Я резко вскидываю голову, открываю глаза. – Кого? – Твоего братца, придурок. – Гордон толкает меня в плечо. – Пора ему к нам присоединиться. Я разворачиваюсь и с криком пихаю его в грудь. – Нет! Он хватает меня за волосы. – Почему же нет, маленький ты говнюк?! – Он влепляет мне пощечину, звук эхом отдается в сыром подвале. Моя щека полыхает, но я не останавливаюсь. Я пинаю его ногой. Мое лицо пылает от гнева. – Не трогай его! – ору я. Отец избил Джареда, пока я сидел в холодильнике, и сегодня я должен вытащить нас отсюда. Я должен отправить брата домой. Я яростно машу руками, даже не думая, что делаю. Нет! – Держи его, – ревет Гордон, и Шерилинн вцепляется в мои волосы. Мне больно. Гордон отпускает меня, и его кулак тут же прилетает мне в лицо. Я падаю на пол, в ушах звенит, в голове все затуманивается. Я слышу шаги на лестнице и нащупываю нож в кармане. Тот самый, который схватил со столешницы в кухне, перед тем как они привели меня сюда. Я рассекаю ножом ногу Шерилинн. Издав вопль, она отпускает мои волосы. Гордон замирает на ступенях, а потом сбегает вниз и бросается ко мне. Я шатаюсь, пытаясь устоять на ногах. Во всем теле тяжесть. Подняв кулак, делаю выпад. – Оставь нас в покое! И втыкаю лезвие прямо ему в шею. Он замирает. Он выглядит удивленным. Слезы застилают мне глаза. Прерывисто дыша, я смотрю на него. Он качается и хватается за нож, торчащий в шее. А потом падает. Я отхожу к стене, а он задыхается, ловит ртом воздух. Слезы высыхают. Я вспоминаю о Шерилинн, но в подвале тишина. Она должна была закричать. Я смотрю на нее. Она лежит на полу, рядом с ее бедром лужа крови. Я сползаю по стене и смотрю, как они оба наконец перестают дышать. Я не зову на помощь и не плачу. Начался дождь, а я сидел в наушниках на заднем крыльце, положив руки на колени. Было раннее утро. В ушах у меня звучала песня Better Than Me группы Hinder, а в кулаке я сжимал мокрый листок бумаги. Берег то, что у меня осталось после нее. Я люблю его и не хочу этого. Он не готов. Я везде носил с собой этот лист, вырванный из тетради. Прошло четыре дня. Четыре дня и девять часов с тех пор, как она в последний раз говорила со мной, смотрела на меня, была рядом. И с каждым проходившим днем пустота внутри росла, а мышцы слабели. Я упивался этим. Мне хотелось страдать. Мне хотелось боли. Я был несчастен без нее. Я видел ее только в школе, но она даже не посмотрела в мою сторону. Она сидела в классной комнате, занималась с учениками и улыбалась, а потом воткнула в уши наушники и спокойно пошла домой – пешком до самого дома Мэдока. За выходные я не видел ее ни разу и не проверял, как у нее дела. Я опустил голову. В животе урчало. Сегодня утром я не смог завершить пробежку просто потому, что у меня не было сил. Не было сил, потому что не было аппетита. Не было аппетита, потому что я чувствовал себя паршиво. Я провел рукой по волосам, слизав с губ капли дождя. – Что делаешь? Я поднял голову, услышав голос Джареда, и устало прикрыл глаза. – Я не в настроении. – Нам надо поговорить. Об отце, – сказал он. – Тебе удалось его найти? Я ощущал лишь усталость. Поднявшись, побрел в дом, утомленно сказав: – Прямо сейчас мне на него плевать. – Господи, – ахнул Джаред, взяв меня за подбородок и посмотрев в лицо. Я вырвался. – Когда ты в последний раз спал, мать твою? Протиснувшись мимо него, я вошел в кухню и направился к холодильнику. – Ответь мне, – не унимался он. – Просто оставь меня в покое, Джаред, – сказал я спокойно, и все же это было предупреждение. Он швырнул ключи на стол и сложил руки на своей широкой груди. – Я оставил тебя в покое на четыре дня, потому что Тэйт попросила меня не лезть, но поглядите только. – В его глазах вспыхнул гнев. – Ты бледный. У тебя впали щеки. Что за черт?! Боль, засевшая где-то в центре головы, разливалась по телу. Я не мог поднять на него глаз. – Зачем ты ей изменил? – спросил он таким тоном, словно я совершил глупейшую в своей жизни ошибку. Я повернулся к брату лицом, прислонившись к раковине. – Я не изменял ей. – Я отвел взгляд. – Просто хотел, чтобы она ушла. С той девчонкой на вечеринке я когда-то мутил, но это было давно. До Джульетты я ни с кем не спал больше месяца. А после у меня вообще ни с кем не было близости. Джаред просто стоял и молчал, вероятно, ожидая дальнейших объяснений, но не дождался. – Пусть я и не самый большой поклонник Кейси, то есть Джульетты, – произнес он, шагнув вперед, – но она ничего плохого тебе не сделала. Я не понимаю. – Тебе и не нужно понимать, – пробубнил я. – Это не твое дело. Просто она заслуживает лучшего, вот и все. – Нет никакого лучшего. С тобой все нормально. – Джаред сказал это, словно оправдываясь. – Ей повезло, что ты вообще с ней был. – Нет, – я покачал головой. – Ничего не повезло. Я никогда не буду достаточно хорош для нее. Она влюбилась в меня, а я… Я не хочу, чтобы потом ей было еще больнее. Пора завязывать с этим. Скрестив руки на груди, я ощущал на себе изучающий взгляд Джареда. В последнее время он делал это все чаще. Сначала обдумывал, потом реагировал. Но когда я посмотрел ему в глаза, мне не понравилось то, что я в них увидел. Замешательство и разочарование. – Не надо, – предостерег я. – Не смотри на меня так. – С виду у тебя все так легко и ровно, Джекс, как будто ты понял смысл жизни, раскусил всех и каждого. Но ты даже с собой не можешь толком разобраться. – Джаред покачал головой. – Я не сразу это понял, но ты и впрямь представления не имеешь, какого черта творишь, не так ли, Джекс? Я сжал кулаки. – Не надо. Он ошибался. Скоро все войдет в привычное русло. Порядок. Дисциплина. Чистота. Джаред подошел на шаг ближе. – Ты работаешь на отца Фэллон, сотрудничаешь с копами и считаешь, что можешь сидеть в этом своем кабинете и играть в Господа Бога, воображая, что все в твоей власти, – он вытянул шею, приблизив свое лицо к моему, – а в своей собственной жизни избегаешь всего, что может выйти из-под контроля. Он подступил ко мне вплотную, сверля меня взглядом. – Щеголяешь своей властью над всеми остальными, а сам в это не веришь. Вспоминаешь о том, где ты вырос и что с тобой произошло, и думаешь, что ничего хорошего не заслуживаешь. Ты думаешь, что она будет тебя стыдиться. Глубоко внутри ты считаешь себя куском дерьма. Я подскочил и, испепеляя его взглядом, прорычал прямо в лицо: – Я хотя бы отпустил ее, пока не стало слишком поздно. Однажды Тэйт все про тебя поймет. Лет через десять, когда вы будете жить где-нибудь за городом, в своем двухэтажном доме в колониальном стиле, с деревянными полами и лепниной на потолке, и ты будешь пытаться запихнуть детей в свой джип, чтобы не опоздать на очередную вечеринку по случаю дня рождения… – Я кивнул. – Она все поймет. Он сощурился. – Она все поймет, потому что к тому моменту ты совсем перестанешь с ней разговаривать, перестанешь прикасаться к ней, а твой «босс» будет годами пылиться под брезентом. Она будет гадать, почему ты больше не улыбаешься. – Я смотрел ему в глаза. – Она не поймет, что ты выбрал карьеру, которую ненавидишь, чтобы быть достойным ее. Потому что знал, сколько зарабатывают врачи, и не хотел, чтобы твоя жена тебя стыдилась. Она поймет, что с годами ты стал холоднее, в доме стало тише, и будет плакать по ночам, заметив, как ваша новая соседка флиртует с тобой и как тебе это нравится. Потому что благодаря этому впервые за долгое время ты сможешь почувствовать себя живым. Он смотрел на меня, задержав дыхание. Я понизил голос почти до шепота.