному мне сослуживцу из фирмы «Ксантия» стало известно о моих грехах. Сам я никогда никому об этом не рассказывал и исключаю возможность того, чтобы кто-то из страховщиков смог бы собрать подобные сведения. Тем не менее, когда я открыл папку с документами, мне показалось, что мысли были записаны прямо из моей головы. Прокурор: Вы хотите сказать, что прочитали не только о том, что уже совершили, но и о своих мыслях? Патрик Винтер: Да, это походило на то, что кому-то удалось заглянуть в самые потаенные и мрачные места моей души. Прокурор: Не могли бы вы изложить это суду более подробно? Патрик Винтер: Я прочитал о том, что произошло в один конкретный осенний день. После обеда, точнее, в половине третьего, Линда находилась в плавательном бассейне. Йонасу тогда было всего год, и я пошел вместе с ним в подвал. Должен вам доложить, что у нас есть небольшая сауна. И с ней постоянно возникали проблемы, поскольку дверь заклинивало. Дело заключалось в том, что предыдущий владелец дома не заботился о ее обслуживании и профилактике, в результате чего сауна перестала соответствовать общепринятым стандартам безопасности. Так вот, я включил печь подогрева на полную мощность и через полчаса направился в сауну. Температура в ней поднялась до девяноста градусов. Я подождал до пятнадцати минут четвертого, то есть до того времени, когда уроки по плаванию закончатся, поскольку знал, что после этого Линда всегда ездила по магазинам, чтобы сделать необходимые закупки для ведения домашнего хозяйства. Таким образом, в моем распоряжении оставался примерно час. Прокурор: Для чего? Патрик Винтер: Чтобы прикрутить внутреннюю дверную ручку, которая ослабла. Прокурор: Зачем? Патрик Винтер: Чтобы сауна больше не открывалась, пока в ней находились бы мы с Йонасом. Прокурор: Вы вошли в сауну вместе с ним? Патрик Винтер: Конечно. Все должно было выглядеть реально. Как несчастный случай». В этом месте Тилль прервал чтение и закрыл глаза, и перед его мысленным взором возникла картина, как отец с сыном в буквальном смысле стали задыхаться на девяностоградусной жаре, умирая от жажды и слабея с каждой минутой. «Колебался ли Патрик, когда закрывал дверь? – спросил он самого себя. – Может быть, в последнюю минуту он изменил свое решение, но впал в панику и начал, как одержимый, молотить в запертую дверь, выплескивая смертельный страх, в то время как на нестерпимо горячем воздухе головка его маленького сынишки становилась все краснее и краснее?» Тилль отогнал от себя страшное видение и продолжил чтение: «Прокурор: Вы намеренно пошли с тринадцатимесячным ребенком в неисправную сауну? Патрик Винтер: Йонас был немного простужен, а кроме того, в тот день в нашем доме отопление работало плохо. С ним в начале отопительного сезона всегда возникали проблемы. Поэтому мне легко было бы объяснить Линде, что я хотел всего лишь согреть нас обоих, но совершил при этом непоправимую ужасную ошибку. Прокурор: Разве вы не боялись за свою собственную жизнь? Патрик Винтер: У меня не было сомнений в том, что Линда в первую очередь понесет покупки в подвал и найдет нас. Будучи взрослым, в течение часа я, скорее всего, выдержал бы эту жару и остался в живых. А вот Йонас наверняка бы ее не перенес. Уже через несколько минут он замолчал, а через четверть часа и вовсе стал ко всему безразличным. Жара была просто дикой, а я еще положил его на верхнюю полку и поближе к печке. Прокурор: Но ваш план не удался?» В этот момент Тилль, который, сам того не замечая, начал потеть, испытал огромное облегчение. У него возникло чувство, будто бы его окатили холодной водой. «Слава богу! – подумал он. – Он не убил его. Патрик Винтер только попытался это сделать. Скания не отправил меня в психушку с репутацией безумного убийцы маленьких детей!» С этими мыслями Тилль продолжил читать текст документа: «Патрик Винтер: На следующий день наша экономка должна была идти в отпуск. Обычно она приходила к нам по средам, но перед отпуском ей захотелось нас порадовать, постирав в стиральной машине и погладив мои рубашки. Поэтому в порядке исключения прислуга появилась во вторник. Прокурор: А придя, она обнаружила вас в сауне? Патрик Винтер: Да. Через двадцать минут после того, как мы оказались запертыми. Она думала, что спасла нам жизнь. Я щедро вознаградил ее и попросил ничего Линде не говорить. Тем более что с малышом ничего не случилось – он снова ревел как резаный. Зачем же было расстраивать Линду и вселять в нее кошмары? Конечно, я обещал заменить старую дверь сауны, что и сделал. Теперь в запертом состоянии ее держит только магнит. Прокурор: И все это было написано в деле, которое вы взяли с собой с работы домой и открыли вечером 20 июля? Патрик Винтер: Да. В нем содержалось подробное описание моей неудавшейся попытки убийства. Прокурор: И что вы подумали, читая это? Патрик Винтер: Я был в шоке. Прокурор: Когда вы читали этот документ, у вас возникло желание его съесть?» Дочитав до этого места, Тилль чуть было не ухмыльнулся. Настолько неуклюжей казалась попытка прокурора проверить, не является ли обвиняемый симулянтом. Как-то раз в журнале «Шпигель» ему довелось прочитать статью о том, как психиатры разоблачают мошенников. В ней говорилось, что люди, притворяясь сумасшедшими, обычно склонны признавать свои странности. На месте Патрика Винтера они непременно воскликнули бы: «Конечно, я хотел съесть этот документ! И лучше всего с кетчупом!» А вот по-настоящему больные психи не стали бы выказывать какие-либо дополнительные симптомы или особенности в поведении. Вот и получалось, что Патрик Винтер либо был знаком с таким приемом, либо на самом деле страдал психическим расстройством. Во всяком случае, именно к такому выводу подталкивало дальнейшее чтение текста протокола: «Патрик Винтер: Зачем мне было есть этот документ? Прокурор: А что вы захотели предпринять, прочитав его? Патрик Винтер: То, что он мне приказал. Прокурор: Документ что-то приказал вам? Патрик Винтер: Да. На последней странице. Там имелась подробная инструкция. Прокурор: И что было написано в этой инструкции?» В этом месте у Тилля задергался глаз, а во рту пересохло, поскольку в протоколе было записано следующее: «Патрик Винтер: В ней содержались указания о том, каким образом я могу убить своего сына Йонаса. Но на этот раз так, чтобы никто не смог мне помешать. Чтобы все получилось». Глава 23 – Сколько? – не отрываясь от листа бумаги, спросил Тилль. Его поведение напоминало действия маленького ребенка, который держит руки перед лицом в надежде сделаться невидимым для окружающих. Между тем Армин, усевшийся на свою кровать, пока Беркхофф читал, по-видимому, решил дать ему отсрочку от экзекуции. Во всяком случае, он не нанес удара, а только переспросил: – Что ты имеешь в виду? – Сколько денег тебе заплатят за то, что ты меня пытаешь? – уточнил Тилль и, внимательно посмотрев на Армина, подчеркнул: – Обычно подобные вещи сюда вовнутрь с воли не попадают. Следовательно, сей документ тебе кто-то дал. Кто приказал тебе меня убить? Армин ничего не ответил, а только встал. Тогда Беркхофф, которого не оставляло чувство, что его совсем недавно кастрировали при помощи двух кирпичей, выпрямился и быстро, словно пулемет, проговорил: – Ты ведь здесь пожизненно? Верно? Так что тебе нечего терять. Мне тоже. – И что? Тогда Тилль решился попытать свою удачу, несмотря на возможность попасть пальцем в небо. – А как насчет твоего отца? Он еще жив? – Почему это тебя интересует? – Просто если он еще жив, то я могу внести в это некоторые коррективы. – Ты? – переспросил Армин и громко захохотал, схватившись руками за поясницу, словно старик, мучившийся болью в спине. – Ты даже не выйдешь из этой камеры живым! Чего уж говорить о возможности приблизиться к дому престарелых! «В доме престарелых, говоришь, – подумал Тилль. – Отлично, значит, его старик еще жив». – Тем не менее я могу его убить, – заявил Беркхофф, решив сразу все поставить на одну карту.