— Тебе нельзя лишний раз светиться, — сказал Ворон. — Сиди здесь, если подъедут менты — покажешь ксиву, если всякая шелупонь появится — помашешь пушкой… Понадобится — вали без раздумий всех подряд! А то и казенный ствол отберут, и тебя отгуляют по полной программе… От такого напутствия Марина всхлипнула, но он не обратил внимания. — Из машины не выходи, я быстро! А если стрельнешь — вообще мигом выскочу! Не боись — прорвёмся! Он обошёл щитовой домик с парадного входа, хотя со всех сторон «Сакля» выглядела одинаково убого, если не считать затейливо вырисованной вывески с названием и танцующим брюнетом в черкеске, да с дымящимся шампуром, но вывеска общего впечатления не меняла. У двери стояла рабочая «Газель», «Москвич»-каблучок и «жигуль» одиннадцатой модели. Слабая лампочка освещала летнюю веранду с пластиковыми столами и стульями, которые даже не убрали, несмотря на дождь. Мангал под навесом ещё дымился и испускал тепло, изнутри заведения доносились взрывы веселого смеха и матерщина. — Закрыто, куда прешь? — дорогу загородил крепкий чернявый мачо с уродливым, внушающим ужас лицом. Когда-то такой внешности стыдились, но сейчас она оказалась востребованной: страх стал основным козырем сегодняшней жизни, поэтому ее обладателей охотно брали в охрану, принимали в «бригады», поручали выбивать долги. Но и Ворон мало походил на интеллигента из симфонического оркестра, а когда он выдвинул челюсть и прищурился, мачо понял, что его карты биты. — В натуре, закрылись, ребята отдыхают, — совсем другим тоном продолжил он и, всмотревшись, провёл несколько раз ладонью по лицу, будто стряхивая что-то. — Ты бы это… Умылся, что ли… Вся рожа кровью забрызгана! — Так мы кабанчика зарезали! — усмехнулся Ворон. — Гоге мяса свежего привезём. Ключи от «Газели» у тебя? — Какой там ключи! Он всё у себя держит! — Ладно, принеси мокрое полотенце! — Ворон вошёл в пахнущее жареным мясом и кухней нутро шашлычной. В углу, за столом, четверо играли в карты. Двое даже не сняли условно белых халатов, на которых подозрительных пятен было больше, чем на лице Ворона. Но при виде вошедшего все перестали смеяться и бросили карты. Очевидно, история Лоцмана с дружками уже широко разошлась по городу. — Здравствуй, Ворон! — поднялся навстречу широкий в плечах и бёдрах Гоги. Старший здесь, он работал под прибандиченного пацана, но на самом деле не тянул даже на полублатного. Так, мелкая шелупонь! — Кушать хочешь? Я сейчас мангал распалю… При этом он и его компания не отводили расширенных глаз от лица названого гостя. При хорошем освещении пятна крови выступали особенно отчётливо, словно красные веснушки. И каждый из недавно веселящихся игроков лихорадочно вспоминал свои недавние грехи, спросить за которые мог этот страшный визитёр. — Не надо, братское сердце, спасибо за щедрость и уважение! — вежливо ответил Ворон. — Мне телефон нужен — ребят вызвать, ключи от твоей «Газели» до утра, да нашу «Ниву» загнать в гараж, а то какая-то шпана окна разбила, да сумку с деньгами нахлобучила… Я тебе не предъявляю, но на твоей территории беспредел творится… Мачо принёс полотенце, Ворон тщательно вытерся перед зеркалом и прошёл в комнату отдыха за барной стойкой. Там, в узкой выгородке, рядом с потёртым диваном, стоял небольшой столик с телефоном. Гоги шёл следом: — Брат, я, конечно, помогу, но «Газель» нельзя: мы на ней мясо возим! — Так и мы мясо повезём, — не слушая причитаний, Ворон набрал номер своего офиса. — Слушаю! — ответил сонный голос Артиста. — Ты с кем там? — С Бешеным. — Найдите Оскаленного с Джузеппе и мухой к Гоге в «Саклю»! Я там буду. А если не буду — завалите всех и точку спалите! — Возьми, брат! Какие вопросы между своими? — побледневший Гоги положил на столик ключи. Ворон набрал ещё один номер. — Такси? Левбердон, шашлычная «Сакля», тройной тариф! Потом снова повернулся к хозяину. — Пусть все твои здесь сидят, пока не скажу! Не выходить и не звонить, да мётлы привязать намертво! И положи мне шашлыка с хлебом, в машине съем… С прикрытой лавашом тарелкой в руках Ворон вернулся к «Ниве». Марина напряжённо выглядывала в разбитое стекло, пистолет лежал у неё на коленях. Она дрожала — то ли от холодного послегрозового воздуха, то ли от страха. А может, и от того и от другого. — Что так долго? Я чуть не умерла! — Давай поедим, это успокаивает! — Ворон снял лаваш, запах шашлыка защекотал ноздри. — Сейчас я тебе выберу хороший кусочек… Но Марина резко открыла дверь и склонилась наружу — её вырвало. Ворона это не смутило, и он собрался есть в одиночестве, но тут подкатило такси — красная «тройка» с длинноволосым парнем за рулем. Ворон расплатился, назвал адрес, отдал Марине ключи от квартиры. — В холодильнике и жратва, и бухло, хочешь — жди меня, хочешь — спи, приеду — разбужу. Главное, о глупостях не думай, я все улажу! — Спасибо, Костик! — Марина чмокнула его в щеку и тут же отстранилась: от неё пахло рвотой. Но Ворон воспринял это с сочувствием. — Отвезёшь девушку, возвращайся сюда, — приказал он водителю. — Жди пока не появлюсь. Получишь вдвое больше. Но без глупостей! Иначе… Он глянул так, что длинноволосый перестал радоваться выгодному заказу. Но деваться ему было некуда. Красная «тройка» помчалась в город. * * * В ожидании бригады он все-таки поел. Ждать пришлось около часа. Наконец, подъехала вишнёвая «девятка», первым из неё выскочил Джузеппе и, размахивая гранатой, бросился в «Саклю». — Всех подорву, твари! — орал он. — И спалю ваш гребаный притон! Скорей всего, Джузеппе исполнил бы свою угрозу, но Бешеный догнал его, отнял гранату и, по-милицейски завернув дружку руку за спину, привёл обратно. Тот недовольно бурчал и грозил всем расправой, в том числе и самому Бешеному. Объяснялось это просто: он был пьян в дребодан. Так же, впрочем, как и Оскаленный. Зато Бешеный и Артист были абсолютно трезвы. — Что случилось, шеф? — спросил Артист. — Чё делать-то надо? Мы думали Гогика с кодлой валить, пушки взяли… — Другая работа есть. Но пушки пригодятся, — сказал Ворон. И приказал: — Все в «Газель», Артист — следом! Ворон сел за руль и вывел на шоссе белый фургон с надписью «Мясо» на бортах. За ним ехала вишнёвая «девятка». Из приоткрытой двери «Сакли» за небольшой кавалькадой наблюдал охранник. После атаки Джузеппе он утратил весь свой «мачизм» и стал похож на давно небритого, нестриженого, немытого бомжа, выносящего помои за харчи, да гоняющего бездомных собак. Дождь уже закончился, на чистом небе сверкали крупные звёзды, но в роще все насквозь промокло, там где не было травы, земля разъезжалась под колёсами, и машины пробуксовывали. К счастью, таких мест было немного. Ворон точно выехал на поляну, включил дальний свет, безжалостно высветивший каждую черточку, каждый штрих, разыгравшейся здесь совсем недавно трагедии. — Твою ж мать! — воскликнул Оскаленный. — Я думал ты одну прокуроршу грохнул, а ты Куликовскую битву устроил! Бойцы выскочили наружу и принялись осматривать поле боя. — А кто это с прокуроршей? Охрана? — не унимался Оскаленный. — Че-то прикид у них у всех стремный… — Да как ты не врубишься: шеф их переодел, чтобы концы замести! — догадался Джузеппе, очень довольный собой, и не обращая внимания, что соратники смотрят на него, как на полного идиота. — Оружие собрать, трупы в «Газель»! — прервал пустопорожнюю болтовню Ворон. — Отвезёте в болото «Кричи-не кричи», там всё утопите! Только так, чтобы не всплыло! Оскаленный и Джузеппе привычно потащили трупы за ноги к фургону «Мясо». — Артист за это в ответе! Тот кивнул. — Не всплывут, не впервой! Ворон, приобняв Бешеного, отвёл в сторону. — Завтра с утра привези сюда наших новичков, устрой с ними игру «Заметаем следы»! Пусть всё прочешут: вон в том кусте «газовик» должен быть, в траве гильзы, пули — всё собрать! Осколки стёкол смести в пакеты и вывезти в Дон, кровь дождем смыло, но если найдут, где пятно — убрать! Отпечатки протекторов лопатами счистить, чтобы сравнить было нельзя… Бешеный внимательно слушал и кивал. — «Нива» будет у Гоги в гараже, с утра надо купить и поставить стекла. Осмотреть салон, тщательно вымыть, протереть спиртом… — Легкая она какая, и ноги длинные, — вслух рассуждал Джузеппе, таща по траве к «Газели» убитую «кустовичку». — А лицо не изменилось — точь-в-точь, как тогда, в Карне, в мороженщице… Хотя в крови вся, и дырка в башке… даже не скажешь, что прокурорша… — Наоборот, непохожа совсем, — возразил Оскаленный, когда они закидывали тело в фургон. — Ее вначале отмыть надо… — И пасти им всем заткни! — выругался Ворон. — Я поехал, «девятку» у Гоги оставлю. Тех тоже предупреди: будут болтать — спалим! Ну, пока, я уже еле на ногах стою! * * * Добравшись наконец до квартиры, Ворон вначале принял душ, осмотрел одежду и пришел к выводу, что ее надо выбросить или сжечь: слишком много капель, пятен и пятнышек крови, и любое, даже тщательно застиранное, может быть выявлено и стать изобличающей уликой… Потом прошел в комнату и разбудил Марину тем единственным способом, который она сама же и подсказывала, раскинувшись на постели в позе звезды не только без отпугивающего своей строгостью прокурорского мундира или на худой конец форменного берета, но и без белья, и даже без красной ниточки-оберега на запястье, которую носят многие девушки, как последний рубеж защиты своей невинности… Судя по стоящей на полу изрядно початой бутылке коньяка «Двин», Марина приняла серьезные меры к снятию перенесенного стресса, но как только он вторгся в ее не просто сугубо личное, но даже внутреннее, пространство, девушка довольно быстро вышла из прострации и активно отозвалась на его бесцеремонные действия. Это был трудный процесс примирения, причем не в детском варианте с сотрясением переплетенных мизинчиков и бесконечным повторением бессмысленной фразы «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…», а молчаливое и трудное вращение тяжелых жерновов справедливости, которые упорно перетирали возникшие за пазухами камни подозрений, настороженности, оскорбленности, ревности и ненависти… Вообще-то, эти чувства так легко не перемалываются, но сейчас двум вспотевшим и отчаянно борющимся телам помогал недавно испитый жизненный горько-сладкий, бодрящий коктейль из любви, ненависти, готовности убить партнера, общего страха за жизнь и совместного уничтожения угрожающей обоим опасности… Эта чудодейственная и редко встречающаяся в природе смесь размягчила не поддающиеся здравому смыслу камни душевных переживаний, и они со скрипом рассыпались в песок, проваливающийся в небытие мировых часов… Когда процесс примирения завершился и два тела, тяжело дыша наконец разъединились, у них уже не было камней за пазухой — они перетерлись и просеялись сквозь сложные фильтры чувств. Все стало как прежде, до злополучного судебного процесса. Освобожденные души еще больше сблизились, потому что хотели они, или нет, произошедшие события намертво соединили их друг с другом. Но мышление, по инерции, еще двигалось тупиковой дорогой. — Значит, с главным прокурором трахаешься, — констатировал Ворон, отхлебнув «Двина» прямо из горлышка. — И как — довольна? — Нормально, — отозвалась Марина. — Можно подумать ты у нас девственник… — Мне сказали, что простые люди в твоем доме не живут… Только я думал — может, отец помогает, или прокурорским льготу дают…