Глава 8 Северная часть Амонерии отличалась от южной, как щетина кабана от попки младенца. Север зарос дикими пущами, темными, мрачными, вековечными тенями, где человек оказывался перед стеной зелени, подумывая, что же пригнало его сюда и увидит ли он когда-либо небо над головой. Юг был открыт, почти безлесен, а местные племена следили, чтобы так и оставалось, полагая скотоводство основой своей экономики. И так оно было, если верить Гуаларе, почти во всем течении реки, что оставалась естественной границей для экспансии леса. Только подле устья пуща перебиралась на другую сторону Малуарины ковром шириной и глубиной в тридцать – сорок миль, и наступление ее останавливали лишь соленые болота и негостеприимные взгорья. Чтобы добраться до озера, им пришлось бы углубиться в эту дичь, на краю которой сопровождавшие их проводники остановились, поглядывая на каждое дерево и куст. Обитающие тут племена тоже считались северными, а потому разделение острова шло вовсе не по линии правый-левый берег, но по лесному или равнинному способу жизни. Отражалось это, как утверждала старая ведьма, и на военных традициях обеих частей острова. Север, кроме племенной элиты, не использовал тяжеловооруженных воинов или кавалерию, зато располагал прекрасными лучниками и лучшей в мире легкой пехотой, которая не имела себе равных в сражениях в лесу. Но если северные кланы, каким-то чудом объединившись на короткое время, пересекали реку и вставали напротив стройных рядов копейщиков и всадников на приличных лошадях, то такое обычно заканчивалось настолько же скверно, как и попытка ввести кавалерию и вооруженных длинными копьями щитоносцев в лесную чащу. Потому вот уже долгие годы не доходило до настоящей кровавой войны между севером и югом, и лишь рейды ка’хоон – легкими лодками через реку – поддерживали взаимную ненависть. Альтсин восседал на лошади, быть может, и неброской, но спокойной и выносливой. Справа от него ехала Гуалара, Черная Ведьма. Впереди и позади их небольшой группки расположились стражники в полосатых масках. Правда, не могли это быть те же, которых он покалечил на пиру, но о таких подробностях он предпочитал не спрашивать. Эурувия вот уже несколько дней воспринимала его как шелудивого пса, путающегося под ногами, которого люди не пинают лишь оттого, что боятся измазать сапоги. Старая ведьма была права. Для младшей то, что ее бог обратил внимание на какого-то монаха, оказалось словно воткнутый в зад кинжал. Гуалара вроде бы решила их сопровождать именно поэтому: чтобы не оказалось потом, что вор утонул при переправе через реку, упал с лошади и свернул шею или подавился коркой хлеба. На вопрос, осмелилась бы Эурувия пойти против воли Оума, старшая сестра ее лишь таинственно улыбнулась и ничего не ответила. А он не допытывался. На южной стороне острова дорога непрестанно вилась от каменных крепостей – те обычно стояли на холмах или на разветвлениях многочисленных тут рек – к клановым селениям, что состояли из пары десятков домов, окруженных высокой стеной, день и ночь охраняемой. Если кто-то засомневался бы, правдивы ли рассказы о беспрестанно идущих на Амонерии битвах, то даже короткая поездка должна была бы излечить от неверия. Тут не существовало одиноких корчем, хуторов или того, что хотя бы приблизительно напоминало дворянские поместья, каковых было полно на континенте. Остров здесь состоял из череды племенных или клановых военных лагерей и их твердынь, а страшнейший враг обычно обитал за ближайшей границей. На севере, в лесу, было не лучше. Оборонительные грады оккупировали все высоты, и, хотя укрепления делали здесь из дерева и земли, они не казались уродливыми. А вот поселения поменьше или прятались в глухих чащобах, или вставали на островках посредине болот. Местные кланы обрабатывали вырванную у пущи землю, охотились и торговали древесиной, мехами и янтарем. И естественно, постоянно следили за соседями. Дорога, которой двигалась их группа, была шириной с повозку, оставалась наезжена и чаще всего вела по вершинам невысоких холмов, благодаря чему они могли время от времени видеть солнце. Но часто приходилось сходить с лошадей и продираться узкими тропами, ведя животных за узду или бредя по колено в грязи, спускаясь в глубокие долины, а затем, через несколько часов марша, тяжело взбираясь на очередные склоны. Альтсин не мог избавиться от мысли, как бы выглядела попытка покорения этих земель армией, если и их группке, охраняемой авторитетом местного божка, за день удавалось одолеть не более нескольких миль. Он не удивлялся, что и Меекхан отказался от подобных планов. Прикидывал мимоходом, как долго удалось бы ему выжить, если бы не присутствие Черной Ведьмы, – и раз за разом получалось, что на юге протянул бы где-то половину дня, сумей быстро бегать и хорошо прятаться, а на севере – может, пару часов. Едва они углубились в леса, едва поглотил их влажный темно-зеленый полумрак, стали раздаваться одинокие птичьи трели. Вор не разбирался в здешней природе, но только будь он мертвецки пьян, не заметил бы, что звуки эти сопровождают их, и только их, что слышны лишь с одной стороны леса и что раздаются лишь там, где они проезжают. – Не слишком-то они осторожны, – обронил он на одной из стоянок, когда путники подкреплялись овсяными лепешками и сушеными фруктами, а таинственные отголоски окружили их и помчались вперед. Старая ведьма пожала плечами: – Желай они от нас спрятаться, ты бы не отличил этих сигналов от шума леса. Сейчас они просто говорят нам, что наблюдают. И передают весть, что идет Черная Ведьма. Мы уже пересекли границу, по крайней мере, трех кланов, и это весточка, которую они передают друг другу. Чтобы какой-то молокосос со слишком горячей кровью не выпустил по нам стрелу. – Ка’хоона? – Ка’хоона, которая нападет на стражей Оума, сильно об этом пожалеет. Собственный клан отошлет их в долину Дхавии, чтобы молить о прощении. Кусками. Начиная с ног, что привели их к месту нападения, включая руки, державшие оружие, и заканчивая пустыми головенками. Молодых дураков нужно держать накоротке, особенно если позволяют им владеть оружием. Потому стражи Черных Ведьм и носят такие маски, цветов, бросающихся в глаза, и потому мы идем под этим флагом, – указала она на желтое полотнище, перечеркнутое двумя черными полосами. – Знак долины. Никто не может его использовать. Но без него ни ты, ни я не проехали бы по этому лесу. Альтсин кивнул, мысли их, похоже, шли параллельными курсами. – Значит, достаточно того, чтобы на одном из постоев Эурувия отошла от нас и потерялась? – Верно. Но тогда мой дух встал бы перед лицом Оума и обвинил бы ее в предательстве. А ты ведь не желаешь знать, что ждет предавшую Черную Ведьму. Он не желал. – Сколько дней мы еще будем в пути? – Четыре-пять. – Так долго? Проклятие, у меня ведь была лодка Я бы быстрее добрался до места, плывя вдоль побережья. Говорят, ваша долина всего в десятке миль от берега. – Верно. А честь и покорность законам не позволили бы тебе сбежать в Каману и дальше, на континент. – Старушка послала ему взгляд, от которого и деревянный чурбан почувствовал бы себя глупо. – У нас есть время, Оум не настолько спешит. Он ждет. – Чего? – А чего могут ждать боги? Что мир сотрясется. Следующие три дня были похожи друг на друга, словно песчинки. Путники двигались туннелем, вырубленным в живом теле пущи, ели что-то на ходу и останавливались только на ночлеги. Альтсин уже перестал искоса поглядывать на старую ведьму, которая и вправду смотрелась в седле словно высушенная мумия, привязанная к лошадиной спине, но привязанная исключительно крепкими ремнями. Гуалара ни разу не попросила об отдыхе и ни разу не пожаловалась – и даже, казалось, получала от поездки наслаждение. Вор наверняка дал бы этой позе себя обмануть, когда бы не заметил нескольких наполненных ядом взглядов, которыми Черная Ведьма окидывала свою старшую сестру, и пары раскаленных до белизны взглядов ответных. Что ж, похоже было, что раньше здешние деревья окаменеют, чем одна из этих женщин выкажет перед другой слабость. Вот только задница у него болела все сильнее. На четвертый день лесная дорога выплюнула их прямо на берег озера Арайя. Альтсин догадался, что это именно оно, поскольку на Амонерии был только один водоем, настолько большой, чтобы человек не сумел увидеть его другого берега. Он слышал об озере от людей, которые слышали о нем от людей, которые… и так далее. Озеро Арайя находилось вблизи долины Дхавии и представляло собой одну из ее оборонительных линий. Потому всякому чужаку, оказавшемуся поблизости от него без опеки Черной Ведьмы, сразу стоило начинать молиться своему богу, который наверняка бы его не услышал, поскольку над озером вставала Сила Оума. Альтсин ощутил ее, едва они выехали из леса, словно плащ пущи каким-то образом скрывал ее присутствие. Теперь же вору казалось, что он встал перед той силой нагим. Не была она агрессивной или слишком мощной, напоминала… легкие испарения, пропитывающие воздух, ветер, трогающий щеки, или лучи весеннего солнца, первый раз падающие на лицо. На вора обрушились воспоминания о том, как крадешься по крышам или взбираешься по стенам к полуприкрытому окну – и вдруг понимаешь, что тебя заметили, что только удар сердца отделяет ночную тишину от крика и переполоха, поднятого какой-то проклятущей, страдающей бессонницей бабищей. Это было именно такое чувство – ставящее волосы на затылке дыбом и наполняющее вены льдом. Он не удивился бы, когда б над гладью озера разнесся вдруг обезумевший вопль. Но царила тишина. Всеохватная и – сравнение банальное, но лучшего он найти не сумел – гробовая. В камышах не щебетали птицы, рыбы не кружили у поверхности воды, ветер не морщил глади. Словно озеро было заклятым. И тогда кто-то кашлянул у него над ухом – и заклинание рассыпалось. Зашумел ветерок, плеснула рыба, утки выплыли из камышей и, увидев людей, поднялись в воздух. – Большинство людей именно так это и ощущает. Его присутствие. Словно ничто другое не важно. Но ты должен помнить, что бóльшая часть происходит в твоей голове. Они, – Гуалара указала морщинистым пальцем на птиц, – обладают слишком слабым разумом, чтобы заметить Силу, в тени которой они живут. – То есть как? – Альтсин наклонился и погрузил ладони в воду. Та была холодной и чистой. – Вьют гнезда в ухе бога, строя их из волос, вырванных из его бороды? – Именно. А мне порой кажется, что мы от них почти не отличаемся. Пойдем. Лодка плывет. Лодка была сооружена из древесины, что происходила, пожалуй, из по-настоящему векового анухийского дуба, поскольку только старые деревья имеют такой насыщенный цвет. Красивый красный оттенок отражался от поверхности воды, когда лодка бесшумно плыла в их сторону. Альтсин прищурился, поглядывая на нее подозрительно. Его не удивило, что лодка плывет сама: в здешних местах вообще мало что могло вызвать его подозрительность, но что-то было не так с ее пропорциями. Только когда она чавкнула дном о прибрежный ил, он понял, что не так. Он увидел долбленку, выполненную из целого ствола без использования железа, смолы или пакли. Безымянный ремесленник сделал все, чтобы придать ей вид настоящей лодки, включая лавки и имитацию досок корпуса. Проклятие – да он даже посвятил время тому, чтобы обозначить символические головки гвоздей. Тонкая работа. – Изрядно же дерева перевели на эту лодку, – проворчал Альтсин, внезапно охваченный иррациональным нежеланием всходить на ее борт. – Не жаль было? Ответа он не услышал. Глянул на женщин. Те обе стояли, окаменев, с лицами, застывшими, словно маски, из-под которых пробивалась целая гамма чувств. Гуалара была удивлена и поймана врасплох. Эурувия… даже отринутое матерью дитя не смотрело бы так. Ничего не говорила и не глядела в сторону вора, просто стояла рядом, между своими стражами, а ладони мужчин невольно искали что-то подле рукоятей тесаков. Эта троица, должно быть, обменялась какими-то сигналами, которые он пропустил, сосредоточившись на лодке. – Я все еще гость вашего бога? Черная Ведьма кивнула. Медленно и раздумчиво, словно пытаясь убедить себя саму. – И лучше бы тебе об этом помнить… – прошептала она. – Помнить о законе гостеприимства, когда встанешь пред его лицом. – А я встану? Вопрос повис в воздухе, дохнув холодом. Вора удивило, насколько подозрительно это прозвучало. «Это снова ты? Почему сейчас? И почему ты так боишься этой лодки?» Старая ведьма прервала ледяную тишину, влезая на борт и садясь на лавку на корме. Возле руля, который был однородной частью всей конструкции и не имел никакого практического значения. – Это не то дерево, о котором ты думаешь. – Она вдруг сделалась серьезной и мрачной, а в ее позе проявилось нечто новое. Угроза. – Анухийский дуб – это карликовый уродец, внебрачное дитя ветра и местных лесов. Но оно все равно прекраснейшее дерево вне долины. А потому подумай, каким должен быть его отец. Альтсин несколько раз видел дикорастущие дубы неподалеку от Каманы – гиганты высотой примерно футов в сто и обхватом больше чем в десяток мужчин. А в глубине острова, говорили, росли еще большие. Гуалара махнула нетерпеливо. – Садись, – подогнала она. Что-то в тоне ее приказывало чувствовать настороженность, уважение и испуг, но Альтсин вдруг понял, что колдунья просто боится. Он осторожно коснулся борта. Дерево казалось просто деревом, произведением корабельного искусства, выглаженным почти до блеска; слоями – темная и светлая краснота: выглядело это словно сетка вен. Вор ничего не почувствовал – никакой дрожи, предупредительного онемения в кончиках пальцев, головокружения или свербежа между лопатками. И все же некая его часть – проклятие, зачем себя обманывать, – та часть, которая некогда ходила по миру в теле другого человека, неся смерть и уничтожение всему, что вставало у нее на пути, – боялась этой лодки. Этого дерева. Он скривился, словно глотнув уксуса. Разве вот уже месяц он не делает все наоборот? Вскочил на борт и развернулся, протягивая руку Черной Ведьме. Что уж ему. Она скорчила мину, словно он наплевал ей в лицо. Одежду женщины рванул ветер, который не коснулся и стебля травы вокруг. Уже сидящая в лодке Гуалара что-то рыкнула: полуокрик-полупредупреждение, но младшая ведьма развернулась на пятке и направилась в сторону леса. Стражники последовали за ней. – Она не может поплыть. Приглашение было лишь для тебя и меня. Оум таким образом выказал ей свое неудовольствие. А если не хочешь, чтобы он выказал его и тебе, лучше сядь, не то тебе придется бóльшую часть пути добираться вплавь. Они отчалили в тишине, развернулись и поплыли, разрезая носом поверхность воды. Альтсин уселся спиной к носу. – Сюда всегда приплывает эта лодка? – спросил вор. Улыбка старухи была сродни болезненной гримасе: – Нет. Не всегда. При моей жизни – а я наведывалась в долину довольно часто – видела я ее лишь дважды. В последний раз лет двадцать назад, когда высадились несбордийцы. Лодка из ванухии поплыла вверх по реке, чтобы привезти пред лицо Оума рассорившихся вождей племен. Это было перед тем, как они провозгласили камелуури. Обычно же на берегу ждет просто лодка, с веслами и под парусом. – Ванухии? Она послала ему усталую улыбку: – Если чего не знаешь – спрашивай, да? – Верно. Спрашивай, даже если ждешь лжи. Порой то, как тебе врут, скажет тебе больше истинной правды. Потому что ложь обычно скрывает слабость. – Ванухии – это просто дерево. Древа. Те, которым служат Черные Ведьмы. Важнейшие в мире. Увидишь в долине. – Древа? – Непонятно почему, но Альтсин полагал, что древо будет одно: гигантское, величественное, лучше всего в золотой коре и с серебряными листьями, вокруг которого снуют жрицы в длинных одеяниях. – Увидишь. Ведьма замолчала и долгое время смотрела лишь на воду. Они плыли с постоянной скоростью, Альтсин, глядя на ветки за бортом, оценил ее примерно в пять узлов, а потому должны бы встать на другой берег примерно через пару часов. Из того, что он слышал, озеро около десяти миль в диаметре, питала его Малуарина, вливаясь в него с востока и выливаясь с юго-западного конца. Но тут, в центре его, когда один берег исчезал из глаз, а второй становился лишь намеком на тень на горизонте, не чувствовалось ни течение реки, ни ее сила. Он вздохнул. Хорошо отдохнуть минутку-другую, перед тем как… Он предпочитал не задумываться о том, что его ждет в долине.