Касов даже бровью не повел. Он не выглядел рассерженным и не начал кричать. Не стал и хватать Тилля за руку, чтобы вывести его наружу. Поэтому у Беркхоффа промелькнула мысль, что его станут обыскивать прямо в автобусе. А тогда будет обнаружен не только мобильник, но и игла для инъекций, которую он с таким трудом раздобыл. Доктор оставался спокойным, но это спокойствие было явно напускным. От него веяло ледяным холодом, хотя он и не двигался, по-прежнему держа в руках раскрытую книгу Джеймса Джойса именно на тех страницах, где раньше был тайник. У Тилля возникло ощущение, что Касов выдыхал не углекислый газ, а пары охлаждающей жидкости, отчего температура в салоне библиотечного автобуса начала заметно снижаться. «Великий Боже! НЕТ!» – мысленно восклицал Беркхофф, отчетливо осознавая, что если у него отберут мобильник, то единственная ниточка, связывавшая его с внешним миром, будет разорвана. Тилль лихорадочно размышлял, стоит ли ему употребить иглу в качестве оружия против Касова. Но он хорошо понимал, что такое принесет ему только вред – за это его в лучшем случае посадят в изолятор. Однако более вероятной была перспектива с треском вылететь из клиники, ведь фрау Зенгер наверняка вызвала бы полицию, а Беркхофф даже не знал, какой состав преступления ему могли вменить уже сейчас и без нападения на Касова. Наверняка таких пунктов было несколько. Кроме того, Тилля беспокоил вопрос о том, какое наказание ожидало Седу, все еще стоявшую в проходе, словно каменное изваяние. Ведь от нее не могло укрыться то, что пациент звонил по телефону в ее присутствии. В этот момент Касов поднял голову, и Тилль впервые заметил, что брови у врача шли к вискам, завиваясь, словно усы. Тогда ему вновь стало плохо. «Неужели все должно закончиться именно так? – пронеслось у него в голове. – Обидно, ведь несмотря на то, что продвинулся я не так уж и далеко, все же мне удалось проникнуть в клинику и даже пережить здесь ночь. Хотя и не очень удачно». Действительно, он преодолел достаточно серьезные препятствия и наверняка добрался бы до Трамница. Правда, при одном условии. Если бы у него было больше времени. Неужели он так и не попрощается со своим сыном из-за этого засранца? Неужели все было напрасно? – Я могу все объяснить, – заявил Тилль, не зная, что именно ему сказать, ведь у него не было запасного плана на случай, если его разоблачат. В принципе, у него вообще не было никакого плана, за исключением намерения добраться до дневника Трамница, что уже само по себе было делом отчаянным, если не безнадежным. – Меня это не интересует, – сказал Касов, отчего Тиллю стало еще хуже, ведь, возможно, именно сейчас Беркхоффу предстояло узнать, что именно намеревался предпринять врач по отношению к Патрику Винтеру. «Или в отношении меня, если по какой-то причине он знает, кем я являюсь на самом деле», – подумал Тилль. – Я тоже удивился такому состоянию книги, – пролепетал Беркхофф. Однако дальнейшие слова сами застряли у него в глотке, и перехватило дыхание, когда Касов начал говорить. Ведь то, что сказал врач, было не только непонятно, но и внушало тревогу. – Даю вам еще пять минут, – заявил Касов, криво ухмыльнулся и добавил: – Желаю весело провести это время. С этими словами Касов захлопнул фолиант, вручил его Тиллю, повернулся к Беркхоффу спиной и вышел из автобуса через водительскую дверь, ни разу не обернувшись и даже не попрощавшись с Седой. Глава 35 – Рикарда! Ты слышишь меня? Ответа не последовало, но по знакомому до боли дыханию можно было понять, что она все еще оставалась на связи. По крайней мере, ему казалось, что он ее узнает. Ведь они прожили вместе столько лет! Он по-прежнему узнавал это дыхание! Значит, она все еще оставалась на линии. Какое счастье, что Рикарда не повесила трубку! Возможно, ей даже удалось услышать разговор Тилля с врачом и осознать, в каком трудном положении он здесь находится. В положении совершенно непредсказуемом, ведь Беркхофф так и не понял, почему Касов не стал уличать его и нарочно отпустил ситуацию. Тот факт, что врач не подверг его обыску в поисках запрещенных предметов, да и само поведение Касова не поддавались никакому объяснению. Это был какой-то абсурд, что само по себе таило угрозу. Но еще больше пугало Тилля то, что Рикарда намеревалась ему сказать. – Прости, любимая, – прошептал он по мобильнику, вкладывая в эти слова все, что можно было сказать. Они подразумевали просьбу о прощении и за то, что он не посвятил ее в свои планы, отважившись на столь явное безумство, и за то, что позволил Максу пойти к соседке. – Значит, твой брат все-таки рассказал тебе, где я сейчас нахожусь? – Да. Она произнесла всего одно слово, да и то задыхаясь от слез. Всего одно, но очень короткое, состоявшее лишь из двух букв. И по нему невозможно было понять, что оно подразумевало – понимание или отторжение? Согласие или обвинение? Любовь или… ненависть? – Ему не следовало этого делать. Я не хотел, чтобы ты волновалась. – Он мой брат, – ответила Рикарда. Это было уже больше, чем одно слово, – целое предложение, но и по нему Тилль не смог определить душевное состояние своей жены. Однако она не стала его мучить, сказав: – Я так горжусь тобой. Услышав такие слова, Тилль посмотрел в потолок, обтянутый серой тканью, вытер набежавшие на глаза слезы, а потом заревел навзрыд. Это был эмоциональный выход пережитого им страха и возникшего от слов Рикарды чувства облегчения. Прошло несколько драгоценных секунд, пока он снова смог продолжить разговор. – Прости, – повторил Беркхофф. – Нет, это ты меня прости. Я знаю, что незаслуженно накричала на тебя, обозвала неудачником за то, что ты позволяешь так обращаться с тобой, за то, что ты ничего не предпринимаешь, хотя и сама не знала, что надо делать. – Я понимаю твои чувства, – ответил Тилль, прислонив голову к стеклу. Он был благодарен жене за каждое слово. Беркхофф был бы счастлив, даже если бы она кричала на него и осыпала оскорблениями. Ведь это все равно было лучше той ситуации, когда она, молча, взяла ребенка и ушла, оставив его в ужасном одиночестве. Он и мечтать не мог о том, чтобы Рикарда говорила с ним так ласково, извиняясь даже за свое прошлое поведение. – Я была в бешенстве, – заявила Рикарда. – Пылала ненавистью. Ненавистью в отношении того дьявола, который отнял у нас все. До него было не дотянуться, а моему гневу требовался выход. Я не могла, как ты, сидеть дома, просматривая все газеты и публикации в Интернете в поисках информации о Максе, и при этом держать все в себе. Мне требовалось что-то предпринять, совершить активные действия, не важно какие. Только я не знала, куда пойти и что делать. Тилль промолчал. Он слишком долго не слышал тепла и любви в голосе Рикарды, и ему не хотелось нарушать волшебную музыку ее слов даже малейшим своим замечанием. – Тогда я выплеснула все, что у меня накопилось, на тебя, взяла Эмилию и сбежала. Мне так жаль. Прости меня за это, – заявила Рикарда. – Я все исправлю, – прошептал он в ответ. – Нет, – энергично, но без тени упрека возразила Рикарда. – У тебя не получится. Ничего исправить ты уже не сможешь, потому что никакие действия не вернут нам Макса. – Я знаю. – Но ты можешь восстановить справедливость. В ответ Тилль понимающе кивнул. Он знал, что она имела в виду: к ним в дом проникло само вселенское зло и материализовалось возле палисадника в образе Трамница, украв у них большую часть смысла их жизни. А поскольку оставалась еще Эмилия, то это являлось весьма веской причиной не пускать пулю себе в лоб. Тем более что существующее в природе равновесие сил было и без того нарушено, а его требовалось восстановить. Справедливость требовала отмщения. – Я убью его! – пообещал Тилль. Однако, когда в ответ на такое заявление Рикарда сказала, как сильно его любит и по нему скучает, Беркхофф понимал, что его жена совсем не имела в виду ту незапятнанную и чистую любовь, которая привела их к алтарю. Понимал он также и то, что прошлого не вернешь и в будущем никогда уже не будет так, как было прежде. Но одновременно Тилль почувствовал, что в их отношениях что-то изменилось к лучшему. – Заставь его страдать, – сказала Рикарда, и он впервые за столь долгие месяцы смог себе представить, как будет хорошо, когда они снова смогут обнять друг друга. Просто обнять. О большем он и не мечтал. Обнять друг друга хотя бы в будущем. После того, как ему удастся подобраться к Трамницу. Охваченный такими мыслями, Тилль непроизвольно нащупал в кармане своих спортивных брюк иглу. Ведь его загадочный враг Касов, непонятно по какой причине, давал ему такой шанс. Что ж, он найдет способ им воспользоваться. И каким бы болезненным для него ни оказался этот путь, после телефонного разговора с Рикардой Тилль уже не сомневался в том, что сможет выдержать все те мучения, которые ему еще наверняка предстояли. Глава 36 Едва Тилль вошел в кафетерий, как все разговоры и даже звон столовых приборов немедленно смолкли, и у него непроизвольно сложилось впечатление, что у присутствовавших там пациентов, распивавших кофе, имелись какие-то внутренние антенны, позволявшие им улавливать исходившие от Беркхоффа угрожающие вибрации. Правда, и пациентов-то было всего шестеро. Куда-то подевались все санитары, медсестры и врачи. Видимо, это объяснялось тем, что стрелки часов не добрались до восемнадцати, и до ужина еще оставалось время. К тому же кофе из титана был не таким вкусным, чтобы привлечь к себе остальных обитателей клиники. Армина Вольфа Тиллю долго искать не пришлось. Слегка ссутулившись, что присуще большинству высоких людей, он сидел с пузатой чашкой и читал одну из тех газет, которые состояли в основном из заголовков и фотографий. Армин, казалось, был единственным, кто не обратил внимания на Тилля. Он до последней секунды притворялся, что не заметил его. – Эй, – окликнул его Беркхофф. Только тогда Армин отвел взгляд от газеты и, скривившись, посмотрел на Тилля, приложив руку к глазам, словно на ярком солнце.