– О. Вот таким я тебя люблю, эту смесь насмешки и нахальства. А теперь вопрос, которого я жду не дождусь. Спрашивай. Вор вздохнул: – Почему я? – О… Хорошо, что ты спросил. – Старик воздел вверх палец, словно как раз вспомнил нечто важное. – Мы должны как можно быстрее выпроводить отсюда нашу гостью. Лучше раньше, чем в Совете решатся на какую-то глупость, а Север даст себя ослепить золотом. Альтсин решил, что лучше не спрашивать, как давно приор знает о предводителе воров. И хорошо ли он развлекся, делая вид, что не имеет о нем понятия. – Как мы уже установили, путешествие сушей отпадает, но ведь мы на острове. А наши братья постоянно странствуют в лодках в самые неприступные его районы. Обычно мы нанимаем какого-нибудь местного рыбака, но сейчас я бы предпочел этого избежать, а потому в голову мою пришла одна идея. Ты ведь – из Понкее-Лаа, побывал моряком, как сам мне признавался. А потому лодку наймем мы сами, и вы поплывете с нашей небольшой проблемой вокруг острова. Вместо двадцати дорога займет у вас четыре-пять дней, в зависимости от ветров и волн. Когда доставите ее клану, вернетесь. – Вернемся? – Ты, брат Домах и брат Найвир. Таким образом Йнао быстро и безопасно доберется до своих, что в будущем может привести к тому, что родственники ее шире отворят сердца для слов Нашей Госпожи. А вы одновременно исчезнете из города на некоторое время, достаточное, чтобы горячие головы поостыли. И все вернется к норме. – А монастырь получит землю. – Мы не вправе отказываться от даров, предлагаемых нашей Матери в искреннем порыве сердца. – Приор покорно склонил голову. – Это было бы проявление гордыни. Некоторое время они молчали, прогуливаясь по коридору. Альтсин любил Энроха и большинство монахов, хорошо чувствовал себя в монастыре, однако… – А если я откажусь? У меня в городе есть еще несколько дел… – Я слышал кое-что другое. Старик вынул из рукава кошель и демонстративно высыпал на ладонь горсть монет. Вор глянул и кисло скривился. В этом самом мешочке он вчера отдал плату Райе. – Насколько высоко было предложение? – Пятьдесят оргов. Весьма щедро для города, где даже советники раскошеливаются на горсть медяков. Но возвращаясь к теме, – кошель исчез во втором рукаве, – я уже говорил, что среди людей, с которыми ты встречался, есть верные сыны нашей Госпожи. Потому я знаю, что твои поиски увенчались успехом, пусть и не таким, какого ты желал. У меня есть сомнения, мальчик, серьезные сомнения, действительно ли все дело в том, чтобы провернуть удачную операцию при посредничестве сеехийской ведьмы. Но, как я и вспоминал, наши инквизиторы и помогающие нам верные вне стен не нашли ни в тебе, ни вокруг тебя ничего подозрительного, а потому я не стану выяснять, отчего ты желаешь с ней встретиться. Альтсин глянул в глаза приора. «А если бы ты узнал, старик, – что тогда? Упал бы предо мной на колени или призвал бы всех своих друзей, чтобы постараться меня убить? Явиндер, проклятущий бог реки, боялся со мной сражаться и сделал все, чтобы выставить меня из города. Выстояла бы Камана, когда бы Кулак Битвы Реагвира, безумный фрагмент его души, захотел меня Объять – или если бы ему пришлось это сделать? Проклятие, да выстоял бы сам остров?» – Ох, – кивнул приор. – Много бы я отдал, чтобы понять, что скрывается за таким взглядом. Я смотрел в глаза людей, которые шли на смерть, и в зеницы демонам, что пылали в глубине взоров одержимых, но ты… – Он вздохнул. – Я в этом монастыре уже четверть века и бóльшую часть времени посвятил укреплению нашей позиции среди местных. Я лично знаю всех вождей в радиусе пятидесяти миль от Каманы, с некоторыми мы даже дружны. Я беседовал с большинством племенных ведьм и заключил с ними что-то вроде договора: мы не пытаемся обратить их слишком истово, они не накладывают проклятий на наши головы. – Монах послал ему ироничную гримасу. – И я единственный чужак, который за последние пятьдесят лет видел долину Дхавии. У Альтсина отпала челюсть. – Я не был внутри, нет, но меня приводили на ее край. Она длиной в несколько десятков ярдов, шириной – почти в триста, может, и больше, и всю ее заполняет туман. Густой, словно сон слепца. – Казалось, Энрох не замечает выражения лица вора. – Я выжил, потому что мне известны несколько Черных Ведьм, и я очень сильно просил об этой чести, а теперь я мог бы попросить их согласиться на встречу с тобой. Альтсин закрыл рот. С трудом. – Что находится в той долине? – Вопрос вырвался у него сам по себе. – Я не видел. Но чувствовал. Сила. Не какая-то там сила, дикий аспект или хаотическая магия, но истинная, особенная Сила – как бы неловко это ни звучало. Но ты ведь хотел говорить не о том, верно? – Нет. Но я должен спросить… почему? Почему ты хочешь мне помочь? – А разве это не очевидно? Потому что Великая Мать приказывает нам помогать и поддерживать, а… ох, этот взгляд выжжет во мне дыру, парень. – Монах добродушно улыбнулся. – А если я скажу тебе, что по-своему понимаю Ее слова, как, впрочем, и всякий, и что я просто-напросто пытаюсь помогать людям, которых полагаю хорошими? А ты – и, например, брат Север, – вы хорошие люди. Вор прищурился и проглотил вертящуюся на языке язвительную отповедь. – Потому-то я и хочу тебе помочь. Ты здесь вот уже несколько месяцев, а потому у меня было достаточно времени, чтобы к тебе присмотреться. Ты ходил ночами в каманский порт с едой, хотя как гость мог бы и отказаться. Твой кошель после тех визитов всегда заметно тощал. Ты противостоял злу, когда бандиты пытались вас ограбить, а потом отдавал их вещи несчастным в нужде. – Мне они были без надобности. – Ох, это весело: смотреть, как ты ведешь себя, словно старая дева на выданье. Я знаю, что ты убивал, такие вещи оставляют след во взгляде, и знаю, что это не доставляло тебе радости. И я вижу, что еще несколько похвал – и ты перемажешь сутану завтраком. – Ага. И вчерашним ужином тоже. – Ха. Тогда к делу. – Приор потер руки. – Ты доставишь нашу гостью домой, потому что ты единственный человек в монастыре, который плавал по морю, а когда ты вернешься, я попрошу Черных Ведьм об услуге. – Попросишь? Всего лишь попросишь? – Я не лгу и не даю обещаний, которые не сумею выполнить, мой мальчик. Если эта твоя знакомая откажется встречаться, я вежливо извинюсь за хлопоты и стану считать, что у меня нет перед тобой долга. Это твой риск. Ты согласен или нет? Перед внутренним взглядом Альтсина встало лицо Аонэль, когда он давал яд ее матери. Риск? Он бы поставил на эту встречу все свои деньги. – Хорошо. Я поплыву. Интерлюдия Коноверин был велик. Увиденный из этой перспективы, с высоты ста локтей, он выглядел словно гигантская тварь, присевшая над озером: не то попить, не то посмотреть на свое отражение. Очень красочная тварь. Башня поднималась над восточным краем города, а поэтому тень ее нынче ложилась на путаницу улиц и переулков, словно грозящий палец великана. Солнце встало, и повсюду уже гасили газовые лампы. Начиналась ежедневная беготня. Помост, идущий вокруг вершины башни, имел двадцать шагов диаметром и был настолько узок, что двое с трудом на нем разошлись бы. Йатех сжал руки на балюстраде. Казалось, белый камень истекает неестественным холодом. Позже, когда солнце встанет в зените, к помосту невозможно будет притронуться, но пока он сохранял воспоминание ночи. Йатех не стал оборачиваться, когда она остановилась позади. Одна. Странно, он был уверен, что захватит с собой Иавву. – Красивый город. – Должно быть, Канайонесс улыбалась, однако он не стал оглядываться, чтобы в том убедиться. – Богатый и гордый. – Зачем ты приказала мне сюда подняться? – Чтобы поговорить. В спокойствии. Тут, – она обвела пространство рукой, – нет чужих ушей. Он колебался, задавая следующий вопрос: – Ты жалеешь, что дала мне к ней пойти? – Да. Нет. Не знаю. Я дала втянуть себя в интриги Эйфры. Приняла участие в ее игре, а это неразумно. Это наказание за мое отчаяние. Наша роль должна была стать другой. – Другой? – Другой. Я заключила с Лабайей другой договор: просто появиться тут и показаться им. И не более того. Якобы для другого я и не была нужна, лишь вывести из равновесия одного из игроков. Йатех вспомнил воина в красной кольчуге, нащупывающего что-то за спиной. – Тебе удалось. – Мне? Нет. Не мне. Ей. Удалось Владычице Судьбы. Я полагала, что контролирую ситуацию, а оказалась ребенком, пытающимся играть с профессиональным шулером. Она нас обманула. – Обманула? – Ты дотронулся до служанки в том переулке, но тебя оберегает… мое присутствие. Как и я, ты невидим для Бессмертных. Господин Огня не может узреть тебя в пламени, Дресс не услышит твоих слов, несомых ветром, а Эйфра не в силах повлиять на твою судьбу. А поскольку она не могла дотянуться до тебя, то нашла твою сестру и вплела ее в эту историю. Из-за чего мы стали одной из ее пешек. – Зачем? – Зачем? Не знаю. Чтобы иметь еще одну игральную кость в рукаве? Фальшивую карту? Кто знает. Может, эта девушка должна была стать средством давления на тебя, а через тебя – на меня? Не знаю. Но Эйфра провернула все лучше, чем могла надеяться. – Почему? Малышка Канна обернулась к нему, протянула ладонь и легким, но решительным движением заставила его взглянуть на нее. Была смертельно серьезна. – Я должна была оставаться наблюдателем, а сделалась игроком. Бросила кости на стол. И теперь тот, кого зовут Э’мнекосом, считает меня своим врагом. – Тогда, возможно, женщина с закрытым лицом сочтет тебя своим союзником? Кривая ухмылка девушки выглядела словно рана от иззубренного клинка. – Она? Нет. Она никогда не признает меня союзником. Жалеешь? – спросила вдруг она. – О чем? – Ох, не будь дураком. Не о том, что я встретила тебя в пустыне, не о странствиях, о лесе или этом городе. Я спрашиваю, жалеешь ли ты о том, что я увидела в глазах твоей сестры… О том, как она на тебя смотрела. Она убьет тебя, если еще раз встретит. Жалеешь ли ты о цене, которую заплатил за такой взгляд? Он улыбнулся, потому что, стоя здесь с самого рассвета, следил за поднимающимися в сердце эмоциями и, хотя они казались ему странными, должен был признать, что несли они чувство облегчения и освобождения. Теперь позади не осталось уже ничего. Никаких уз или долгов, которые следует уплатить. Никакого возвращения. – Служба, пока ты не скажешь, что освобождаешь меня от нее… Это хорошая плата за ее жизнь. А поскольку я уже и так с тобой связан в радости и беде, то скажи мне – только без выкрутасов, – ты и правда собиралась освободить меня через год? Или полагала, что я не доживу до конца службы? Если второе, то сейчас я для тебя еще важнее. Не пошлешь без раздумий на смерть того, кто может оказаться тебе полезен долгое время.