– Значит, вас интересует прежний мир? – все так же саркастически спросил профессор Вольф. – Может, вам угодно прочитать некоторые из экспонатов моей коллекции – скажем, полезные ископаемые вон на той полке?.. Офелия прикусила губу: сантиметр так злобно стянул ей запястье, что оно посинело. – Полезные ископаемые нечитаемы, – ответила она. – Так же, как и живые организмы. Я действительно чтица, как уже и сказала. Если вы хотите меня испытать, придумайте другую уловку, не такую примитивную. Профессор криво ухмыльнулся и начал записывать размеры Офелии на телеграфном бланке. Даже эта простая задача давалась ему нелегко – жесткий гипсовый воротник не позволял опускать голову. У Офелии создалось впечатление – возможно, ошибочное, – что она отыграла у него одно очко. – Я собираюсь влиться в группы чтения Лорда Генри в Мемориале. Мне сказали, что вы тоже занимаетесь там исследованиями? К удивлению Офелии, рука профессора вдруг дрогнула, и его карандаш прочертил на бланке кривую линию. – Занимался, – буркнул он сквозь зубы. – А почему перестали? – По причине, которая касается только меня одного. – Но вы, наверно, хорошо знаете это место? – Достаточно хорошо, чтобы ноги моей там больше не было. И он насупился, словно пожалел, что сказал лишнее. Свернув свою телеграмму, он сунул ее в цилиндрический футляр, вставил его в одно из отделений пневматической трубы и нажал рычаг; труба тотчас втянула бланк, и он исчез из виду. – Ну вот, я послал заказ на ваши перчатки своему личному поставщику. Он свяжется напрямую с «Дружной Семьей», и через несколько дней вы их получите. Довольны? Офелия помедлила с ответом. Вопросы – особенно о Секретариуме – вертелись у нее на языке, но приставать с ними к этому человеку значило лишь усугубить его подозрительность. – А вы не могли бы одолжить мне пару своих старых перчаток, которыми больше не пользуетесь? Я с самого утра читаю все, к чему прикасаюсь, и просто не выдержу еще несколько дней. Профессор Вольф скривился, как будто хотел отказать, но, помедлив, все же ответил с усталым вздохом: – Ладно, подождите минутку. Только ничего здесь не трогайте. И поднялся по лестнице, такой же скрипучей, как его голос, оставив Офелию посреди своих коллекций. Она стала прохаживаться вдоль стеллажей с оружием, замедляя шаг возле вентилятора, где было хоть немного прохладнее. Внезапно девушка оказалась перед пыльным настенным зеркалом и испытала легкий шок. Она не смотрелась в зеркала с момента поступления в Школу и не сразу узнала себя в маленькой женщине с румяными, как персик, щеками и непокорными кудряшками, похожими на вопросительные знаки. Без своей длинной пышной косы, платьица, застегнутого до подбородка, и старого шарфа (при воспоминании о котором у нее защемило сердце) девушка разительно отличалась от себя прежней. И могла не бояться разоблачения: студенческая форма и новый облик защищали ее здесь куда надежней, чем ливрея Мима на Полюсе. В тот момент, когда Офелия направилась к висевшей на стене старинной фотографии с панорамой археологических раскопок, она испугала корзину для мусора, и та отпрыгнула в сторону. Видимо, корзину давно не опорожняли: в ней было полно скомканных бумажек, и от толчка часть их вывалилась на пол. Офелия начала торопливо собирать смятые листки, как вдруг ощутила такой мощный импульс, исходивший от одного из них, что чуть не задохнулась. Страх. Неприкрытый страх. Страх профессора Вольфа. Офелия в панике смотрела на измятое письмо, которое выронила на паркет, словно ее обжег раскаленный уголь. Если профессор Вольф заразил этот листок своим ужасом, значит, он держал его голыми руками, желая убедиться в искренности отправителя; иначе он, как опытный чтец, никогда не взялся бы за письмо без перчаток. В других обстоятельствах Офелия никогда не позволила бы себе нарушить профессиональную этику, но тут жгучий интерес оказался сильнее правил. Не успев даже осознать всей тяжести своего проступка, девушка подняла листок, расправила его и прочитала при слабом свете, проникавшем в щели оконных ставней: «Дорогой коллега, я с огорчением узнал о постигшем Вас несчастном случае. Это падение с лестницы могло окончиться весьма прискорбно. Какое счастье для Вас и для всех нас, что Вы остались живы! Надеюсь иметь удовольствие вскоре снова увидеть Вас в Мемориале и на наших академических заседаниях: Ваши исследования, быть может, и не встречающие единодушного одобрения, представляют, однако, огромный интерес для нашей отрасли науки. В связи с этим сообщаю, что тщательно изучил присланный Вами образец. Его состав просто потрясает! Датировка сначала поставила меня в тупик, но в конечном счете моя экспертиза привела к тому же выводу, к коему пришли Вы сами. Могу ли я узнать, из какого документа взят этот образец? Примите, дорогой коллега, заверение в моих искренних чувствах. Ваш преданный друг и собрат по исследованиям». У Офелии дрожали руки от ужаса, который настиг профессора Вольфа при чтении письма. Она не понимала его причины, да и не успела задуматься над этим: на лестнице уже послышались шаги хозяина дома. Девушка поспешно скомкала бумагу и бросила ее в корзину, но из-за своей всегдашней неловкости сильно промахнулась. – Держите, – сказал профессор Вольф, протянув ей пару черных перчаток. – Можете не возвращать, я больше не собираюсь ими пользоваться. Офелия надела перчатки, пряча глаза. Девушка была так потрясена чтением, так пристыжена своим недостойным деянием, что у нее невольно дрогнул голос, когда она пролепетала: – Б?б-благодарю вас… Профессор выпятил челюсть (отчего лицо у него стало еще более угловатым); в его глазах внезапно мелькнуло подозрение, и он быстро обшарил взглядом комнату. Офелия надеялась, что ошейник помешает Вольфу разглядеть на полу бумажный шарик, но он все-таки его увидел. На лице профессора разом отразились изумление, страх и ярость. – Простите, пожалуйста! – вырвалось у Офелии. – Это письмо выпало из корзинки. Я просто хотела его поднять. Наверно, мне не следовало… Она не успела договорить. Профессор Вольф схватил ее за плечо и отшвырнул к стенному зеркалу; Офелия врезалась в него спиной, и оно вдребезги разбилось. – Мерзкая маленькая шпионка! – Нет! – крикнула девушка; она была так оглушена ударом, что с трудом устояла на ногах. – Я вам не враг, я просто хочу понять, что с вами случилось! Но тут разъяренный профессор вцепился в ворот пиджака Офелии и рывком вздернул ее над полом, так что она потеряла опору. Для человека с поврежденной шеей он проявил недюжинную силу. – Весь мир ополчился на меня! – прошипел Вольф сквозь зубы. – Убирайтесь в свою группу чтения, к своему Лорду Генри, вы… юная сыщица! И, грубо отшвырнув от себя девушку, рявкнул: – Вон из моего дома! Офелия кинулась в переднюю. Дверь сама отодвинула все засовы и, с размаху ударив ее по спине, выбросила наружу, как ядро из катапульты. Офелия упала на колени посреди двора; у нее так бешено колотилось сердце, что было больно вздохнуть. Девушка подобрала с земли свои очки, посиневшие от испуга, и… встретилась взглядом с квартирной хозяйкой, которая вышла на солнышко, чтобы подмести двор; теперь тукан сидел у нее на плече. – Я вас предупреждала, miss. Этот жилец – настоящий бирюк. Бедоносец Офелия пощупала один из пальцев профессорской перчатки, слишком длинных для ее маленьких рук. Она пришла к Вольфу в поисках ответа на свои вопросы, а ушла с новыми – и вдобавок с целой коллекцией синяков и ссадин. Что же заставило профессора Вольфа отказаться от исследований в Мемориале? Какой образец он там изучал? Почему ответ коллеги привел его в такой ужас? Имел ли этот ужас что-нибудь общее с тем, который настиг miss Сайленс в момент ее гибели? Внезапно на трамаэро обрушился бешеный ливень, громко забарабанивший по стеклам. Офелия прикрыла глаза, стараясь подавить мучительное волнение. Ее неотступно преследовала мысль о потерянном шарфе: наверно, блуждает сейчас по улицам Вавилона, как бездомный пес. Нет, об этом думать нельзя. Нужно смотреть в будущее. Девушка открыла глаза, почувствовав легкую качку: трамаэро заходил на посадку к очередному причалу. Это была уже пятая академия, которую он обслуживал, скоро и ее остановка – «Дружная Семья». Студенты выходили из вагона под дождь, надвигая капюшоны; на их место, отряхивая мокрые плащи, входили другие. Офелия привычно, как на каждой остановке, оглядела их в поисках юноши в инвалидном кресле. Ей очень не хватало Амбруаза, его дружбы, его доброты, его разговорчивости. Она не понимала, почему он так внезапно отдалился от нее, так холодно отвечает на телеграммы и никогда ее не навещает; все это девушку сильно тревожило. Нет. Об этом тоже нельзя думать. Сквозь залитое дождем стекло Офелия смотрела на башню Мемориала, еле видную вдали. Где-то там, в ее стенах, таился Секретариум. А в Секретариуме – бронированная комната. А в бронированной комнате – «последняя истина». Может быть, miss Сайленс и профессор Вольф слишком близко подобрались к ней? Может, и сам Торн подверг себя опасности, пытаясь ее раскрыть? Какая жалость, что Офелия должна сойти на ближайшей остановке, а не у башни! Увы, ее трехчасовая увольнительная подходила к концу. Девушка снова начала прощупывать мягкие пустые кончики перчаток. В груди у нее рождался тяжкий вздох, но тут ее сосед по скамейке вздохнул еще тяжелее. Она вопросительно взглянула на незнакомца. Он тоже смотрел в окно, исхлестанное дождем, притом с таким несчастным видом, словно винил в плохой погоде себя самого. В профиль этот человек с жесткими тусклыми волосами и длинным острым носом напоминал ежа. Он был почему-то смутно знаком Офелии, и она поняла причину, увидев на его кителе бейдж со словом «Рассыльный». – Человек с тележкой! – прошептала она. Рассыльный, помедлив, отвернулся от окна и взглянул на девушку: – Sorry, miss. Вы мне что-то сказали? Офелия заставила себя вежливо улыбнуться. С профессором Вольфом у нее отношения не заладились, но этот рассыльный, надо надеяться, не выбросит ее из трамаэро прямо во время полета? – Мы уже однажды встречались, месье. В Мемориале, в молодежном секторе. Я тогда опрокинула вашу тележку, с нее попадали книги, и вы… и вам из-за меня сделали выговор. – Ах, да… те книги… – пробормотал рассыльный. – Давно дело было… Он умолк, втянул голову в плечи и с преувеличенным интересом начал разглядывать свои руки. Этот бедолага выглядел безнадежно одиноким. Таким же одиноким, как Амбруаз среди роботов своего отца. И как профессор Вольф, закрывшийся на все замки у себя в берлоге. «И как я», – невольно подумала Офелия. – Меня зовут Евлалия, – представилась она. – What? – удивленно переспросил рассыльный. – Ах, да… а я… а меня зовут Блэз. Ваша форма… Вы студентка из Школы виртуозов? Офелия улыбнулась, на сей раз вполне искренне. Ей нечасто доводилось встречаться с кем-нибудь еще более стеснительным, чем она сама. – Да, из группы предвестников. – О, я поражен!