– Мы многое отдали на благотворительность. Ее мебель и все такое. – Да-да, но мы сохранили ее личные вещи, не так ли, ее письма и так далее? – В мамином голосе звучит нетерпение. Я киваю, вспоминая конверты и коробки с бумагами, которыми был набит бабушкин дом, и мы не удосужились просмотреть их, сказав себе, что сделаем это позже. Но потом мы забыли о них, а мама вернулась в Испанию. – Что ты со всем этим сделала? – Я… – Я пытаюсь сообразить. – Они могут лежать в свободной комнате или на чердаке. У нас еще много чего не распаковано. Мама поднимает брови, как бы говоря: «Но ты живешь здесь уже несколько месяцев!» Я знаю, что она сделала бы все это в первую неделю. – Тогда ладно. Нам нужно найти эти коробки и перебрать их. Я ощущаю уныние. – Что – сейчас? Я с нетерпением ждала момента, когда смогу усесться перед телевизором, открыть пачку печенья и посмотреть какую-нибудь романтическую комедию, что-нибудь легкое и забавное, чтобы отвлечься от всего, что происходит. Мамино лицо смягчается. – Прости, милая. Я знаю, что ты, должно быть, устала. Я и забыла, как ужасен второй триместр… Просто покажи мне, где они лежат, и я переберу их. Не буду врать, именно так мне и хочется поступить. Но я не могу позволить маме сделать это в одиночку. Это было бы нечестно. – Все в порядке. Я помогу. Пойдем. Через плечо я устало оглядываюсь на Тома. Он сочувственно улыбается и говорит, что поставит чайник. * * * Мы находим их на чердаке. Две большие коробки, втиснутые в самый дальний угол под карнизом. Тому приходится подняться на чердак, чтобы помочь спустить их по лестнице. Потом мы втроем садимся на пол, поставив рядом кружки с горячими напитками, и перебираем все это; Снежок кладет голову Тому на колени. – Боже, твоя бабушка хранила много всякого хлама, – говорит Том, перебирая стопку старых квитанций. – Посмотри на это. – Я беру в руки книгу в желтовато-коричневом кожаном переплете. – Это сборник стихов. Выглядит древним. – Открываю книгу. Страницы пожелтели и пахнут затхлостью. – Ух ты… – Что такое? – спрашивает мама. Я осторожно достаю сплющенный между страницами цветок. – Засушенная роза. – Она сухая и ломкая, но сохраняет яркий темно-алый цвет. – Кто-то, кого она любила, подарил ей это. – Я аккуратно кладу цветок обратно в книгу и передаю ее маме. – Это стихи о любви. Мамины глаза блестят, когда она берет книгу и перелистывает ее. Я знаю, что она чувствует. Бабушка всегда была невероятно закрытой, никогда не говорила о своем прошлом, о своих возлюбленных, о своем муже. Трудно представить, что у нее была какая-то жизнь до того, как она стала матерью и бабушкой. Жизнь, в которой она получила в подарок розу и засушила ее между страницами сборника стихов. Жизнь, в которой она была в кого-то влюблена. – Может быть, цветок подарил ей мой отец, – предполагает мама. – А как насчет старых фотографий? В твоей коробке их нет? – У нее их всегда было немного, – отвечаю я, вспоминая, как однажды попросила бабушку показать мне фотографии моего дедушки, и она заявила, что у нее их нет, потому что в ее время люди не фотографировались так много, но мне было трудно поверить в это. Она ведь выросла не в викторианскую эпоху. – Ты когда-нибудь видела фото своего отца? – спрашиваю я у мамы, которая все еще смотрит на маленький томик со стихами. Та неохотно откладывает его на пол возле своих коленей. – Нет, никогда. Она сказала, что все они потерялись при переезде. – Значит, ты ничего о нем не знаешь? – Да, почти ничего. Она не любила рассказывать о нем – говорила, что это ее слишком расстраивает. – Мама продолжает копаться в коробке. – Она сказала, что он умер до моего рождения. Сердечный приступ. Мы никогда не навещали его могилу. Я думаю о человеке, похороненном в саду. На одно ужасное мгновение мне приходит в голову мысль: не может ли он быть моим дедом? Но я прогоняю эту мысль прочь. Это нелепо. Я не могу начать сомневаться в бабушке сейчас. И к тому же этот сборник стихов с засушенной розой… Это просто не могло не быть любовью. – Ты когда-нибудь была знакома с кем-либо из родственников своего отца? – спрашиваю я маму. Она качает головой. – Нет. Твоя бабушка всегда говорила, что его родители умерли молодыми, как и ее собственные, и оба они были единственными детьми в семье. – И больше ты о нем ничего не знала? Мама поднимает глаза от коробки и размышляет над моим вопросом. – Практически ничего. Наверное, в какой-то момент я просто перестала спрашивать. Твоя бабушка никогда не хотела говорить о нем. – Она снова поворачивается к коробке, а затем издает радостный возглас, заставляющий меня вздрогнуть. Мама держит в руке коричневый конверт формата А4. – Здесь фотографии! Я смещаюсь поближе к окну, возле которого она сидит. – Дай посмотреть. Мама достает из конверта стопку снимков разной величины и начинает их перебирать. На большинстве из них изображена она сама – на разных стадиях взросления, в саду дома в Бристоле. Но затем мама вытаскивает пять или шесть квадратных фотографий и говорит, протягивая их мне: – Посмотри на это. Я почти наваливаюсь на нее – так мне хочется посмотреть на снимки, которых я никогда не видела. Они выглядят так, будто были сделаны одной из первых камер мгновенной фотографии «Полароид», и на них мама совсем маленькая, ей не больше двух или трех лет. На большинстве из них она сидит скрестив ноги в каком-то саду – похоже, в нашем, – а коттедж виден только на заднем плане. На одном фото она изображена рядом со своей матерью – здесь бабушка намного моложе и стройнее, чем я когда-либо ее видела; на ней расклешенные брюки и майка в полоску. – Боже мой, – вздыхает мама, глядя на другую фотографию. Я заглядываю ей через плечо. На ней мама тоже совсем маленькая, она стоит перед коттеджем, а над ней виднеется сиреневая пена глицинии. К ней наклонилась не знакомая мне женщина. Снимок сделан с некоторого отдаления, поэтому трудно различить черты лица женщины, но это явно не бабушка. Мама поворачивается и смотрит на меня, ее карие глаза широко раскрыты. – Кто эта женщина? Как ты думаешь, это может быть Дафна? – Не исключено. – Я беру у нее снимок и переворачиваю его. На обороте написано: «Лолли, апрель 1980 года. Дом 9, Скелтон-Плейс». Я хмурюсь. – Кто такая Лолли? – Я, – отвечает мама. – Так я называла себя в детстве. Видимо, не могла выговорить «Лорна». – Я никогда не слышала, чтобы бабушка так тебя называла. Мама смеется. – Наверное, я ей запретила. Думаю, в более поздние годы это имя смущало меня. Я передаю фотографию Тому; он смотрит на нее, а потом начинает смеяться. – Стрижка «под пажа» была вам к лицу, Лорна! – Меня тогда стригла мама… Ох уж эта челка! Я возвращаюсь к коробке, документы из которой просматривала до этого, и достаю конверт, надеясь найти еще фотографии. Но вместо этого обнаруживаю пожелтевшую газетную вырезку. – Что это? – удивляюсь я, вытаскивая ее. Мне страшно, что она рассыплется у меня в руках, настолько бумага старая. – Январь семьдесят седьмого года, какая-то газета под названием «Эхо Танет»… – Что? – На этот раз мама придвигается ко мне, и мы читаем вместе. Женщина из Бродстерса, пропавшая более недели назад, предположительно, ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБЛА В МОРЕ Шейлу Уоттс, 37 лет, в последний раз видели в канун Нового года в местном пабе «Шайр». Поздней ночью, по словам отдыхающих, она присоединилась к ним на берегу Викингской бухты, чтобы продолжить празднование. Свидетели рассказали полиции, что мисс Уоттс пребывала на пляже сразу после полуночи и была замечена входящей в море. Ее одежда была найдена на берегу, однако после этого мисс Уоттс никто не видел. Алан Хартолл, 38-летний сосед мисс Уоттс, сообщил: «Шейла была несколько замкнутой. Держалась особняком, хотя я знал ее довольно хорошо. Поскольку это был канун Нового года, она решила выпить с нами в нашем районе, а потом мы все вместе пошли на пляж. Она была единственной, кто зашел в море. Мы были заняты выпивкой и совсем забыли о ней. Только когда Шейла не вернулась домой, я понял, что произошло, и сообщил в полицию». Береговая охрана безрезультатно прочесала бухту, а местная полиция выступила с заявлением, в котором говорится, что, по их мнению, мисс Уоттс погибла в результате несчастного случая. Я поворачиваюсь к маме. – Шейла… Как ты думаешь, это та, о ком сегодня говорила бабушка? Мама выглядит такой же озадаченной, какой я чувствую себя. – Может быть, они были знакомы? – В Бродстерсе? Но мне казалось, что бабушка родом из Лондона. – По-моему, до моего рождения она жила то тут, то там.