Из сказанного руководителем клиники вытекало, что помещение его в одну камеру с Армином изначально не планировалось. Это и объясняло неожиданную реакцию Симона, когда, увидев Вольфа, санитар решил подстраховаться и уточнить по телефону, правильно ли он привел Тилля. «Знать бы еще, у кого?» – подумал Беркхофф. Тилль хотел было спросить у фрау Зенгер о том, кто являлся ответственным за распределение мест, но потом понял, что такой вопрос мог вызвать ненужные подозрения. Ведь если о том, что Армин является его врагом, знала даже пациентка Седа, то это наводило на мысль, что подобное обсуждалось и среди персонала. А отсюда следовало, что у Беркхоффа в клинике имелся противник, который намеренно позаботился, чтобы Патрика Винтера заперли в тесной камере с психопатом Вольфом. И если Тилль не слишком ошибался, то этот враг уже показал свое лицо и даже открыто угрожал ему во время своего визита в комнату интенсивного кризисного вмешательства. В отличие от видений ночного сна Беркхофф хорошо помнил фамилию данного человека – это был доктор Касов. – Господин Винтер, вы меня слышите? – оторвал Тилля от раздумий голос фрау Зенгер. Он посмотрел на нее и осознал, что, задумавшись, не заметил, как она встала из-за стола. Увидев, что пациент вновь обратил на нее внимание, руководитель клиники протянула ему записку с номером. – Идите к месту раздачи лекарств. Персонал там уже предупрежден и выдаст вам что-нибудь обезболивающее. Если вам потребуется средство посильнее, то обратитесь туда еще раз. – Я все понял. С этими словами Тилль схватил записку здоровой левой рукой, поскольку боль в правой руке все еще заметно пульсировала, хотя и была приглушена местноанестезирующим средством. – В принципе, я предусматривала сегодня это время для проведения индивидуальной беседы с вами, но теперь ее придется перенести, так как мы уже не успеваем до группового сеанса, который состоится в два часа. – Ясно, а где он будет проходить? – В порядке исключения в холле, поскольку большой зал нам нужен для проведения собрания сотрудников. Доктор Возняк тоже не станет сегодня проводить сеанс в течение целого часа, чтобы успеть на собрание хотя бы под конец. – Понятно, – отозвался Тилль, которому одновременно стало ясно, что времени для установления контакта с шурином до начала сеанса остается слишком мало. При этом Беркхоффу требовалось задать Скании несколько жизненно важных вопросов. Среди них первым являлся такой: что конкретно сотворил Винтер со своим маленьким сыном? Необходимо было также выяснить, по какому его делу проходил судебный процесс? И наконец, почему у него имелась возможность прогуляться до детского сада, чтобы поджечь себя в нем, как живой факел? – Вам нужно что-нибудь еще? – спросила фрау Зенгер, заметив нерешительность молча переминавшегося с ноги на ногу Тилля. – Вчера вы упомянули о библиотечном автобусе, – после недолгого колебания произнес он. В ответ фрау Зенгер покачала головой и сказала: – Мне очень жаль, но сейчас он временно не ходит. Слишком опасно. С этими словами она рукой указала на окно, а Тилль почувствовал, как у него опять поднимается температура, что происходило и накануне, когда он не видел способа вырваться из общей камеры с Армином. Постепенно Беркхофф начал привыкать к тому, что возникавший внутри его и стремительно разгоравшийся жар был связан с его наибольшими опасениями. «Без библиотеки мне не удастся получить свой телефон, а без мобильника я оказываюсь отрезанным от внешнего мира», – с ужасом подумал он. И это не считая той вспышки ярости, которую следовало ожидать со стороны Армина, если Тилль попытается оправдаться перед ним. В таких условиях Беркхофф впервые серьезно задумался над тем, чтобы отказаться от своей затеи. На какое непродуманное безумие он посмел отважиться! А ведь Скания предупреждал его, что он недооценивает всю серьезность ситуации. Из-за своей глупой идеи совершенно здоровый Тилль оказался заключенным в клинику для душевнобольных, из которых по крайней мере один почему-то жаждал его смерти. Почему-то! – В такую погоду запрещены и прогулки, – пояснила фрау Зенгер. – Наш советник проинформировал нас сегодня утром, что страховая компания отказывается от любой ответственности, если кого-нибудь убьет упавшей веткой. Именно поэтому мы и проводим внеочередное собрание сотрудников. Надо принять необходимые меры, поскольку из-за непогоды будет еще хуже. – А как бы мне получить книгу? – несколько нервозно для столь безобидного вопроса спросил Тилль. – Нет проблем, – ответила руководитель клиники. – Автобус стоит на крытой парковке, которая все еще доступна. Если вы сообщите мне название, то я распоряжусь, чтобы ее принесли в вашу палату. Тут лицо фрау Зенгер расплылось в улыбке, и она добавила: – Конечно, если такая книга у нас есть. «Естественно, такая книга у вас есть, – пронеслось в голове у Беркхоффа. – Полка номер три, второй ряд. Прямо за Библиями». Тилль неосознанно проглотил подступивший к горлу комок и почесал себе затылок, судорожно размышляя, стоит ли ему рисковать. А вдруг по дороге в палату посыльный откроет книгу? Вдруг по пути он обнаружит подозрительный шорох или телефон выпадет из нее? Затем ему пришло в голову, что он даже не сможет объяснить, откуда ему известно о том, что интересующая его книга стоит именно во втором ряду позади остальных. Поэтому он отважился на просьбу: – Если возможно, то в автобусе я хотел бы выбрать себе книгу сам. – Это еще почему? – Мне нравится запах книг, он меня успокаивает, – ответил Тилль, нисколько не соврав при этом. – Если автобус все еще доступен, как вы говорили, то, возможно, с вашего разрешения его для меня откроют? Это несложно? Тогда фрау Зенгер начала постукивать пальцами по досье Патрика Винтера, словно играя на невидимом пианино, но по выражению ее лица понять, что она думает о неожиданном предложении своего пациента, было невозможно. – Вы хотите найти какую-то конкретную книгу? – наконец уточнила она. – Я люблю Джеймса Джойса, – услышал Тилль свой собственный голос. Ему пришлось назвать автора нужной книги, потому что другого выбора у него не было. Он во что бы то ни стало должен был поговорить с шурином и выяснить, под какой личиной здесь оказался. А кроме того, ему требовалось обговорить время с Армином, чтобы хотя бы показать Вольфу телефон. Поэтому Беркхофф добавил: – Мне нравится его произведение под названием «Улисс». Если фрау Зенгер и поразил столь необычный выбор пациентом этого классика мировой литературы, то виду она не показала. – Хорошо, я сейчас проверю, есть ли у нас такая, и передам вам ответ. Тилль поблагодарил и уже повернулся лицом к двери, как вдруг руководитель клиники окликнула его: – Кстати! Сегодня химия назначена на полчетвертого! Услышав такое, Беркхофф остановился, не в силах даже пошевелиться, буквально парализованный от внезапно появившегося ужаса. Охватившая Тилля паника достигла новой ступени, и он почувствовал, что его начало бросать то в жар, то в холод, как это бывает перед вспышкой острого озноба. – Что вы сказали? В ответ фрау Зенгер улыбнулась и ответила ему таким тоном, словно опасалась, что пациент хочет разыграть ее: – Мы, естественно, продолжим лечение с того места, на котором оно было прервано до инцидента. «О боже! Нет! Патрик Винтер, оказывается, был не только больным психически!» Тут, словно в подтверждение его опасений, фрау Зенгер произнесла: – Видимо, от пережитого волнения вы забыли о своем раке, господин Винтер. Глава 27 Трамниц Трамниц подождал, пока толстый мужчина в шлепанцах для бассейна обзовет на улице свою беспутную жену глупой шлюхой, выключил телевизор и с похотливой ухмылкой посмотрел на неожиданного визитера. – Здравствуйте, госпожа адвокат! – поприветствовал он стройную блондинку с короткой стрижкой, семенившую по линолеуму на своих высоких семисантиметровых каблуках-шпильках. – Добрый день, господин Трамниц. Как ваши дела? – Хорошо. Однако я не ожидал вас так скоро. – Учитывая особые обстоятельства, мне было нетрудно добиться свидания с вами, – сказала адвокат и подошла к кровати, на которой после завтрака перед телевизором в положении полусидя уютно устроился Трамниц. Он беззастенчиво посмотрел на ее декольте и уже не в первый раз представил себе картину, в которой заставляет ее отрезать себе сосок на груди и съесть его. – К тому же вы перенесли серьезную операцию, – ответила женщина, проделавшая на судебном заседании отличную работу. Если бы не Пиа Вольфайл, то сейчас он сидел бы не здесь, в «Белом доме», а в Тегельской мужской тюрьме, где с людьми его сексуальных предпочтений обходились не с таким пониманием, с каким относились к нему эти глупцы, мнившие себя светилами психиатрии. Это она порекомендовала ему во время допросов упомянуть о якобы вшитом в голову предмете, отдававшем приказы. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в гильдии адвокатов Пиа считалась одной из самых высокооплачиваемых. Но это того стоило. – Я должна лично убедиться, что вы себя хорошо чувствуете, – заявила Пиа и, наклонившись к Трамницу, прошептала ему на ухо: – И все ли еще в порядке? При этом ее рука начала шаловливо блуждать под одеялом и схватила его пенис. Трамниц сладострастно застонал. – Не волнуйся, красавчик, – прошептала Пиа, поддев Гвидо за подбородок двумя пальчиками и поворачивая к себе его голову, когда он попытался посмотреть на входную дверь. Она поцеловала его, открыв губы и просунув язык ему в рот. – Время адвоката является священным. Нам никто не имеет права помешать, – промурлыкала она. В этот миг Трамницу вновь пришла в голову мысль о том, что его адвокат еще более нуждается в принудительном лечении в режимной психиатрической клинике, чем он сам. Действительно, какая нормальная здоровая женщина влюбилась бы в серийного убийцу? Конечно, ему доводилось слышать о невменяемых женщинах, которые свято верили, что такие мужчины, как он, нуждаются в любви и привязанности, которые не получили от собственной матери. В таком случае они якобы могли бы встать на путь истинный и перестали бы живьем сдирать кожу с младенцев. Какая ерунда! Пиа тоже страдала синдромом добряка. Ведь она призналась, что влюбилась в него уже при первой их встрече. Глупая корова!