Он помолчал. — Нет. — Ну, и я не хотела… — Теперь у братвы глаза открылись! Пацаны знали, что я за тебя вписываюсь, а сегодня увидели, как ты засудила Серого ни за что! За это с меня обязательно спросят! — Ты-то причем? Судил суд, а я поддерживала обвинение. И не сказала ничего лишнего. Он полностью заслужил свой приговор и еще легко отделался — статья ведь расстрельная! — Так он же оборонялся! Губану с Конем занесли деньги, обиды не держат, просят освободить… А ему бах — одиннадцать лет! За что? Где справедливость? Не вынул бы шабер — его бы похоронили, а тем козлам дали столько же, сколько ему! Тебе один хрен, кого сажать, а кого хоронить, но Серый — наш друг! Нам не все равно! — Наверное, мы с тобой друг друга не поймем. — Марина отвернулась. — Но судебная практика не признает преступной самообороны. Нож, тяжелые ранения… Любой суд в стране вынес бы такой же приговор! — А что, он должен был их на словах уговаривать? — Ворон стал злиться. Они с прокуроршей говорили на разных языках. — «Одумайтесь, пацаны, это против закона»! — шутовским тоном произнес Ворон. — Только про закон ни у нас не говорят, ни у вас! Такое слово вообще не в ходу, это лабуда для лохов! — Но мы стараемся этой «лабуды» придерживаться! А вы на нее плюете! Ворон пришел в ярость. — Расскажи Серому про ваш закон! И про вашу справедливость! Через одиннадцать лет, если он выживет! «ПМ» из-под сиденья сам выпрыгнул ему в руку и уперся в бок прокурора Головко. Железом он почувствовал ребра и тут же вспомнил хрупкую девичью фигуру со всеми ее изгибами, выпуклостями и впадинами, что на миг парализовало, нахлынувшую было решимость. И тут же он ощутил, что-то твердое в области солнечного сплетения. Это был такой же «ПМ», только вынырнул он из бокового кармана дурацкой коричневой сумки, и держала его тонкая рука юриста первого класса Головко. Держала уверенно и умело, предохранитель спустить не забыла… Да и лицо у нее было соответствующее: сразу понятно — нажмет и не поморщится… — Не ожидал, Костя? Думал, привез овцу на закланье? — Ствол сильнее уперся в солнечное сплетение, видно, она тоже разозлилась. — И что дальше? А хрен его знает, что дальше! Это не дешевое кино, где можно выбить наведенное в упор оружие. Тем более в такой тесноте. Дальше либо два выстрела и два трупа, либо расход по-хорошему… Но где тут «хорошее»? Сзади послышался треск, как будто кто-то наступил на сухую ветку, что-то тяжелое плюхнулось на землю, и сразу вокруг машины выросли темные угрожающие силуэты. — Запрись, Маша! — Ворон мгновенно заблокировал дверь, завёл движок, включил заднюю передачу, вдавил педаль газа… Напрасно: «Нива» вздрогнула и бессильно заглохла — бревно под колёса бросили, суки! Вспыхнул яркий фонарь, по боковому стеклу ударили чем-то железным, но не разбили. — Ну, ты и резкий, лошара! — произнёс гнусавый, возможно, нарочито измененный голос. — Но больше не рыпайся, мозги выбью! Выходите, голубки, в тачиле все равно не отсидитесь! Ворон прищурился, заслонился левой рукой от слепящего света. Кажется, трое. Что-то держат в руках, похоже, волыны… Он чуть приоткрыл окно. — Слышь, пацаны, вы попутали. Я — Ворон! — громко сказал он. — Свет убери! — Чё? — хрипло спросил гнусавый. — Своей вороной командуй! Ну-ка, пусть открывает клювик! Кто-то безуспешно дергал дверь Марины и матерился тонким голосом. — Открывай, шлюха, хуже будет! — И сразу стали бить в окно чем-то тяжелым. Стекло не выдержало — посыпались осколки. — Пацаны, не лезьте в блудную! — как можно внушительней произнес Ворон. — Меня не знаете, так Оскаленного знать должны, Бешеного… Это мои люди… — Да мне по хрен кто ты, и кто там у тебя скалится! Будешь тихо сопеть, лавэ отдашь — может, и отпустим. А вороне твоей придется поработать… Сильный удар разбил и водительское стекло, рука в перчатке выключила блокиратор, двери распахнулись одновременно, гнусавый упёр обрез Ворону в щеку: — Вынимай ключи, живо! Башку снесу! С другой стороны кто-то вцепился Марине в волосы и, по-прежнему тонко матерясь, тащил наружу. — Быстрей, цаца, а то нос отрежу! Они действовали слаженно и уверенно: чувствовался опыт и ошибочная убежденность, что неожиданность и сила всегда будут на их стороне, а лохи никогда не осмелятся дать отпор, что, к сожалению, соответствовало действительности. И ослеплённые этим заблуждением, они не брали в расчёт те случайности, которые в один миг ломают привычные схемы и превращают их из распорядителей чужими жизнями в начавшие разлагаться трупы, хотя процесс гниения более-менее длительный и становится очевидным лишь через несколько дней. Но вряд ли этим можно утешаться… — Бах! Марина выстрелила первой. Для бандитов, которые не знали и знать не хотели на кого они напали, которые даже не увидели в плохо освещённом салоне пистолетов, которых у лохов никогда не бывает, и быть не может, вдруг открылась оборотная сторона жизни, воплощённая в поговорке: «Если ты ведёшь себя, как бешеный пёс, то с тобой и поступят, как с бешеным псом»! Тот, кто тянул Марину за волосы, отпустил ее, закричал, словно раненый заяц, схватился двумя руками за простреленное горло и, упав на мокрые листья, стал кататься по ним, как отравленная догхантерами дворняга. Удар грома и разряд молнии, казалось, поставили печать «верно» на том, что произошло. Освещённый на миг ослепительным белым светом, сиплый словно окаменел или превратился в соляной столб, Ворону не составило труда отвести обрез в сторону и пальнуть ему в область сердца, а потом выстрелить в стоящего рядом, и вконец растерянного, напарника. — Бах! Бах! Нападение закончилось, не успев начаться. То ли гром, то ли выстрелы в замкнутом пространстве «Нивы» оглушили его, то ли в мироздании, где вечно идёт война добра и зла, что-то произошло, но сразу наступила звенящая тишина. Ворон выскочил наружу. На земле, не подавая признаков жизни, раскинулись два тела в дождевиках и сапогах, фонарик в траве продолжал светить. Подхватив его, Ворон, расчетливо прячась за машиной, осветил окружающую местность, но больше никого не увидел и не услышал… Он обошел «Ниву», с другой стороны тоже было спокойно, если можно назвать спокойствием бульканье, исходящего кровью, еще одного бандита, в такой же противодождевой одежде, как и остальные. Ворон снял с закинутой головы капюшон. Вот так штука — баба! Молодая, симпатичная, она истекала кровью и билась в агонии… Рядом, в мокрой, залитой красным траве, лежал большой мясницкий нож. Пацаны базарили, что таким были убиты два мужика — «как туши разделаны…» — А ты думала, всегда будешь другим кровь пускать? — сказал Ворон в ответ на ее молящий взгляд. — Так не бывает… Что ж, теперь получай оборотку! Он приставил «ПМ» к мокрому, горячему лбу, прикрылся ладонью от брызг… — Бах! — Бульканье прекратилось. Раненая дернулась и вытянулась во весь рост. Стройная, высокая и чего на бандитскую тропу вышла… Ворон вернулся к лежащим у водительской двери, отбросил ногой обрез двустволки, распахнул дождевик гнусавого, посветил. Большое кровавое пятно расплывалось на рубахе, прямо напротив сердца, глаза открыты и закатились вверх. Второго он рассматривать не стал: не доктор, в конце концов — пальнул в голову и всё! Рядом валялся пистолет неизвестной марки, он заинтересовался, но при ближайшем рассмотрении, оказалось — газовый. Размахнувшись, забросил бесполезную пукалку в кусты. — Марина, как ты там? — Ворон заглянул в машину. Прокурор Головко вела себя, как обычная женщина — испуганная и потерянная, она едва сдерживалась, чтобы не впасть в истерику. Но взведенный пистолет все еще держала в дрожащей руке. — Что теперь делать, Костя? — жалобно спросила она. — Я не хотела, но она за волосы тянула, а ножом в лицо примерялась… Палец сам нажал… — И очень вовремя, — одобрил Ворон. — Пушка служебная или «левая»? — Табельная, конечно! — Я думал, канцелярским не положены… — Важнякам выдают и гособвинителям по серьезным делам. А я несколько процессов по оргпреступности провела… — Вон оно что… Значит, ты у своих в уважухе! Так чего переживаешь? Обезвредила опасных преступников! Рупь за сто, что это «кустовики». Знают, суки, что в такую погоду их мусора поджидать не будут… А нарвались на прокурора Головко! Еще медаль получишь! — Да какую медаль! — Марина заплакала. — Ты знаешь, что сейчас начнется?! Проверки, допросы, возбудят дело, отстранят от работы… Начнут выяснять, что я здесь делала, с кем… А потом, в лучшем случае — превышение пределов необходимой обороны, а в худшем — убийство… Практика такая… Меня выгонят, а может, посадят! — Как Серого… — Что? Какого Серого? А-а-а… Сравнил, тоже мне. Хотя, примерно так… — Тогда медаль отменяется, «химичить» будем, — сказал Ворон. — Дай мне пушку. Ворон аккуратно вынул патрон из ствола, вставил обратно в магазин. Вместо отстрелянного туда же добавил новенький желтый жёлудь из своего пистолета, щелкнул предохранителем и отдал оружие владелице. — Надо хорошо вычистить. Магазин полный, но на ближайших стрельбах тот, который сверху, надо отстрелять — на нем номер партии другой. Поняла? Она ничего не поняла, но кивнула — механически, как кукла. — Ладно, сиди пока. — Он погладил девушку по гладкой горячей щеке. — В бардачке глянь, там должна быть водка или коньяк… Выпей, чтоб сердце не лопнуло… Сам занялся гильзой. Прикинул траекторию, определил, что отлетела назад-вправо, высадив Марину, полез на зад-нее сиденье, обшарил весь правый угол салона и нашёл — примерно там, где искал, только на полу… Но это не важно! — Видишь? — Он показал гильзу Марине. — Угу… Она уже обнаружила початую плоскую бутылочку прасковейского трехзвездочного коньяка и выпила залпом, как воду. В какую сторону это на неё подействовало, и подействовало ли вообще, определить было ещё нельзя. — А пуля прошла навылет, ее не найдут. То есть, тебя здесь не было! Никто тебя не выгонит с работы и не посадит! — Найдут, — с пьяной уверенностью возразила она. — Ещё как! Место происшествие по групповому убийству! Тут такое начнётся! Пустят собак, пригонят солдат, принесут приборы… Столько следов накопают — мама, не горюй! — Хорошо, тогда что надо сделать, чтобы никто ничего не искал? — удивляясь своему терпению, выяснял Ворон. — Убрать трупы, оружие, кровь. — Вернувшийся вдруг прокурор Головко решительно провела рукой вокруг. — Если нет убийства, тогда следы ног, протекторов, разбитые автомобильные стекла, да и все остальное никого не заинтересуют… Впрочем, на всякий случай следы шин на поляне затрите, они легко идентифицируются. На дороге пусть остаются — там любые могут быть… — Значит, так и сделаем! — Ворон воспрял духом. — Ты куда поедешь? Она выпятила губы, будто собираясь кого-то поцеловать. — А куда мне ещё ехать? К тебе, конечно! Ворон немного подумал и кивнул. Действительно, куда ехать хорошим людям — бандиту и прокурору, после того как они в два ствола вальнули трёх плохих налетчиков и убийц и теперь заметают следы содеянного? Ясен перец — на съемную квартиру к хорошему бандиту! Хотя вряд ли в столь несложной жизненной ситуации смог бы разобраться комиссар Мегрэ, или даже великий Шерлок Холмс! Не говоря уже о реальных асах надзора и сыска любой страны как Старого, так и Нового Света! Потому что они безнадежные формалисты-буквоеды и не понимают загадочной русской души, национальной идеи и своеобразия законов, лишенных прямолинейной обязательности гильотины… Ворон убрал бревно из-под задних колёс, завёл двигатель, развернулся и, только на габаритах, не включая фар, пробрался сквозь Мертвый Лес, который цеплялся за «Ниву» руками-ветками и недовольно урчал, явно не желая отпускать их живыми. Наконец, они выбрались на пустое, неосвещенное шоссе, Ворон включил ближний свет, прибавил газу и через десять минут свернул на пустую парковку шашлычной «Сакля», причём затормозил в самом темном углу. Разбитые окна не позволяли запереться, а Марина ещё находилась в шоке и категорически не хотела оставаться одна. Но другого выхода не было.