*** Состав тронулся и, не спеша, стал набирать обороты. Через несколько минут перед пассажирами развернулась ослепительная панорама — бескрайнее, щедрое на все оттенки синей палитры море и поросшие густым кустарником шишки гор. Остров выгодно отличался от лысоватых греческих Киклад, где хоть и радовался глаз бесконечному морскому пейзажу, но отсутствие зелени создавало ощущение некоторого однообразия. Анна не могла оторваться от окна, в котором широкие белые пляжи сменялись крошечными скалистыми бухтами. Каждая из них могла бы стать местом действия приключенческого романа! Иногда поезд шел прямо вдоль линии моря, и ей удавалось рассмотреть в деталях многослойный рельеф дна. На восьмой остановке она не выдержала: желание прыгнуть в эту прозрачность было просто непреодолимым. Анна вышла, предварительно сверившись с расписанием. Следующая «гондола» должна была сделать здесь остановку всего через час. Камерный пляж в обрамлении зонтичных сосен приютил этим утром лишь ее и большую корсиканскую семью. Корсиканцы разбили настоящий бивак: несколько широких полотенец, стульчики, два зонта и компактная палатка для тех, кому захочется вздремнуть, спрятавшись от полуденного солнца. Семья оказалась многодетной: младшему — годика три, он выкапывал ямку в белом песке, чтобы заманить в нее лохматую собачку, которая прыгала вокруг него, заливаясь радостным лаем. Старший размашистыми мощными гребками уплыл к скалам ловить каких-то морских обитателей. Мать с отцом нарезали фрукты и свежий пористый хлеб. Женщина протянула полумесяц дыни среднему сыну — мальчику с необыкновенно тонкими чертами лица, сидящему в инвалидной коляске. Вернулся старший, и не с пустыми руками. В пластиковом мешочке что-то бултыхалось, он сел возле брата, и они принялись оживленно обсуждать содержимое импровизированного сосуда. Звонкий смех, поцелуи, объятья. У островных жителей, привыкших существовать тесной коммуной, будь то корсиканцы или греки, любовь к близким возведена в абсолют. Семья в этих местах — главная человеческая ценность, единственная религия, во имя которой совершаются все поступки… Накануне вечером таксист, везший Анну в отель после концерта, рассказывал о себе и своих близких. Он и его двоюродный брат, выросшие под общим кровом, сильно повздорили. Им к тому времени было уже за сорок, они жили в разных городах, что позволяло годами избегать общения. Однажды они столкнулись на семейном торжестве и так и просидели, не сказав друг другу ни слова. — Я ему ту историю простить никогда не смогу. Это личное. — Таксист нервным движением поправил воротничок полосатой рубашки. — Но знаете что? Когда год назад какие-то подонки избили его и забрали кошелек, и он пролежал без памяти на обочине до самого утра, я все-таки встал, оделся и поехал в его город. Я их нашел. И сделал то, что нужно было сделать… А с ним мы до сих пор не разговариваем. Старший сын достал складной столик, колоду карт и жестами пригласил ее присоединиться к семейной игре. Анна поблагодарила, пояснив: ее поезд в Л’Иль-Русс на подходе; да, она на Корсике впервые; спасибо, и вам чудесного дня! От сочного персика отказаться не удалось, она перекинула сумку через плечо и, помахав дружелюбной компании рукой, направилась в сторону железнодорожного полотна. Увы, поезд не пришел. Как оказалось потом, «гондола» сломалась в пути, долго ждали станционных мастеров из Кальви, не обошлось и без тягача, отбуксировавшего состав вместе с измученными пассажирами до пункта назначения. Этот досадный технический форс-мажор оставил ей всего несколько часов на осмотр Л’Иль-Русс до наступления темноты. В гостиницу она вернулась уже за полночь, всполошив кудлатую хозяйскую собаку, которая хрипло гавкнула, загремев тяжелой цепью, и снова улеглась досматривать свой собачий сон. *** За стеклом оконной рамы гулял зябкий ветерок, и до завтрака оставалась еще куча времени. Надев кроссовки, Анна отправилась на пробежку вдоль склона горы. Навстречу брел пастух со стадом размеренных и послушных овец, мелодично позвякивавших медными колокольчиками. Тропинка нырнула в густые маки[4], где получалось бежать легко и ритмично. Воздух был прозрачным, еще не загустевшим от зноя, и где-то совсем рядом прохладно шумело море: Анна приближалась к бухте, но все еще не видела ее из-за пышной скученной зелени. Деревья расступились на краю невысокого клифа, нависающего над крошечным пляжем. В нескольких метрах от берега на волнах покачивалась надувная моторка, в воде никого не было видно. Из-за ближайшей скалы вдруг вынырнули две головы, затем постепенно появились и сами аквалангисты. Их силуэты казались несколько карикатурными: один был похож на хорошо заточенный черный карандаш, а другой смахивал на игрушечного пупса человеческих размеров. Аквалангисты сняли свое снаряжение, и Анна узнала в них своих недавних соседей по джазовому концерту. Они что-то обсуждали, по-дружески хлопая друг друга по плечам. Крепыш порылся в рюкзаке, выудил оттуда бутылку воды и маленькие деревянные ракетки. Завязался жаркий поединок: мячик подскакивал, совершал невероятные кульбиты и, ударившись об ракетку соперника, бумерангом летел обратно. При всей кажущейся внешней неспортивности, южанин давал фору противнику, двигаясь с удивительной ловкостью и ни разу не промахнувшись. Его рослый напарник тоже мог отразить практически любой удар, но в его движениях ощущалось отсутствие игровой практики. «Ракетaки, какое знакомое развлечение, ох, я бы им сейчас показала высший пилотаж». Этим нехитрым видом спорта в Греции владел, наверное, каждый: летом вся прибрежная полоса Эллады представляла собой поле для игры в «ракеточки». Судя по всему, игра была окончена в пользу южанина. Он что-то сказал приятелю, и они крепко обнялись. Анна наблюдала, как пара надрезает багеты, укладывая туда ломтики ветчины, и разливает кофе из небольшого термоса. Опираясь на локоть и утопив ноги в песке, ее соотечественник что-то рассказывал, отпивая из стаканчика дымящийся напиток. Волосы, едва высохшие после купания, лежали по-мальчишески небрежно, спадая длинными прядями на загорелое лицо. «И что это я шпионю за незнакомыми людьми? Хозяйка наверняка уже угощает всех постояльцев блинами из каштановой муки, а я тут подглядываю…» Разозлившись на себя, Анна развернулась и припустила в сторону дома уверенной трусцой. Весь следующий день она опять проболталась в городе, так и не добравшись до пляжа. Под сводами Цитадели, где располагалась просторная художественная галерея, проходил вернисаж. Обойдя все залы, Анна еще раз вернулась к экспозиции неизвестного ей портретиста. Его картины она сначала приняла за крупноформатные фотографии, настолько точны были линии и правдоподобны изображенные на них лица. С одного из портретов на нее смотрела молодая женщина в белом платке, закрывающем высокий благородный лоб. Крупные выразительные черты, полуприкрытые глаза, четкая линия подбородка — образ обладал таким неоспоримым магнетизмом, что возле этого полотна задерживался практически каждый посетитель. — Фламандский реализм, — стоявший рядом мужчина словно прочитал ее мысли. — Спасибо. Вы, наверное, куратор галереи? — Нет, это мои работы. — Вы автор? Какая удивительная техника, я догадалась, что это масло и холст, лишь рассмотрев картину вблизи. Просто потрясающе! — Приятно слышать. У меня ушли годы на то, чтобы найти свой стиль. Когда я учился в художественной школе в Провансе, то был убежденным пейзажистом. Интерес к познанию человеческого лица пришел ко мне только с возрастом. На этой картине — моя дочь. Я несколько лет не мог закончить ее портрет: рисовать близких людей очень сложно. Понимаете, мы относимся к ним слишком пристрастно… Тогда я нашел выход. Я снял ее в нескольких ракурсах и писал портрет с негатива, постепенно добавляя цветовую раскладку и прорабатывая детали… — У вашей дочери очень необычное лицо. — Ее мать из древнего корсиканского рода. О горном местечке Монтемаджьoре вы слышали? О них там слагают легенды. Они проговорили больше часа. К ночи за художником заехала жена, и вдвоем они убедили Анну назавтра арендовать машину и прокатиться в горы. *** Извилистая дорога уводила в глубь острова желтый «Фиат», который как нельзя лучше подходил для такой поездки: приемистый, юркий, он ловко маневрировал по неровной поверхности трассы и всего за тридцать минут домчал ее до Монтегроссо. В эту коммуну входило сразу несколько деревень, объединенных общим названием прилегающего горного массива, — «Большой горы». Все три поселения сидели, как птичьи гнезда, на хребте гранитной гряды в окружении приземистых сосен. На подъезде к коммуне «Фиат» вдруг нырнул в оливковую рощу, которую Анна как-то не ожидала здесь увидеть… Монтемаджьоре расположилась выше всех остальных поселений, подобно уединенной резиденции таинственного ордена. Стены древних домов давно утратили свой первоначальный цвет и на фоне сурового массива выглядели настоящей средневековой декорацией. К деревне вел неровный проселок, на обочине которого, словно загнанный конь, лежал старенький мотоцикл. Сняв шлем и присев на четвереньки, над ним колдовал мужчина. Анна притормозила. — С вами все в порядке? Может, подбросить вас до деревни? Мотоциклист обернулся. — Спасибо, честно говоря, не откажусь… «Какой маленький остров, третий раз встречаемся». Анна перешла на русский: — Садитесь! Он удивился. — Вы русская? Наверное, по акценту моему догадались, что… — Да нет, стояла рядом с вами на концерте в Кальви и уловила родную речь. У меня отличная память на лица. Вы с другом были, кажется… — Да, Дарио уплыл на Сардинию сегодня утром, он вырвался в Кальви буквально на пару дней. Мы старые друзья, пока учились в университете, жили под одной крышей… Поднимаясь по склону к деревне, разговорились. Ее спутник вырос во Франции, куда его семья уехала еще в двадцатые годы. Учился на журналиста, затем стажировался в Ленинграде и, надо признать, русским языком владел в совершенстве. А теперь работал в частном парижском издательстве, составлял путеводители. — И о Корсике пишете? — Нет, хотя хотелось бы… В Монтемаджьоре Родион, так звали ее нового знакомого, первым делом отправился на поиски автосервиса. Мотоцикл, который он бросил в зарослях придорожного кустарника, нужно было срочно реанимировать. Была уже середина дня, город замер в ожидании прохлады. Улочки, оплетавшие площадь затейливым лабиринтом, опустели. В окнах полоскались на ветру тонкие занавески. Свернувшись клубками, в тени дремали ленивые коты… С трудом отыскав продуктовую лавку, Анна набрала в пакет фруктов, купила свежий багет и бутылку лимонада. В просвете между домами обнаружилась каменная скамья — на ней было приятно сидеть, глядя на долину и ломая горячий хлеб. Тишину нарушило стрекотание старого мотоциклетного мотора. — Починили мой «Ям»[5], спасибо мастеру! — А я за это время почти все обошла. Осталось только прояснить местную историю с Дон Жуаном. Хотя наверняка это не более чем ловушка для туристов… — Да нет, я тебе сейчас все расскажу. — Он выудил из пакета большое яблоко и аппетитно захрустел, поудобнее устраиваясь на скамейке. Его внезапное дружеское «ты» прозвучало вполне естественно. Они мерили улицы шагами до самой темноты. Болтали о разном, как это бывает между двумя старыми знакомыми. Такая легкость в общении возможна, только когда говоришь на одном языке: обмениваешься понятными друг другу шутками и ссылаешься на единые приметы времени. В отношениях с мужем Анна чувствовала себя иначе. Они выросли в разных странах и в разные эпохи, он был значительно старше и знал другую сторону жизни, которая лишь теперь приоткрывалась и ей. Харис вселял в нее ощущение спокойствия, защищенности, но при этом они оставались двумя суверенными, параллельно существующими человеческими единицами, которых мало что объединяло… *** — Уйти в отпуск в июне — редкая удача. Большинство парижан жарится на солнце в августе, а мне в этот раз повезло: у издателя нашлось поручение, которое совпало с моими планами. — Готовишь статью об острове? — Да если бы, — поморщился Родион. — У босса в этих краях погиб друг. Он попросил навестить его семью и кое-что им вернуть из залежавшихся в редакции материалов… — Он был тоже издатель? — Журналист. Откинув характерным жестом волосы со лба, уточнил: — Имя Лео Бартоли тебе о чем-нибудь говорит?