— Я не буду делать этого, — сказал он, — ты сошла с ума. Ты свихнулась на деньгах! И кем бы я ни был, я никогда не опущусь до такого преступления! Он развернулся и пошел к двери. — Ну, как знаешь, — промурлыкала она, — как знаешь. Готовься тогда потерять свою женушку. Ты же влюблен в нее, не так ли? Доминик замер на месте. — Завтра же я расскажу ей все, что о тебе знаю. Он обернулся к ней. Лицо его было белым, как простыня. — Валяй, — сказал он грубо, — делай, что хочешь. С этого дня ты можешь рассказывать кому угодно и что угодно. Мне все равно! И он вышел из комнаты, хлопнув дверью. ... — Мирабелла... Она обернулась на звук его голоса. Доминик стоял неподалеку от скамьи, на которой она пыталась читать газеты. Красивый, как римский бог. Мирабелла невольно залюбовалась его классическими чертами. Как можно всегда выглядеть так, будто идешь сниматься для обложки журнала мод? Она почувствовала себя некрасивой, растрепанной и немодной. Ей никогда не сравняться с ним в умении красиво одеваться, красиво двигаться. В каждом движении его столько благородства, сколько нет во всей ее фигуре. Не получится из нее герцогиня... — Нет, нет, не вставайте, — он направился к ней, снимая шляпу. Сердце замерло, когда он сел рядом на скамью. Повисло молчание. — Я просматриваю котировки, — сказала Мирабелла, кладя газеты на колени, чтобы он не увидел, что она даже не разрезала их. Доминик улыбнулся. Сердце ее прыгнуло от тоски. Как прекрасно было бы заслужить его любовь. Каждый день видеть его, иметь право провести пальцами по его щеке... Она вздохнула, складывая газеты пополам. — Неудачный для вас день? — спросил он. Мирабелла пожала плечами. — Нет, не очень. Только вот фабрика Уэйна снова подросла. Никак не могу взять в толк, что там происходит. Отец говорит, они пошли на экспорт, как только старик отдал Богу душу. Глаза Доминика задорно сверкнули, но он скрыл улыбку. — Возможно, молодой Уэйн справляется с управлением лучше старого? — спросил он. Мирабелла подняла на него глаза, но тут же опустила. — Не верю. Он невероятный балбес. Доминик все же рассмеялся. — Не печальтесь, Мирабелла, возможно, вы еще сможете получить фабрику. Почему, интересно, ему смешно? Вроде она не говорила ничего смешного. Мирабелла сложила газеты вдвое и стала складывать вчетверо. Ей было так хорошо сидеть рядом с ним, когда ее платье касается его ноги. Хорошо и спокойно. Пусть говорит, что хочет. Только остается рядом с ней. Ветер заиграл ветвями деревьев, взметнул вверх листья с земли. Они закружились, заметались, и Мирабелла стала смотреть на вихрь из этих листьев, и не заметила, как рука Доминика медленно легла на ее руку. Ощутив его прикосновение, она вздрогнула всем телом, резко подняла голову и посмотрела на него. — Мирабелла..., — прошептал он, будто боялся, что кто-то услышит их, хотя вокруг никого не было, — Мирабелла, — он сжал ее руку, потом опустился на одно колено, и поднес ее к губам. Она хотела отнять руку, но он крепко держал ее в своей. Глаза его, казалось, наполнились слезами. Мирабелла ахнула, но он закрыл глаза, собираясь с мыслями. — Мирабелла... я обречен. Я обречен на вашу ненависть и ваше забвение. Вы никогда не скажете мне доброго слова. А вы даже не представляете, как ваша забота важна была для меня. Это потому, что вы не знаете обо мне ничего. Но они... Они знают, как вы дороги мне. Они не позволят мне стать счастливым! Я, — он поднял на нее глаза, и она утонула в их синеве, — я хочу, чтобы вы знали. Все, что вы узнаете обо мне — правда. Но так же я хочу, чтобы вы знали и то.... Как бы вы ко мне не стали относиться... Я люблю вас. Он резко встал и выпустил ее руку. Лицо его было бледно и Мирабелле, остолбеневшей от такого признания, показалось, что он сейчас разрыдается. Она тоже поднялась. — Но... но что такого я должна узнать? — спросила она, сама не зная зачем. Ей было все равно, что он натворил в прошлом. Если он не врет, если он на самом деле любит ее, она готова простить ему любые грехи. Ради него она пойдет на любые жертвы, не только на те, что требовала от нее Лили, вещавшая что-то про истину. От обилия нахлынувших мыслей и эмоций Мирабелла совсем запуталась, и стояла, как истукан, глядя на него и не зная, как себя вести. — Вы не сможете любить меня. Никто не сможет любить меня, — сказал он, и вдруг наклонился, и его губы коснулись ее приоткрытых губ. Мирабелла задрожала всем телом, горячая волна окутала ее, а в голове все окончательно перемешалось. Ее никто никогда не целовал, и она даже предположить не могла, что такое может с ней случиться. Поцелуй был легкий и чуть заметный. Он просто коснулся ее губ губами, и отстранился, смотря ей в глаза. Но это был поцелуй. Поцелуй, который подарил ей ее Доминик! То, что он говорил, мгновенно выветрилось у нее из памяти, и только его поцелуй теперь имел значение. — Вы дали мне желание жить, Мирабелла, — сказал он все так же тихо, — и мне будет очень больно, когда вы отвернетесь от меня, и когда станете презирать. Когда раскаетесь, что стали моей женой, — он сжал ее плечо рукой, и, казалось, вцепился в него, как в спасательный круг.