– Мы собираемся купить ковровую дорожку на ступени, но не можем определиться с выбором материала. Может быть, шерстяную… – Саффи пожимает плечами. – Или что-то в этом роде. На верхней площадке они сворачивают в маленькую спальню. Размер ее примерно восемь на девять футов, не больше, по левую сторону расположен камин; Лорна понимает, что для детской комната идеально подходит. Сейчас она пуста, если не считать нескольких коробок, сложенных в углу. Ковровое покрытие снято, открыв некрашеные половицы, а обои выцвели. Но, как только Лорна заходит в комнату, ее охватывает чувство дежавю, настолько острое, что приходится опереться на подоконник. – Что случилось? – спрашивает Саффи с тревогой в голосе. – С тобой все в порядке? – Да. Просто… – Лорна поворачивается к окну, выходящему на задний двор. Отсюда она может видеть фиолетовое дерево. Оно было фиолетовым только весной, а потом листья становились зелеными и опадали на зиму, устилая лужайку. Лорна поворачивается и протягивает руку, чтобы коснуться обоев. Она помнит. Помнит, как лежала в постели в этой самой комнате и пыталась угадать очертания лиц в бутонах роз на обоях. Лорна поворачивается к дочери. – Кажется, это была моя детская. 9 Тео Могила выглядит голой. Желтые розы, которые Тео принес сюда на прошлой неделе, уже побурели и высохли. Жаркая погода, должно быть, ускорила их увядание. – Значит, твой отец больше не приходит сюда? – спрашивает стоящая рядом Джен, озвучивая мысли Тео. – Ты удивлена? – произносит он, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно. В ответ его жена поднимает ухоженные брови. Она слегка сжимает его руку, но ничего не говорит. Тео знает, что она не любит его отца – да и с чего бы ей любить его после того, как он отнесся к ней? – но никогда не говорит о нем плохо. Жена протягивает Тео букет ярких цветов, которые они купили по дороге сюда. – Я оставлю тебя ненадолго. – Ты не обязана уходить. – Я знаю, что ты любишь с ней разговаривать. Он улыбается ей. – Ты считаешь это странным. Тео сказал Джен об этом однажды, в самом начале их отношений, а потом сразу же пожалел об этом. Он не хотел, чтобы она считала его плаксивым маменькиным сынком. – Конечно, это не странно. Я просто жалею, что у меня не было возможности познакомиться с ней. – Ты бы ей понравилась. И это чистая правда. Джен нравится всем. Она мгновенно располагает к себе людей своей энергией и душевной теплотой. Ее нельзя не полюбить. Жена тянется к Тео и целует его, для чего ей приходится встать на цыпочки. – Я буду неподалеку, почитаю надписи на старых могилах. – А вот это как раз странно… – смеется Тео. – Да ну тебя! Это интересно! – Джен улыбается ему через плечо и идет к старому потрескавшемуся надгробию, увенчанному высокой фигурой ангела. Тео смотрит ей вслед. На Джен длинная летняя юбка и облегающая футболка. Ее плечи расправлены, узел землянично-белокурых волос на макушке подрагивает, когда она уверенной размашистой походкой направляется в сторону старой части кладбища. Затем Тео поворачивается обратно к могиле своей матери. – Она старается держаться, мама, – говорит он. – Она все еще не забеременела, и я знаю, что она волнуется. Мы пытались почти год. Тео задается вопросом, смог бы он говорить так же откровенно, будь его мать жива? Наклоняется, чтобы вынуть мертвые розы из вазы. Едкий запах затхлой воды бьет в нос. Тео запихивает розы в пластиковый пакет, чтобы потом отправить их в компостную кучу, и заменяет свежим букетом. Он приходит сюда каждую субботу – в основном без Джен, так как она работает в салоне красоты в городе и обычно у нее свободна только одна суббота в месяц, – и каждый раз надеется увидеть что-нибудь, кроме увядших цветов недельной давности. Что-нибудь, что покажет, что его отец посетил это место. Что ему не все равно. Но за много лет Тео так и не увидел никаких признаков того, что отец ходит сюда. Задним числом он припоминает: постепенно, в течение первого года или двух отец терял интерес к визитам на кладбище. Тео подозревает: он больше не посещает могилу потому, что считает это излишними сантиментами. Если не приходить сюда, то можно сделать вид, будто ничего не случилось. Тео опускается на колени на сухую траву и проводит пальцами по дате на надгробии. Среда, 12 мая 2004 года. Сегодня четырнадцатая годовщина ее смерти. Он удивляется: как могло пройти четырнадцать лет, если по-прежнему кажется, что это случилось вчера? Тео учился в университете в Йорке, когда раздался телефонный звонок, изменивший его жизнь. Ему было девятнадцать лет. Несмотря на дневную жару, при воспоминании об этом он вздрагивает. Низкий, властный и одновременно полный скрытых эмоций голос его отца на том конце линии. «Она упала, – сказал он. – Она упала с лестницы и умерла. Мне так жаль, сынок. Мне так жаль…» Тео стоял в баре студенческого союза с группой приятелей, толпившихся по обе стороны от него, держал в руке мобильный телефон и никак не мог понять, что говорит ему отец, в то время как все вокруг пьют, поют и веселятся. «Тебе нужно приехать домой». Тео сразу же сел на автобус, радуясь, что долгожданная попойка только началась и он успел выпить всего полпинты. Даже спустя столько лет Тео отчетливо помнит поездку из Йорка в Харрогейт. Он помнит, как надеялся, что его отец что-то перепутал или неправильно понял, хотя и знал, что с его острым умом все в порядке. В больнице отец выглядел разбитым. Похудевшим и старым. «Что мне делать? – твердил он снова и снова, его лицо было серым от горя. – Что мне теперь делать?» Тео так и не вернулся в университет, чтобы получить диплом врача. Вместо этого он до конца того учебного года прожил в уродливом отцовском особняке, который всегда ненавидел, и пытался найти в каждом его уголке воспоминания о матери. Но вместо этого, закрывая по ночам глаза, он видел, как мама падает с этой долбаной витой дубовой лестницы, а потом лежит внизу, словно сломанная кукла. Судя по всему, она пролежала там весь день, пока его отец не пришел с работы и не нашел ее. Отец сказал, что она умерла мгновенно, но Тео до сих пор не знает, верить ли этому. Его до сих пор мучает мысль, что она лежала там, на паркете, натертом пчелиным воском, страдала от боли и не могла пошевелиться, чтобы дойти до телефона и вызвать помощь. Она умерла, когда Тео трахал свою первую девушку в тесной комнате общежития в Йорке. В сентябре того года он перешел на обучение по другой специальности: «Ресторанное и гостиничное дело», – к большому неудовольствию своего отца. Но Тео знал, что мама порадовалась бы за него и сказала бы, что жизнь слишком коротка. На кладбище нет почти никого, но Тео все равно понижает голос, разговаривая с мамой. Он рассказывает о газетной вырезке, которую нашел в кабинете отца два дня назад. – Я думаю, папа пытается кого-то найти, – говорит он, дергая траву. На ощупь она похожа на солому. Тео не может перестать думать об этой заметке. Он запомнил два имени из газеты. Саффрон Катлер и Роуз Грей. Найти ее. Но кого из них и зачем? Все годы после смерти матери отец оставался для Тео загадкой, скрывая часть своей жизни, отказываясь говорить о чем-то важном. В первые месяцы после трагедии оба они не находили покоя, и Тео наивно – как понимает сейчас – полагал, что вдвоем им будет легче. Может быть, они даже сумеют стать ближе. Но после того первого вечера в больнице, когда отец не сдержал редкое для него проявление эмоций, ничего не было. Только молчание. После похорон он вернулся на работу, оставив сына томиться в одиночестве и горе. Тео знал, что брак его родителей был далеко не идеальным. Сейчас, оглядываясь назад, он видит, что его отец был собственником. К примеру, требовал от мамы сменить наряд, если считал, что на ней надето что-то «слишком дерзкое», как он выражался. Тео никогда не считал, что его мама выглядит дерзко. Джен – и совершенно справедливо – дала бы Тео пощечину, если бы он хоть раз сказал ей что-то подобное. Он улыбается при мысли о своей энергичной жене. Своей маленькой зажигательной бомбе. Но мама только безропотно вздыхала, а потом шла и переодевалась во что-то более скромное, чтобы угодить мужу. Она очень редко ходила куда-либо с подругами – на самом деле Тео даже не помнит, чтобы у нее были подруги. Его родители вместе с другими парами – пожилыми парами с папиной работы – посещали скучные гала-концерты и званые обеды. Но мама никогда не отлучалась надолго без отца. Тео не знает, что она делала в доме весь день, пока его отец был на работе, но сама мама никогда не работала. Однажды, когда ему было около шестнадцати лет, он пришел домой из школы пораньше и застал ее плачущей у туалетного столика. Глаза у нее опухли, и Тео был уверен, что заметил на ее плече багровый кровоподтек, который она поспешно прикрыла кардиганом, когда сын вошел в ее спальню. Когда он спросил, все ли у нее в порядке, она ответила: «Я чувствую себя пленницей». Это был редкий момент откровенности. А затем мама одарила его вымученной улыбкой и сказала, что она просто глупая, что это гормоны и чтобы он не обращал на нее внимания. Но это на несколько дней заставило Тео встревожиться. Он стал внимательнее наблюдать за своими родителями. Они общались друг с другом совсем иначе, чем родители его друзей. «Он просто привык быть начальником, милый. Твой отец – замечательный человек. Он очень много работает. И из-за этого может испытывать небольшой стресс». Но Тео никогда не видел, чтобы его отец поднял руку на маму. Если б он увидел, то ударил бы его. – Мне очень многое хотелось бы спросить у тебя, – говорит сейчас Тео. – И обещаю, что, если мне когда-нибудь повезет стать отцом, я не буду таким бездушным и отстраненным, как он. – Встает и стряхивает пыль со своих джинсов. – Увидимся через неделю. Люблю тебя, мама. Он идет к Джен, которая стоит у огромного надгробия двухсотлетней давности с именами десяти членов одной семьи, запечатленными на нем. Тео подходит к ней сзади и обнимает ее за талию. – Все, – говорит он. – Может, пойдем и выпьем кофе? – предлагает она, поворачиваясь к нему. Потом слегка хмурится. – В чем дело? Ты выглядишь… обеспокоенным. – Не знаю. Мне кажется, что-то не так – с отцом и с этой заметкой. Тео рассказал Джен обо всем в тот же день, поздно вечером после смены. – Почему бы тебе просто не спросить его об этом? – Мой отец не такой, как твой. Его тесть – полная противоположность его отцу: душевный, добрый, веселый, любящий. – Знаю, но если ты спросишь прямо, он не сможет отвертеться. Тео, – мягко произносит она, – ты знаешь, что я люблю тебя, но когда дело касается твоего отца, ты… не знаю, как сказать… обходишь его стороной. Тео смеется. – Осторожничаю. – Да, осторожничаешь. Как будто ты его боишься. – Ты же знаешь, какой у меня отец. – Знаю. Он внушает трепет, не буду врать. Его жена ведет себя дипломатично. Даже такая энергичная и яркая натура, как Джен, не смогла покорить душу его отца. Тео никогда не говорил ей об этом, но после того, как он впервые привел ее в родной дом, его отец сказал, что она простушка. Это был единственный раз после смерти мамы, когда Тео восстал против отца. Он сказал ему, что любит ее и если когда-нибудь узнает, что отец сказал или сделал что-то плохое по отношению к ней, то никогда больше не будет с ним разговаривать. Его отец выглядел потрясенным, а потом пробормотал что-то насчет того, что эти отношения не будут долгими. Но с тех пор прошло пять лет, и последние три года Тео и Джен состояли в законном браке. – Он не скажет мне правду. Отцу следовало бы стать политиком. – Должен же быть кто-то, кого ты можешь спросить. Я знаю, что твои дедушка и бабушка умерли, но… хоть кто-то, кузен или кузина? Тео берет жену за руку, и они вместе уходят с кладбища. Он не знает своих двоюродных братьев и сестер. Джен трудно это понять, потому что у нее огромная семья и все они ладят между собой. – Для начала спрошу у него. И, если он не даст мне ответа, я узнаю сам. – Хорошо. А я помогу. Чтобы отвлечься. – Она улыбается, но ее глаза блестят слишком ярко. Сердце Тео сжимается. – Джен… мы могли бы сходить к какому-нибудь врачу. Сдать анализы… Она качает головой, светлый локон падает ей на глаза. – Пока не надо. Я еще не готова к этому. Давай пока просто подождем. Он целует ее руку, но его мысли уже возвращаются к отцу и газетной вырезке. «Завтра, – обещает себе Тео. – Завтра я узнаю, кого и зачем ищет мой отец».