– Что происходит? Спрошенная женщина – какая-то старшая дама двора, с волосами, что, несмотря на позднюю пору, были сколоты в высокую искусную прическу, – взглянула на нее настолько неприязненно, словно Деана бросила ей в лицо оскорбление. Фыркнула и повернулась к ней спиной. Ну да. Суанари – не Язык Огня, и никто здесь не признается, что знает хотя бы слово из языка плебса. Но Деана была невыспавшейся, раздраженной и все еще злой на то, что свобода ее оказалась настолько иллюзорной, к тому же она вдруг поняла, что впервые в жизни кто-то чужой на нее фыркает и отворачивается, словно от служанки. Тальхер выскочил из ножен, описал две короткие дуги, и черные словно вороново крыло волосы дворянки рассыпались свободными прядями. И не успело несколько из них упасть на мраморный пол, как сабля вернулась на место. Дама пискнула, подняла руки к голове, взглянула вниз, издала не то вскрик, не то стон – и потеряла сознание. Вдруг около окна сделалось куда свободней. Почти пусто. Деана медленно подошла, осторожно минуя лежащую женщину, и выглянула наружу. Парк перед дворцом, освещенный сотней ламп, медленно заполнялся людьми: придворными, стражей в желтых одеждах, слугами, но больше ничего интересного не происходило. Только через миг-другой она заметила, что все смотрят в одну сторону. На массив Храма Огня. И когда кто-то поднял одну из шелковых стен, заслоняющих это место, раздался хоровой стон, а ноздри Деаны наполнил запах гари. Под куполом пульсировало сияние, билась задымленная краснота, словно кто-то сильный раздувал меха прямо в очаг кузницы самого Агара. Всякое дыхание сопровождал рев слона. Толпа перед дворцом заклубилась, разделилась, выплевывая из себя отряды Соловьев, окружающих паланкин. Ей не было нужды угадывать, кого они везут. Когда Око призывает, Дитя Огня должно повиноваться. Храм поглотил небольшую процессию, а стена расписного материала опала, отрезав внутренности его, словно дверцы гигантской печи. Деана прождала подле окна почти до полуночи, даже не заметив, когда за ее спиной забрали сомлевшую придворную даму или когда бóльшая часть обитателей дворца вышла наружу. Слоны завершили свой концерт через час, что позволяло допустить, что Око успокоилось, но за это время площадь перед храмом заполнилась толпой, едва ли не большей, чем та, что встречала своего спасенного князя. Наконец паланкин появился на ступенях, и при виде его тысячи глоток исторгли громкий рев. Но Лавенерес не показался своему городу, и Деана с перехваченным горлом смотрела, как воины оттесняют людей, а паланкин быстро направляется в сторону дворца. Впервые после прибытия в Коноверин она испугалась. Когда Деана возвращалась в свою комнату, все, кто замечал, как она держит ладони на рукояти сабли, сходили с ее дороги. * * * Стук в дверь был тихим, несмелым: словно грызун пытался процарапать себе путь внутрь. Деана открыла с тальхером в руке, хотя и догадалась, кто стучит. Был он бледен, глаза запали, а кожа нездорово поблескивала потом. Дышал мелко и покачивался на ногах, но, когда один из сопровождавших его слуг ухватил его за плечо, отогнал его нетерпеливым гневным жестом. Она впервые видела в Лаверенесе такой гнев. Дикий, на грани безумия. Ввела его внутрь, закрыв дверь перед носом слуг, и силой посадила за стол. Он не говорил ничего, только потянулся вперед, нащупал знакомые формы хрустального графина и присосался к нему. Пил жадно, быстро, наклоняя посудину так, что вино потекло ему на грудь. Раскашлялся, брызгая золотым напитком на стол. Деана притронулась к его руке. Он горел, как тогда, когда они въехали в город, а он впервые зашел в Око. Все глупые упреки по поводу того, что он давно ее не проведывал, вдруг показались ей жалкими и несущественными. Молча она провела его к ванне, стянула липкую от пота и вина одежду и помогла сойти внутрь. Он не стал жаловаться, хотя вода уже давно остыла. – Так всегда? – спросила она, намочив губку и отирая его лицо. – Нет. – Он облизнул губы, сглотнул. – Не так, как сейчас. Всегда – жар, пламя, чувство… словно ты стоишь у ног гиганта, который глядит куда-то… сквозь тебя. Знает о тебе, но ты для него не важен. Он прикрыл глаза, молочную радужку заслонило темными веками. Она впервые обратила внимание, какие у него длинные девичьи ресницы. – Сегодня… Он опустил свой взгляд вниз. Прямо на меня… В мои г… глаза. Его взгляд… Мой брат… шесть лет тому назад Око тоже обезумело, он поехал, едва вышел… Говорил о… страхе, понимаешь, о страхе Бессмертного. Позже он сделал множество вещей, но об этом никогда более не желал разговаривать. Лавенерес вдруг закашлялся: длинно, липко, Деана почти услышала, как что-то отрывается у него внутри. Наконец он выплюнул на ладонь мокроту цвета толченого кирпича. – Не слишком княжеское поведение, верно? – Он вытер ладонь о край ванны. – Самерес говорил, что когда Око тебя призывает, то ты отчасти здесь, отчасти – в Царстве Агара. Говорил о красной равнине и о ветре, что несет тучи красной пыли. Владыка Огня не имеет дома, радушного к людям. Я этого не видел… – Он горько скривился. – Зато чувствовал… ветер… смешение и испуг… Испуг бога. Последние слова она скорее прочла по движению его губ, чем услышала. – Все будет хорошо. – Может, и так. Несколько лет назад… Агар тоже был беспокоен, но ничего серьезного не случилось. Может, ты и права. Она притронулась к его лбу. Внутреннее пламя, что, казалось, пожирало князя, угасло. – Выходи из воды, она уже холодная. Деана впервые видела его голым. Помнила ту ночь, ладони, вылепляющие в темноте контур худого, мускулистого тела, но чувствовать и видеть – большая разница. Лавенерес вытерся и, чтобы не надевать влажных от пота вещей, завернулся в простыню. – Я могу остаться? – Это большая кровать. Она загасила свечи и скользнула за его спину. – Я не хочу им быть, – прошептал он. – Не понимаю. – Я не буду хорошим князем во времена, когда и Бессмертный испытывает страх. – А в другие – был бы? Он промолчал в ответ. – Я боюсь. – Знаю. – Я ношу маски днем и ночью: Дитя Огня, князь Белого Коноверина, потомок Избранных, первый в Храме Огня. И каждая из них – теснее и менее подогнана, сильнее сдерживает дыхание. Я дышал полной грудью только… Она положила палец ему на губы: – Многовато говоришь. – И поцеловала его в затылок. – Я тоже тоскую по той пещере. И по слепому переводчику. Он послушно замолчал. А потом они отправились туда, в пустыню, медленно напоминая себе, как это – дышать так, словно каждый вдох последний, уверяться в том, что они живут, потому что лишь жизнь может одновременно иметь привкус пота, мускуса, желания и радости. Дикой чистой радости от того, что миг назад они отбросили все маски. Когда она проснулась перед самым рассветом, его уже не было рядом. Но это не имело никакого значения. * * * Утром ее проведал Сухи. Деана приняла его без удивления, он все равно имел привычку появляться в любое время, и, честно говоря, она ждала этого визита. Дворец в последнюю ночь напоминал муравейник, обоссанный козой. – С ним все нормально. О чем ты почти наверняка знаешь, потому что у слуг во дворце языки длиннее, чем у черного хамелеона. – Отравитель кисло улыбнулся. – А у тебя проблемы. – У меня? – Деана уселась поудобней и указала мужчине на место за столом. – Вина? Чего-нибудь съесть? Это жаркое до сих пор теплое. – Хмм. – Сухи наполнил бокал, поднял на свет, понюхал. – На твоем месте я бы получше проверял, что я ем и пью. Ты поссорилась не с той женщиной. – Та, подле окна? – Проклятие, она было подумала, что он пришел по делу последней ночи, и уже готова была сказать ему пойти высраться и подтереться колючим кустом, а тут такая мелочь. – Это всего лишь… – Это была Хемвесия Версунель, сестра галиоха. – Он глотнул и взболтал напиток в хрустале. – Хм… неплохо и, похоже, не отравлено. Овийя все еще тебя любит. О чем это я… ах, ее брат – третий в иерархии двора. Он уже успел подать жалобу и поднять небольшую бурю. Якобы ты пыталась убить его любимую сестру, которая едва сумела защититься, утратив всего несколько локонов. – Были свидетели всего случившегося. – И ты их найдешь и заставишь сказать правду? Твою правду? То-то же. Что там случилось? Деана задумалась. А что, собственно, случилось? Вчерашний инцидент уже казался ей совершенно неважным. – Она на меня фыркнула. Отравитель никак не прокомментировал. Казался абсолютно сосредоточенным на искорках в гранях бокала. – Я тоже на тебя фыркаю. А Самий, как я заметил, даже строит оскорбительные рожи, – проворчал он наконец. – Но вам можно. А если люди начинают вести себя легкомысленно… – Она искала нужные слова. Ночью все было таким простым, инстинктивным. – Сперва позволяют себе подходить слишком близко, потом раздраженно фыркают, толкают тебя, затем, наконец, какой-то пьяный дурак, желая покрасоваться, пытается сорвать с тебя экхаар. Некоторые забывают, кто я такая. Потеря нескольких локонов менее болезненна, чем потеря головы. – Ну не знаю. Если бы ты видела, что она выделывала с волосами… – Выделывала?