Сегодня вечером она снова увидит Торна. В истекшие три дня Офелия старалась занять себя любыми посторонними делами, лишь бы не думать о предстоящей встрече. Почти не спала и не ела. Ее чувства спутались так безнадежно, что она никак не могла в них разобраться. Девушке хотелось, чтобы Торн был рядом – прямо здесь, прямо сейчас. Почти три года она мечтала об этом каждую секунду каждой минуты каждого часа. А он – он не придумал ничего лучшего, как обречь ее еще на три дня ожидания, приказав выучить наизусть перевод Медианы! Зачем, с какой целью? Абсолютно бессвязный, обрывочный, туманный текст ничем не помог ей разгадать тайные замыслы Торна. Каким образом он превратился в Лорда Генри? Для чего вообще примкнул к Светлейшим Лордам? Что искал с помощью групп чтения? И что мешало ему за все это время сообщить о себе? Офелия даже поддалась искушению прочитать записи не только глазами, но и руками (в конце концов, она официально считалась их собственницей), но из-за металлических напалечников чувства Торна в момент передачи документа не запечатлелись на этих листках. Чтение не сообщило ей ничего нового и о самой Медиане – наверняка из-за таких же защитных рабочих перчаток. Прорицательница сыграла с ней жестокую шутку: она давно уже знала, что Торн был тем, кого ищет Офелия. Успела ли она посвятить в это его самого? Офелия расставила ширму в душе, сбросила спортивную форму и потянула за шнурок, включавший воду. Даже под обжигающими струями девушка не закрывала глаза: стоило ей сомкнуть веки, как перед ней всплывало выразительное лицо Торна. Вернее, лишенное всякого выражения. Как будто она, Офелия, и в самом деле ничего не значила для него. Промывая волосы, она безжалостно теребила свои кудри. Девушка подстригала их сама, неумело орудуя ножницами и не видя себя со стороны: в «Дружной Семье» не было ни одного зеркала. Но ведь не изменилась же она до такой степени, что ее нельзя узнать?! Офелии вспомнился шипящий голос Медианы: «Тебе не нравится, когда тебя считают инфантильной девчонкой, но в отношениях с мужчиной ты такая и есть – неопытная bambina». И вдруг сквозь шум льющейся воды девушка расслышала знакомое металлическое позвякивание. Она выключила душ и вытерла лицо. Теперь, несмотря на близорукость, ей удалось различить внизу, между ножками ширмы, тени с серебристыми отблесками. Крылатые сапоги предвестников. – Ты будешь нас слушать. – Ты не станешь кричать. – Ты никому не наябедничаешь. Когда прорицатели изъяснялись в будущем времени, последующие события, как правило, соответствовали их предсказаниям. Поэтому Офелия смолчала и стала ждать продолжения. И оно последовало – в виде опрокинутого ведра, откуда на нее хлынул поток битого стекла. Девушка едва успела закрыть руками лицо. В одно мгновение ее тело покрылось сотнями ранок. Когда прошел первый испуг, она изумленно воззрилась на осколки стекла, прилипшие к мокрой коже; через несколько мгновений по всему ее телу разбежались струйки крови. – Это тебе за нашу кузину, signorina! Их слова стали для Офелии шоком, несравнимым даже с болью от порезов. Внезапно опасливое поведение Дзен и загадочные намеки Октавио открылись ей в совсем ином, зловещем свете. Ее соученики тоже не верили в теорию совпадений: они решили, что во всем случившемся виновата она. Офелия открыла было рот, желая оправдаться, но пронзительные голоса предвестников не дали ей заговорить: – Сначала signora Сайленс, а теперь Медиана! – Эта новенькая готова по трупам пройти! – Ты теперь persona non grata в «Дружной Семье»! Наступила тишина, которую нарушали только звуки капавшей из душа воды и скрип стекла под окровавленными ступнями девушки. Ее била дрожь. А сапоги все еще маячили между ножками ширмы. – Сегодня вечером, signorina, ты пойдешь в Секретариум. – Сегодня вечером, signorina, ты увидишься с роботом. – Сегодня вечером, signorina, ты вернешь ему свои крылышки. Это нельзя было считать пророчеством: свойство предвестников угадывать будущее ограничивалось тремя часами. Тем не менее Офелия приняла всерьез их слова. И когда сапоги удалились, она еще долго стояла среди рассыпанных стекляшек, а ее кровь смешивалась с каплями воды, падавшими сверху. Робот Офелия скованной походкой шла по мостику, надеясь, что повязки под ее формой не пропустят наружу кровь из порезов, – хотя бы пока она не покончит с тем, что ее ожидало. Каждое движение больно бередило все ранки. Они были неглубокими, но раскрывались от любого резкого жеста. По правде говоря, никакой боли девушка не чувствовала. Сейчас она сознавала только одно: что идет к глобусу Секретариума, который вырастал в размерах по мере ее приближения. Даже пустота, простиравшаяся у нее под ногами, больше не казалась ей пугающей. Скоро она увидит Торна. Подойдя к бронированной двери глобуса, Офелия обернулась и бросила взгляд на трансцендий, с которого перешла на мостик; там, на другом его конце, Леди Септима вставила ключ в колонну, чтобы отпереть ей дверь. Сейчас она встретится с Торном лицом к лицу. Девушка вошла в Секретариум, и у нее, как и в первый раз, возникло ощущение, что она попала внутрь уменьшенной копии Мемориала. Точно такой же атриум и такой же купол; те же галереи и парящий в невесомости земной шар – миниатюрная модель того, в котором он находился. И хотя Офелия знала, что этот глобус – просто элемент декора, она невольно представила себе внутри него еще один, а в том – еще один, и так до бесконечно малых размеров. Пройдя по коридору в мертвенном свете ламп, она увидела перед собой дверь зала-холодильника, отведенного для изучения хрупких древних документов. Офелия не знала, следует ли ей идти прямо туда, чтобы работать с рукописью. Она вообще была неспособна собраться с мыслями, пока не удастся откровенно поговорить с Торном. Девушка обвела взглядом галереи, опоясывающие атриум сверху донизу. В восточном полушарии между колоннами поблескивали витрины со старинными коллекциями. Из западного доносилось разноголосое стрекотание тысяч вращавшихся цилиндров базы данных, содержавшей библиографические справки. И вдруг Офелия вздрогнула от громкого голоса у себя за спиной: – Зал ордоннатора. Последняя галерея налево. Это указание прозвучало из акустической трубы. Девушка ступила на трансцендий и взмыла наверх. При каждом шаге крылышки ее сапог позвякивали, словно шпоры, – те самые крылышки, которые, по словам предвестников, она должна отдать Лорду Генри вместе с заявлением об уходе, если не хочет подвергнуться каре от рук соучеников. Но сейчас это волновало ее меньше всего. Ей предстояло увидеть Торна – на сей раз для откровенного разговора. Офелия знала, что в галерее тщательно поддерживается постоянная восемнадцатиградусная температура, и тем не менее чувствовала себя так, словно здесь было все тридцать три. Она никогда не отличалась кокетством, но сейчас нервно пригладила волосы, чтобы получше выглядеть. А заодно вытащила из них еще несколько осколков, от которых поспешила избавиться. Поднявшись на верхний этаж, Офелия прошла вдоль рядов высоких цилиндров – от их механического скрежета у нее зазвенело в ушах – и наконец отыскала дверь с герметичными запорами, напоминавшую вход в рубку субмарины. Но вместо рубки Офелия увидела просторный кабинет, отделанный деревом и медью, а в глубине этого кабинета – спину. Спину Торна. Он сидел на вертящемся табурете, в наушниках, перед огромным пультом со множеством розеток. Это и был ордоннатор – уникальная машина, способная обрабатывать базы данных. Торн непрерывно вставлял в розетки или отключал штекеры, подсоединенные к невообразимой путанице проводов, одновременно орудуя какими-то рычажками, словно органист, исполняющий сложную многоголосую мелодию. Офелия стукнула в дверную створку, чтобы объявить о своем приходе, но Торн как будто не услышал ее. А она боялась его отвлечь. Нет, просто боялась. Боялась того, что произойдет, когда они оба смогут наконец дать волю своим эмоциям. Да, она боялась, но ни за что на свете не хотела бы оказаться где- нибудь в другом месте. Оглядевшись, девушка констатировала, что зал ордоннатора выглядит не более гостеприимным, чем служебные галереи Секретариума. Здесь не на что было сесть, кроме табурета, который уже занял Торн, и не на что посмотреть – только полки, забитые документами и перфорированными картами, да множество настенных часов, указывающих время в разных часовых поясах. Это идеальное сочетание порядка и простоты интерьера чем-то напоминало помещение интендантства на Полюсе. Внезапно Торн развернулся на табурете, взглянул на желтую перфорированную ленту, выпущенную печатающим устройством, и нажал кнопку микрофона. – Запрошенная информация содержится под номером восемь точка сто семьдесят четыре в фондах общественных работ. Прием. Из его наушников донесся еле различимый голос. В этот момент Торн заметил Офелию и молча указал на звуконепроницаемую дверь. Девушка начала торопливо вращать штурвал замка. С каждым поворотом оглушительное жужжание цилиндров становилось все слабее, пока окончательно не смолкло. В зале воцарилась мертвая тишина. Лишь тогда Торн сообщил в микрофон: – Курсантка-виртуоз явилась. Мне нужно дать ей инструкции. Как только с этим будет покончено, я возобновлю поиск библиографических данных. Конец связи. Он выключил микрофон, снял наушники, наконец-то развернулся на своем табурете лицом к Офелии и замер. Его неподвижность была такой долгой и странной, что Офелия спросила себя: «Может, он ждет, чтобы я заговорила первой?» Но вдруг девушка поняла, что Торн просто осматривает ее с головы до ног. Он задержал взгляд на галуне ее формы и на крылышках, прикрепленных к сапогам. Офелии почудилось, что под этим пронзительным взглядом все ее ранки, одна за другой, снова начали кровоточить. – Почему вы здесь, на Вавилоне? Торн задал вопрос со своим прежним северным акцентом, медленно и четко выговаривая каждое слово. Когда Офелия уразумела, что он обращается именно к ней, а не к Евлалии, она растерялась вконец. – Мне стало невмоготу жить у родителей. Увы, это был самый глупый ответ из всех возможных. Торн неподвижно сидел на своем табурете. Он ждал продолжения. А у девушки так сжалось горло, словно ее сердце поднялось туда, перекрыв доступ воздуха. Она чувствовала себя запечатанным сосудом. Какими бы сильными ни были ее чувства, как бы они ни будоражили все ее существо, ей никогда не удавалось выразить их связно – наружу вырывался только какой-то жалкий лепет. – Меня удивил тот факт, что вы заменили курсантку Медиану, – сказал наконец Торн. – Более чем удивил. Офелии в это слабо верилось: его замкнутое лицо не выражало ровно никаких эмоций. – В таком случае мы удивлены оба. Если бы я знала, что вы – тот самый знаменитый Лорд Генри, я бы… – В вашем облике вполне мог явиться Бог, – оборвал ее Торн. Эти слова привели девушку в такое изумление, что ее ослабевшие руки выронили принесенные записи Медианы, и они веером рассыпались по полу вокруг нее. – Вы думаете, что я… могла бы… – Вполне могли бы Им быть. Так же, как и я сам. Ведь Богу известны наши лица. Офелия мысленно выбранила себя за глупость: как же она сама не додумалась, ведь это элементарно просто! – Да, вы правы. К счастью для нас, Бог – скверный подражатель. Вот если бы вы встретили меня с улыбкой, я бы сразу что-то заподозрила. Торн оставил ее реплику без ответа. Офелия надеялась разрядить атмосферу своей шуткой, но потерпела полное фиаско. Вся их встреча оказалась полным фиаско. Нет, их разговор не может так окончиться, она должна срочно придумать что-то поумнее. Найти наконец нужные слова. Теперь или никогда.