— Даги работать мешают, требуют долю в бизнесе… — А как прознали? — Отец свел брови, и его голубые глаза приобрели блеск скального льда. Ворон пожал плечами. — Может, точно не знают. Но вынюхивают… И Шаман сегодня со мной базарил. Говорил, что воровское время прошло, теперь деловики верх берут. Тебя в пример привел… Говорит — раньше всех в кулаке держал, а теперь отошел, все в прошлом… Молот ударил кулаком по столу, так, что подскочили и звякнули тарелки. — Какую дурь несет! Я ни прошляком, ни отошедшим никогда не был! До сих пор исправно долю малую в общак ношу, на всех сходках бываю! Крест со мной советуется, на разборы приглашают, мое слово решает споры серьезные. Правда, шапку я не надел[6], но мог, право имел. Только ради матери отказался. Она из-за меня натерпелась: три года отволокла за соучастие, и ты за забором родился… А какое соучастие — я у нее барахло паленое оставил, а она меня не выдала. В ногах валялась, чтобы я завязал! Вот и послушал ее. Потому, что если бы надел корону, то не только меня бы прессовать стали — и ее, и тебя… Ну, ты ладно, ты пацан, сам за себя отвечаешь, а с нее хватит! Хотя… Если раз в говно вступил, за тобой долго след тянется, а вонь может вообще не отмыться… — Успокойся, батя! Хочешь, еще выпьем? — Хватит! Я свое отпил. А насчет меня люди знают! Как мы с Питом в семьдесят пятом череповецкую зону из красной в черную перекрасили! Кому надо, те понимают, что это значит! — Спокойно, батя! — Ворон все же наполнил рюмки. — Давай за мать! — Давай! Она духом крепче твоего Шамана! Без меня тебя растила, на мясокомбинате в убойном цехе работала, да еще рисковала, мясо на продажу выносила… Они чокнулись и выпили. — Ну, а что по теме скажешь? — спросил Ворон, когда отец успокоился. — Скажу, что Пит Лисица вор авторитетный, он по союзному уровню проходит! И тему он замутил новую, она через два-три года выстрелит, как из пушки! Поэтому тебе там укрепляться надо, ты первый, кто по этой теме работает. Чем больше застолбишь за собой — тем лучше! Потому, что потом туда всякая шушера косяками потянется, и надо, чтоб ты им всем не по зубам был! А тут мы все отрегулируем! И Шамана на место поставим… — Слышь, батя, а кто это у нас вдоль забора ходит? — вдруг сказал Ворон, глядя на улицу. — Раз прошел, два… Вроде рожу отворачивает, а сам сюда косится… — Где? — Молот проследил за его взглядом. — Да хрен его знает. Не из наших. Какой-то фраер ушастый — Пит таких живьем закапывал. — Думаешь, не по нашу душу? — Не по мою, точно! — Отец встал, выдернул из крыльца топор, подошел к забору, выглянул за калитку, вернулся к столу, и разлил по рюмкам остатки водки. — Слинял! Может, случайно зашел на Лысую гору… А может, и нет. Ты остерегись, на всякий случай. — Ладно, пора мне. — Ворон положил на стол сверток с деньгами. — Это тебе подогрев. Лишним не будет. Отец взял сверток, подбросил на руке, будто взвешивая. — Пойди, матери отдай. Она домашний общак держит… Отец остался курить, а Ворон зашел в дом. С кухни вкусно пахло: по молодости мать работала поваром и не только умела, но и любила готовить. Да и потом из принесенного мяса всякие вкусности стряпала. Чтобы не приедалось одно и то же. Услышав шаги, она вышла навстречу. На шесть лет младше отца, она, в лучшем случае, выглядела его ровесницей — женщины быстрее стареют. Особенно, если живут на Лысой горе с бывалым арестантом, который словно бульдозер наехал на молоденькую девочку Марусю и раздавил ее жизнь. Ранняя незакрашенная седина, морщины и выражение скорбной притерпелости на лице, иногда проскакивающие блатные словечки, татуировки… Сорокапятилетние крали, которые не нюхали тюремной баланды и все свободное время проводят в салонах красоты, выглядят совсем иначе — Ворон насмотрелся на них на пляжах Карны. Маруся стояла у кухонного стола и длинным острым ножом пластала шмат мяса, который держала на весу другой рукой. Ровные, одинаковые по толщине полоски шлепались на разделочную доску. Это было похоже на фокус — никто не умеет так ловко разделывать исходный продукт. — Сынок, через полчаса подойдут отбивные. А хочешь, я бефстроганов сделаю. Или жаркое. Оставайся! Можешь и заночевать у нас! На миг Ворону захотелось так и сделать. Но ему уже не десять, и не двенадцать лет, слишком много времени прошло между тем временем, когда он жил в этом доме со своими родителями и его нынешней жизнью… — В другой раз — дела! — И чтобы сменить тему, спросил: — Мясо на базаре берешь? Маруся хитро улыбнулась. — Нет, Вера Пеструшка с мясокомбината носит. Мы чалились вместе, потом я ее в свой цех устроила… У нас одинаковые должностя были: «боец скота»! Я потом соскочила, а она до сих пор работает, ветеранскую медаль получила… — А-а-а-а, ясно… Ворон прошёл в комнату. Здесь всё было как прежде: часы с кукушкой на стене, застеленный выцветшей скатертью круглый стол, скрипучий диван, старый телевизор на полированной тумбочке, в проёме соседней комнаты видна кровать родителей… Мать зашла следом, протёрла фартуком стул. — Присядь, расскажи, как живешь-можешь? Сама стала напротив, привычно прикрывая правой ладонью левую, на тыльной стороне которой синело восходящее солнце, а на безымянном пальце — перстень с тремя лучами. — Сейчас можно вытравить эти порчушки, — кивнул Ворон. Она отмахнулась. — Хрен с ними. Всю жизнь так проходила, чего на старости лет хвостом бить? Иду куда-нибудь — прикрываю платком. Да куда я хожу? В магазин, на рынок, да в баню… Не женился ещё? — Если надумаю жениться, ты узнаешь первой, — улыбнулся Ворон. А сам подумал: «А вообще-то уже и можно семью завести…» И удивился: никогда раньше такие мысли не приходили ему в голову. — Хочется же дожить, внуков понянчить… — Понянчишь еще! Мать вздохнула. — Дела хоть как? — повторила она вопрос. — Фарт есть? — Да пока вроде есть. — Он протянул деньги. — Возьми, вот! — Спасибо, сынок! Но здесь же много! — Мало. Скоро будет больше. Бери! Мать спрятала сверток в карман фартука. — Ты только этого бандита стремайся, — понизив голос и оглядываясь на дверь, сказала она. — Это мокрушник, а не честный вор! Иуда! — Кто? — удивился Ворон. — Отцов, вроде как корефан… Лисица! Держись подальше от этой суки рваной, за ним крови не одно ведро! — Угу, — кивнул Ворон. — Ладно, пойду я! Дела не ждут. Родители проводили его до калитки. Отец пожал на прощание руку. — Будут проблемы — говори! И Питу говори — он все что угодно разведет по правилам, комар носа не подточит… Мать поджала губы и многозначительно покачала головой. Но сделала это так, чтобы муж не видел. Ворон вышел со двора, но пошел не к машине, а в противоположную сторону. Через несколько минут он спустился по косогору на набережную, несколько раз обернулся, но за ним никто не шел, и ничего подозрительного он не заметил. «Интересно, сколько станет водила меня ждать? — подумал он и довольно усмехнулся. — До ночи точно простоит!» Глава 4 Слово — не воробей Июнь 1991 г., Тиходонск Рабочий телефон Марины долго не отвечал. Только около пяти часов он услышал в трубке волнующий голос. — Алло! — Привет, это я… — Привет! — Она была явно удивлена. — Ты откуда звонишь? — Из Тиходонска, откуда еще? Приглашаю на ужин в «Адмиральский причал». Что скажешь? Она помедлила. — Хорошо. Во сколько? — В семь — восемь, как удобно. — Давай в восемь, мне же надо собраться.