– Ритуальное убийство? – здраво предположил Эдмундс, когда она закончила. – Такое объяснение и в самом деле представляется самым правдоподобным, но у американцев есть куча подразделений, отслеживающих деятельность последователей всевозможных культов и религиозных сект. По их словам, эти убийства нельзя подогнать ни под одну из групп, которые находятся в зоне их внимания. – Мне совсем не нравится эта тема с «Наживкой». Убить тезку Волка – это одно, но вот добраться до Масса – совсем другое. У меня складывается ощущение, что этот посыл адресован тебе, а если так, то ты теперь в игре. И ты ведешь себя в точности так, как они хотят. – Согласна, это возможно, но что мне остается делать? – Алекс! – позвала его из спальни Тиа. – Сейчас приду! – крикнул Эдмундс. Сосед Эдмундса громко застучал в стену. – Она теперь и меня описала! – завопила Тиа. – Да иду я, иду! – ответил Эдмундс. Сосед опять заколотил в стену, отчего с полки упала семейная фотография. – Извини, – сказал он Бакстер. – Я могу позвонить тебе, когда еще что-нибудь узнаю? – спросила она. – Разумеется. И будь осторожна. – Не волнуйся – эта Кукла не застанет меня врасплох, я буду начеку круглые сутки, – заверила она его. – Вообще-то, – серьезным тоном ответил Эдмундс, – нам больше надо опасаться того, кто дергает ее за ниточки. Спустившись на первый этаж, Бакстер поняла, что ссоры с Томасом не избежать. На экране телевизора застыла Андреа с раскрытым на полуслове ртом, внизу экрана красовалась строка: МАНЬЯК, ОСУЖДЕННЫЙ ПО ДЕЛУ «ТРЯПИЧНОЙ КУКЛЫ», МЕРТВ. ВИЗИТ СТАРШЕГО ИНСПЕКТОРА Как же она ненавидела эту женщину. – Ты сегодня ездила в тюрьму к Летаниэлу Массу? – тихо спросил Томас из глубины комнаты. Бакстер сердито фыркнула и вошла в гостиную. Томас сидел в кресле с недопитой бутылкой вина. – Угу, – кивнула головой Бакстер с таким видом, будто это был совершеннейший пустяк. – Ты мне не рассказала. – Не знаю, что тут рассказывать, – пожала плечами она. – Да, что тут рассказывать. Что тут рассказывать! – закричал Томас, вскакивая на ноги. – И о бунте заключенных тоже нечего рассказывать? – Я его не застала, – солгала она. – Херня полная! Бакстер была слегка ошарашена. Она никогда от него не слышала подобных ругательств. – Ты заявляешься сюда вся в крови… – Подумаешь, всего-то пара царапин. – …тебя могли убить разбуянившиеся арестанты, ты рисковала жизнью только для того, чтобы повидать самого опасного человека во всей стране! – У меня нет времени на препирательства, – ответила она, надевая пальто. – Ну конечно! – в отчаянии воскликнул Томас, выходя за ней на кухню. – О том, что завтра ты улетаешь в Нью-Йорк, ты тоже не сочла нужным мне сообщить. Потом немного помолчал и, уже тише, добавил: – Эмили, я не понимаю, почему ты думаешь, что мне нельзя доверять? – Давай продолжим этот разговор после моего возвращения, – попросила она, подделываясь под его спокойный тон. Томас долго на нее смотрел, а когда она натянула сапоги, лишь кивнул, признавая свое поражение. – Присмотри за Эхо, – сказала Эмили. Поднялась и вышла в коридор. Томас улыбнулся, увидев, что она надела его смешные шапочку и перчатки. Для него было непостижимо, что эта женщина с помпоном на голове, усиленно пытающаяся сдуть с глаз волосы, заслужила столь удивительную репутацию среди коллег – по крайней мере тех немногих, с которыми она соизволила его познакомить. Детектив подошла к двери. – И чем, черт бы их всех побрал, ты можешь помочь в этом деле? – бросил он. Они оба прекрасно понимали, что это был отнюдь не вопрос мимоходом: это была мольба все ему рассказать перед тем, как она уедет; возможность показать, что с этого момента все будет по-другому; вопрос о возможности совместного будущего, наконец. Эмили чмокнула его в щеку. За ее спиной щелкнул дверной замок. Руша разбудили звуки песни «Эйр Хостесс» в исполнении группы «Бастед», лившиеся из динамика его телефона. Он быстро взял трубку, чтобы не слышать противный рингтон, и хриплым шепотом ответил: – Руш. – Руш, это Кертис. – Все нормально? – встревоженно спросил он. – Да-да, все хорошо. Я ваших домочадцев не потревожу? – Нет, – зевнул он, спускаясь по лестнице на кухню, – не волнуйтесь, их и из пушки не разбудишь. Что случилось? – Просто я забыла, когда за вами утром надо заехать, в семь или в половине седьмого. – В семь, – бодро ответил Руш и посмотрел на часы. Стрелки показывали 2 часа 52 минуты ночи. – Понятно, – невнятно ответила она, – а мне почему-то казалось, что в половине. Руш подозревал, что для звонка в столь странное для светской болтовни время на самом деле была другая причина. Когда агент ФБР замолчала, Руш уселся как можно удобнее на холодном полу и сказал: – Кошмарный день. Было здорово вернуться домой и поговорить с близкими о случившемся. Он умолк, дав повиснуть тишине, чтобы коллега ухватила намек, будь у нее такое желание. – Э-э-э… честно говоря… я совсем одна… – наконец, призналась агент. Женщина говорила так тихо, что он с трудом разбирал ее слова. – Да, ваш дом далековато, – ответил он. – Дело не в этом… в Штатах у меня тоже никого нет. Руш ждал продолжения. – Это все работа, которая у нас в приоритете над всем остальным. Чтобы поддерживать с кем-то отношения, требуется время, а у меня его нет. Я перестала общаться практически со всеми друзьями. – А что по этому поводу говорят ваши родственники? – спросил он, надеясь, что не наступит этим вопросом на больную мозоль. Кертис тяжело вздохнула. Руш вздрогнул.