– Я уже объясняла это ему. Человечность. – В фырканье Малышки Канны можно было почувствовать нетерпение. – Я пытаюсь его от этого вылечить. А ты ничего не говори, просто слушай. Как и твоя госпожа. Я знаю, что она смотрит. Что случилось вчера пополудни? Далеко на северо-востоке, на равнине, омытой кровью? Тишина растянулась в воздухе, как густая вуаль. – Не знаю. – Голос Огевры едва сумел сквозь нее пробиться. – Не знаешь? Ты не знаешь? Была битва, я видела ее тень. А во время битвы люди возносят молитвы к богам. К твоей госпоже столь же часто, как и к Реагвиру. – Это была схватка между последователями Галлега и Лааль. К моей опекунше молитв обращалось не много. Я знаю уже результат, се-кохландийцы потерпели поражение. Лабайя ближе всех, она гонит туда, чтобы разобраться в деле подробней. Малышка Канна повернулась так, чтобы посмотреть на женщину прямо, а глаза ее напоминали… Воспоминание о замечании насчет чудовищ, плавающих в глубине, возникло само собой. – Я видела это. Я поднималась, а тварь живьем пожирала мое тело. И были ду´хи. Много духов – больше чем должно быть, даже если бы сотни тысяч воинов столкнулись лицом к лицу. Знаешь, что это может означать? Знаешь? Если это какая-то игра Эйфры, то я клянусь: она пожалеет. Огевра дернулась так, словно стальной клинок ткнулся ей в спину. В долю мгновения изменилась. Тело ее, казалось, принялось расти и словно обретать глубину. – Не грози мне, дитя. – Это не угроза – всего лишь предупреждение. Йатех отступил на полшага назад. Два чудовища, скрытые в телах смертных, смотрели друг на друга с расстояния в три шага, а воздух между ними стонал. То, что повыше – чудовище в коричневом платье, – широко ухмыльнулось, словно акула, похваляющаяся комплектом зубов. – Знаешь, то, что ты только что сказала, – предельная банальность. Более затертого оборота, пожалуй, и не бывает. «Это не угроза – всего лишь предупреждение», – повторила она драматическим шепотом. – И оно было таким, уже когда я открыла глаза в первый раз. А слово – не вино, со временем вкус у него не улучшается. – Тогда проигнорируй его, если отважишься. Улыбка угасла. – Так уже лучше. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы это сделать. Что ты хочешь? – Знания. Что именно произошло в Степях? – Не знаю. Но узнаю. Я послала туда Лабайю. Волна идет дальше, пробуждая все, что имеет уши. А если это она – я буду знать. – И что ты сделаешь? Что сделаешь, если это она? Встанешь передом или спиной? – Ох… «Встанешь передом или спиной»… Ты даже не представляешь, как долго я не слышала этого вопроса. А если я встану сбоку и понаблюдаю? – Как всегда. – Канайонесс кивнула и отвернулась от надгробия. – Ничего другого я и не ожидала. Поведаешь ли мне, что она тебе еще сказала? – Кто? Госпожа Несчастий встала лицом к плите с надписью. По кладбищу повеял легонький ветерок: словно гигант медленно выпустил воздух, слишком долго сдерживаемый в груди. – Она. Когда ты встретила ее впервые. Мне она не подарила ни слова, но с другими же она разговаривала, я знаю. Что еще сказала тебе, кроме проклятий? Потому что должна была что-то сказать. – И зачем тебе это? – Я собираю ее слова, хочу их помнить. Помнить все ее слова, чтобы узнать ее саму. Скажи мне… прошу. Гигант снова задержал дыхание. – Она сказала… – Старшая женщина сжала ладони в кулаки, а после с видимым трудом выпрямила пальцы. – Сказала… Край щита тоже может убить. Глава 6 Пробуждение было нормальным и безболезненным. Укрытый тонким одеялом, Альтсин лежал в кровати в комнате, где провел последние ночи, и не кружилась у него голова, не вонял он непереваренным вином, и ничего у него не болело. Память тоже была в порядке. Услужливо подсовывала образы пира, полного подворья гостей, тени, отбрасываемые расставленными факелами, ссорящихся ведьм… И ничего дальше. Стена. Он помнил миг, когда старая достигла превосходства над младшей, почти раздавила ее, а потом… Он натолкнулся на стену раз и другой. Ничего. Тьма. А ведь выпил он совсем немного – всего два кубка, не больше. Может, то, что весь предыдущий день он болел, заставило вино действовать сильнее, чем обычно, и оно так сильно ударило ему в голову? Альтсин медленно встал, ожидая, что притаившееся похмелье прыгнет на спину, но нет, не почувствовал даже малейшего головокружения. «Если сейчас я встану и пройду, не открывая, сквозь дверь – это многое объяснит, – подумалось ему. – Тогда я мертв и теперь, как дух, буду бродить по окрестностям». Голый. Под одеялом он был без ничего. Даже без носков. Зато его тело… щиколотки и колени выглядели синими мячами, живот был надут, а ладони настолько опухли, что он не смог бы сжать кулаки. Когда он так стоял и, словно дурень, таращился на свои руки, дверь отворилась, и вошла она. Старуха. Он шмыгнул в сторону постели, заворачиваясь, словно в тогу, в одеяло, и замер, а уши его наполнились тихим хихиканьем. – Эх, парень, парень. Мне девяносто восемь лет, и я видала мужиков любого возраста и расы, какие только есть в мире. Я говорила, что однажды я плавала на корабле на самый Дальний Юг? В страны, где пылает Око Владыки Огня? – Она подошла к стоящему под стеной трехногому табурету и тяжело опустилась на него. – О-о-ох. Слышишь, как скрипят мои колени? Уф-ф-ф. О чем это я… а-а-а, я видела мужчин белых, коричневых и черных. А также синих – когда они умирали, красных – когда опаляло их солнце, желтых – когда скручивала их болезнь. Бóльшая часть из них были голыми, а потому ничем ты меня не удивишь и не поразишь, тем паче что именно я и приказала тебя сюда перенести и раздеть. Осмотрела каждый дюйм твоей кожи… да, там тоже. Подождала мгновение: – Ну вот, не покраснел и не побледнел. А может, больше собственной наготы тебя удивляет, что я говорю на меекхе? Ты поражен? А кто позволил твоему приору увидеть долину Дхавии? Как-то же должны были мы договариваться. – Она улыбнулась. – Его предшественник был тупоголовым фанатиком, желавшим всех обратить, пусть даже силой. Я хотела, чтобы Энрох понял, с чем рядом он живет. А он, спасибо Судьбе, оказался исключительно мудр, а потому не пришлось его… освобождать от должности. Как прошлого приора. А мой монолог… это же верное слово, правда? Потому что меекханский монолог – это такая болтовня, обращенная к стене и самому себе. Ну так не скучен ли тебе мой монолог? Вижу, ты аж кипишь от вопросов. – Вы его убили? – Ха. – Она подмигнула ему. – Станешь вертеться вокруг того, что тебя интересует, словно лис вокруг крысиной падали, смердящей ядом, да? Нет. Достаточно было пригрозить Совету Каманы, что мы прижмем их караваны. А уж они использовали свое влияние на континенте, и приора сменили. А поскольку новый оказался мудрым и рассудительным, мы дали знать, что желаем, чтобы он остался. Старая история. Ну, давай следующий вопрос. Альтсин устроился на постели поудобней и завернулся в одеяло, игнорируя веселую улыбку ведьмы. И вдруг, словно это простое движение разблокировало нечто в его голове, он почувствовал боль. Между ребрами, под челюстью, в коленях и в локтях. Пока что ее можно было вынести, но она обещала день, полный страданий. – Где мои товарищи? – Отдыхают. Утверждали, что у тебя и раньше были приступы и что это незаразно. С чем я соглашусь. – Потому что приказала меня раздеть? – Ох, нет. – Она махнула рукой. – Это я сделала из удовольствия. Знаешь, в моем возрасте нечасто выпадает такой случай. Обычно мне сперва приходится лишить мужчину сознания, чтобы потом осмотреть его голым. Она замолчала, поглядела на него, склонив голову набок. Словно сорока – на жука. – Все еще ничего. Никакого румянца. Или я утратила талант, или тебя непросто устыдить. Знаешь, что случилось на самом деле? – Я болен. – Он постучал пальцем в висок. – Здесь. Порой бывают такие приступы. Я теряю сознание. В окруженных морщинками глазах появилась веселость: – Но сознания ты не потерял, парень. Напротив. Очень нам все оживил. Принялся орать, размахивать руками, попеременно рыдать и ругаться. И использовал при этом странные языки, часть из которых мир не слыхивал уже давным-давно. Потом ты рухнул на землю и принялся биться, как в падучей. А когда моя… хм, младшая сестра приказала своим стражникам тебя схватить… что ж, рука одного наверняка срастется через какое-то время, но вот второй все еще не пришел в себя. Только твой приятель, тот гигант с юга, сумел тебя успокоить, хотя мне кажется, часть тебя просто не хотела нанести ему вред, и тогда твое тело… отрезало от разума. И пиру пришел конец. – Веселье исчезло, появилась серьезность: – Я приказала принести тебя сюда и раздеть… не ради радости старухи, но потому, что, когда ты ломал руку одному из ее стражников, Эурувия наложила на тебя чары. Чары должны были прижать тебя к земле, распластать, словно жабу под сапогом… Серьезность переросла в сосредоточенность, и Альтсин вдруг заметил вокруг себя туман. Воздух вблизи словно сделался гуще и холоднее, чем в другой части комнаты. Он услышал шелест дверей, быстрое дыхание, скрежет железа о железо. Он взглянул в ту сторону с таким вниманием, словно на резных досках появился хоровод голых девиц. – Если они попытаются ворваться сюда все сразу, то застрянут в дверях и поранятся, – прохрипел он, потому что горло вдруг пересохло, а боль в груди превратилась в удушье. – Потому я приказала им входить по двое. Если я позову. Но только в том случае, если у тебя снова начнется приступ. Ни один из них не знает языка Империи, а потому мы можем говорить свободно. Эти чары… исчезли. Словно провалились в дыру. Я убедила Эурувию, что это моя вина, иначе она приказала бы убить тебя на месте; потом я осмотрела тебя, ища знаки, – ну, знаешь, специальные шрамы, татуировки, выжженное клеймо, что-то, что могло бы свидетельствовать, что некогда ты развлекался всякими странными вещами. Но – ничего. Несколько шрамов, которые ты носишь, это следы от обычных ран, даже тот большой на плече, который наверняка отдает тебе в кости. Зато суставы твои сделались черными, у тебя несколько синяков в странных местах, припухлости под мышками и на шее. Это происходит с человеческим телом, когда используется слишком много Силы. Есть граница выдержки всякого чародея. – Я не чародей. – Знаю. Я не ощутила вокруг тебя никакой Силы, аспектированной или нет. Ты к ней не прибегал. Кроме того, чтобы довести себя до такого состояния, великий маг должен был использовать максимум усилий несколько часов. А у тебя это заняло, наверное, сотню ударов сердца. Ты в плохом состоянии, знаю, что у тебя все болит, но уверяю, что это лишь частичка страдания, которое ты должен испытывать. Любой другой на твоем месте корчился бы от боли и выплевывал зубы. А ты сидишь передо мной и говоришь как ни в чем ни бывало. К тому же… Она протянула руку, и прозрачный, словно сосулька, пробитый солнцем луч Силы ударил его в грудь. Он не успел даже вздрогнуть, как колдовство… исчезло. Словно было каплей дождя, упавшей в костер. – То же самое происходило, когда я пыталась тебя лечить. – Улыбка старой ведьмы походила на трещину во льду. – Твое тело поглощает чары. Все, какие я осмелилась использовать. Я бы сказала, что твои раны не столько результат использования избытка Силы, сколько результат битвы, которая идет внутри тебя. Так кто же ты такой? Он не ответил сразу. – Я спрашиваю не из праздного интереса, парень. Я получила весть, как и моя младшая сестра. Оум хочет тебя видеть. Еще пять Слуг Древа отдали жизнь, когда он открыл рот, но выразился он очень четко. Ты должен появиться в долине Дхавии. Один. Твои товарищи могут вернуться на север, в город. Но… – Она обронила несколько фраз на каком-то странном диалекте, из которого он различил лишь пару выражений, но, похоже, ждала его реакции. – Не понимаю. – Вижу. На миг я подумала, что тебя одержал дух одного из наших древних героев. Имили или Рауны. Знаешь, у каждого – свои мечтания. Но… Он задрожал. Имя прозвучало знакомо, даже после всех этих веков. И подбросило картинку, отчетливую, как вчерашний сон. Имвили Два Щита. Стоит и смотрит на ряды одинаковых бараков, длинных и низких, крытых дранкой. Его лицо – каменная маска, испещренная глубокими бороздами от боли и шока. Смотрит с немой мольбою в глазах.