Малышка Канна прищурилась: – А ты умненький. – Ш-ш, не прерывай. И что мне было делать с собой, когда б год закончился? Куда идти? Чем заняться? Я не видел того дня, когда уходил от тебя, не видел своей дороги. – Это слова труса. – Возможно, – кивнул он, не ощущая гнева. – Но что я должен был делать? Ты помнишь девочку в лесу? Помнишь. Я подарил ей хороший, быстрый сон. А потом… я хотел убить себя. Сидел под деревом и упирался кончиком меча под дых. Достаточно было резко наклониться вперед. Сильно. Я боялся и одновременно хотел этого. Она отвела взгляд, вдруг обнаружив в городе внизу куда более интересный вид. – И что тебя удержало? – Еще больший страх. Что я снова совершу плохой выбор. Моя жизнь – это череда плохих выборов и нарушенных обетов. Исанель, площадка для поединков, на которой мне нужно было просто отвернуться и уйти, не реагируя на подколки, пустыня, скорпион, ты. Я пообещал, что буду охранять одну семью, и нарушил обещание, решил, что вернусь домой и стану жить, как пристало иссарам, но не прошло и дня, как я пролил кровь соплеменников и оказался изгнан из собственного народа. Я клялся, что умру в пустыне, но встретил тебя и не сдержал слово. И то, что я видел в глазах той девочки, когда она уходила… Почему с ней это случилось, с ней и со всем ее миром? Я хочу знать ответ на этот вопрос. Каков смысл в рассказе, который мы выплетаем. Ты, я, Иавва. – Возможно, в этом нет никакого смысла. – Возможно, – согласился он. – Но вчера я сделал что-то хорошее, что-то стоящее. Я спас ее. Это может изменить мою судьбу. Кроме того… – Он заколебался, искоса глядя на Канайонесс: – Не знаю, как это сказать. Я встретил Лабайю из Биюка и Китчи-от-Улыбки, а слышал о них легенды, что возникли во времена, когда Меекхан был сельцом овечьих пастухов. Я стоял в Комнате Пепла – да, я знаю, что это за место, я слышал о нем… вход во владения Агара, место, где они касаются нашего мира. Я видел, как играют судьбами смертных, так, словно они просто стадо животных. И что бы я делал, уйдя от тебя? Спрятался бы в угол, зная, что кто-то сыплет песок в смазку оси, на которой вращается мир? Забыть? Делать вид, что все мне лишь пригрезилось, что было видением, настигшим меня в пустыне? Ты права, я слепец в стране слепцов, но помни, что некоторые виды слепоты – благо. Обостряют иные чувства. Потому я пойду с тобой. Не из-за гордыни или верности дикаря, но в надежде, что узнаю ответ. Ты скажешь мне, выполнила ли Владычица Судьбы свою часть уговора? Поможет ли тебе найти того, кого ты ищешь? Малышка Канна кивнула: – Поможет. Она рассказала мне, где он находится. И показала одну колдунью. А она откроет нам дорогу. – Далеко? – Очень далеко. Глава 14 Ее несли, а паук удерживал сухую лапку у ее лица, прижимая что-то влажное и теплое к экхаару. Тот липнул и горько пах. Из-за этого горького аромата она проваливалась в безвольный сон-не-сон, чувствуя себя мухой, что тонет в смоле. Она помнила, как ее раздевали, почти донага, но никто не осмелился открыть ее лица, помнила, как ей обмывали тело, помнила поцелуи губки, ласку пушистых полотенец. Помнила, что это делала женщина, почти девочка, худая и черноволосая. Собственно, Деана не имела бы ничего против, будь на месте той Оменар, который появлялся несколько раз в день, одетый в белое, снимал ей экхаар, кормил и поил. Его визиты сплетались с визитами паука, всего в черном, с худыми руками и ногами, пузатым туловищем, с большой головой. Паук дотрагивался до нее, ощупывал ребра и голову, причмокивал, фыркал, бормотал и насвистывал. Она плыла, окруженная горькими парами, а где-то на границе зрения мелькала фигура, носящая на спине два меча. Йатех… Ее брат-не-брат. Дело, которое нельзя просто так оставить, но которому придется подождать. Потому что сейчас она парила в облаке бессилия. День за днем. * * * Проснулась она внезапно, словно вокруг нее раскололся стеклянный колпак. Паук прижимал к ее лицу нечто, пахнущее гнилыми яйцами, скалясь в ухмылке безумного демона. Едва она открыла глаза, он выпрямился и присел рядом с ее постелью. – Хорошо, – пробормотал он успокаивающе на безукоризненном меекханском. – Ты сильнее, чем я думал. Как твое имя? – Деана… д’Кллеан. – Кто ты? – Ависса по дороге в Кан’нолет. – Ты спасла жизнь князя Лавенереса из Белого Коноверина? – Я… да… наверное… – Ей понадобилась минута, чтобы догнать и поймать ускользающие воспоминания. – Я помню. Мы убежали от бандитов, прятались. Кто ты? Мужчина улыбнулся шире, так, что казалось, голова его вот-вот распадется надвое. Она впервые рассмотрела его внимательно. Над широким ртом кто-то, наверняка некое насмешливое божество, разместил кусок едва обработанного камня, изображающего нос, после чего абы как ковырнул глазницы и втиснул в них по кусочку синего стекла. И все это обернул снятой шкуркой некоего несчастного, колючего животного. Туловище беременной женщины и ноги худого ребенка. Разве что одежда нынче была другой: исчезла чернота, появилась жилетка из атласа, белоснежные штаны и рубаха с золотыми манжетами. Цвета паука, которого называют «солнечным поцелуем». – Кто ты? – Кое-кто, получивший задание спасти тебе жизнь и сделать так, чтобы ты не лежала до конца своих дней, слюнявясь и ходя под себя. Хотя я и слыхал о паре мужчин, для которых ты стала бы тогда воплощением их снов. Она поймала его за руку движением, которое даже придавленной камнем улитке могло показаться неспешным. Он освободился, не переставая улыбаться, а она не могла отвести глаз от своей ладони. Скелет, обтянутый пергаментной кожей. – Как? Сколько… – Мы нашли вас пятнадцать дней назад. И четырнадцатый день мы едем на юг, к дому. У тебя было сотрясение, трещина в черепе, сломанные ребра. Но полагаю, что ты придешь в себя. Через месяц-другой. А пока что ты и ложки ко рту не донесешь. Он говорил спокойно, короткими фразами, словно опасался, что фразы чуть длиннее ускользнут из ее внимания. Она перевела взгляд на стены шатра. Вышитый серебряной и золотой нитью шелк чуть морщился, его словно окружал помаргивающий свет. Одна из стен освещалась чуть сильнее, значит, солнце должно было находиться там, но Деана не могла понять, утро нынче или вечер. Вокруг ее постели лежали коврики, чью цену она не могла прикинуть даже приблизительно. Порой ей приходилось видеть такие вещи в жилищах богатейших родов племени, но по сравнению с тем, что лежало теперь на полу… Богатство это не столько резало глаз, сколько пыталось их вырвать. – Это личный шатер князя. – Одетый в золото и белизну мужчина кивнул, показав, что умеет читать в мыслях. – Один из нескольких. Ты большая героиня, спасла наследника престола, Пламя Юга, Дыхание Агара и все такое прочее. Он махнул рукой. Неважно. – Вы нас искали? – Мы и половина племен из северных пустынь. Иссары, кувийцы, маввийские воины, да и остальная странствующая голь – тоже. Ты ведь, полагаю, не думаешь, что похищение князя Белого Коноверина не аукнется? Награда, что назначили за спасение Лавенереса, наполнила бы золотом сокровищницу небольшого княжества. Чародеи скакали от оазиса к оазису, неся вести и разнюхивая, где удавалось, магией, на поиски отправились целые армии кочевников, а сколько совершенно безвинных бандитов были зарублены при оказии… Да что там говорить. Главную банду, часть ее сил, разбили только за пять дней до вашего спасения, но допрошенные, – лицо его свело странным тиком, – пленники почти ничего не знали. За исключением одного, который случайно услышал что-то о Пальце Трупа. Мы нашли вас благодаря огню, что лишь утвердило всех в уверенности, что князь – истинный избранник. Она вспомнила огонь, пылающий перед входом в пещеру. – Мы разожгли костер. – Конечно. В пустыне, где нет ничего, кроме скал и камней. – Там было полно… Он сделал пальцем знак креста на губах, словно зашивал их дратвой. – Ш-ш… Князю не нужны кусты, чтобы развести огонь. Он и сам – Огонь, Свет и Пламя Агара. И именно такой рассказ мы понесем в Коноверин, потому что так приказал Эвикиат, Великий Кохир Двора. Запомни – а лучше и забудь, – что ты видела, и говори, что ты лежала без сознания и что ничего не помнишь, но вблизи вашего укрытия были лишь камни и голая скала. А потому князь воззвал к пылающей в его венах силе Владыки Огня и поджег ее. Благодаря этому мы вас и нашли, ночью огонь виден на много миль. – И к чему эта ложь? – Ради политики, естественно. И ради религии, веры простого народа и поддержания верности всех Родов Войны. Чтобы никто не осмелился сомневаться в его правах. На что бы то ни было. Мир слегка закружился, а мужчина кивнул, словно ожидая и понимая всю неизбежность такого. – Ты должна отдыхать, много пить и мало двигаться. Ближайшие три дня мы проведем в оазисе, в последнем перед горами. Животные и люди должны отдохнуть, поскольку нас ждет немало дней пути через пустыню. – Горами? – Магархами. Стена Дикого Юга, за которой уже лежит Белый Коноверин. Прекраснейший город мира, как полагаю. Она надеялась на это, но подтвержденное предположение было словно удар булавой в голову. Так далеко… Она оказалась так далеко от дома, на другом конце пустыни Травахен, в сотнях миль от родной стороны. А когда она покидала афраагру, все казалось таким простым. Совершить паломничество, раздумывая над своей жизнью, и поискать где-то место для себя, что не могло оказаться сложным, ведь всякая афраагра примет мастера меча. У нее должны быть мечты, как у порядочной женщины с гор, желание найти мужа, родить дюжину детей, обучить их сражаться и оставаться хорошими иссарам, после чего умереть в доме, окруженной кучкой внуков и правнуков, – или на поле боя, в окружении горы мертвых врагов. Вместо этого она теперь лежала, слабая, словно новорожденный козленок, на куче богатства, сотканного из шелка и шерсти, в обществе мужчины, который, похоже, как раз поднимался, собираясь ее оставить. – Как, собственно, тебя зовут? – Сухи. – Он остановился, рука его лежала на завесе шатра. – Сухи? – Сухи, – кивнул он. Она вспомнила, как шагал он рядом с повозкой, прижимая к ее лицу нечто вонючее. – Это ты меня лечил? – Удерживал при жизни. Лечат врачи. – А ты кто?