Я давно не перечитывал Мильтона, но я помню, что в юности эти слова поразили меня. Я сильно удивлялся, что это за «двуручный меч»? Наконец, я представил что-то вроде механической фигуры в доспехах и с боевым топором. Один удар — и готово! Не очень приятный предмет для размышлений подростка — приоткрытая в семерках дверь, за которой таится и поджидает что-то этакое. Но, сквайр, о чем же говорилось перед этими строчками? Когда дело касалось текстов, память Уэндовера была отнюдь не безупречна. — Э… Что-то насчет жадного волка и ягнят. А еще раньше уйма всего: о пастушьем ремесле, песнях на пастбище, фальшивящей свирели и прочем. — А, это Люсидас! Теперь я вспомнил, — с облегчением воскликнул сэр Клинтон. — Двуручный меч относится к гражданским и церковным властям, не так ли? Сквайр, спасибо. Вы спасли меня от раздумий. Я думал над другой версией. Он допил виски и, вставая с места, задал еще один вопрос: — Лагерь Цезаря находится по пути к дому мисс Херонгейт, если ехать из гольф-клуба? Уэндовер опасался таких вопросов. Ему совсем не хотелось, чтобы имя девушки связывалось с ночными событиями. — Да, я хотел вам об этом рассказать, — протарабанил он. — Хм! Было довольно поздно для возвращения домой, не так ли? — Должно быть, она задержалась. Может, шина спустила, или еще что-то задержало ее в пути. — Весьма вероятно, — согласился сэр Клинтон, направляясь к двери. Глава XIII. Что-то новое из Африки — Вижу, вы получили телеграмму, — заметил Уэндовер, пытаясь скрыть свое любопытство. — От вас ничто не ускользнет, сквайр, — парировал сэр Клинтон. — Что-то интересное? — Для меня — да. Из консульства в Монровии. — Значит, там что-то про Ашмуна? — Да. Ex Africa semper aliquid Novi.[16] Мы с Камлетом собираемся кое-кого навестить. Да и, помимо всего, нам полезно подышать свежим деревенским воздухом. Присоединитесь к нам? — Почему бы вам не дать мне прочесть телеграмму? — буркнул Уэндовер. — Вы знаете, что я не хочу иметь ничего общего с этим парнем. Но понимаю, что вы настроились бороться с моими предрассудками. Ладно, пойду с вами. — Тогда пошли. Камлет ждет, что мы заберем его. С ним будет рабочий и лопата. — Зачем? — Вероятно, копать. Если потребуется. Но, возможно, и не потребуется. Это все, что я могу сказать. Ну, это лишь мое мнение. Сначала они поехали в полицейский участок, где их ждал инспектор. Подобрав Камлета и его спутника, они отправились в дом Ашмуна. Сэр Клинтон заявил, что хочет увидеть Ашмуна, и компанию впустили в ту же комнату, что и накануне. Через пару мгновений перед ними предстал и сам мулат. Он совсем не был обеспокоен этим визитом к нему на дом. Сэр Клинтон не стал тратить время на разговоры и сразу же перешел к делу. — Мистер Ашмун, вы ведь не британский подданный? — О, нет. Я — либериец. — Позвольте взглянуть на ваши документы, пожалуйста. Паспорт и свидетельство. Ашмун достал документы и со своей обычной улыбкой передал их старшему констеблю. Сэр Клинтон рассмотрел их. — Похоже, они совпадают с моими сведениями, — сказал он, возвращая бумаги. — Вижу, что в графе «профессия или род деятельности» вы указали «священнослужитель». — Совершенно верно, — с легким поклоном ответил Ашмун. — Имя вашей матери? — Мета Ашмун. Как и я, она — гражданка Либерии. — А ваш отец? Глаза Ашмуна опасно сверкнули, но он все еще играл роль добродушного хозяина. — Я никогда не знал отца, — учтиво ответил он. — Он исчез, прежде чем я достиг возраста, в котором мог бы узнать что-либо о нем. — Даже его фамилию? — Я никогда не носил его фамилию и предпочел забыть ее. Он очень плохо обращался с матерью и бросил ее вскоре после того, как я родился. Конечно, он был одним из вас — белых людей: прохвост, бездельник и беглец. Уже позже я смог подняться. — Ваши родители были женаты? — Боюсь, что не смогу предъявить их свидетельство о браке, — заметил Ашмун, потеряв бодрость. Сэр Клинтон сделал извиняющийся жест. — Простите. Я лишь хочу убедиться в вашем либерийском гражданстве. Ваш отец был британцем? В этом случае, если он был женат на вашей матери, вы тоже стали британцем, и эти формальности больше не требуются. Если вы сможете чем-то подтвердить тот брак, то будете освобождены от некоторых неприятных ограничений. Это объяснение, похоже, изменило настроение Ашмуна. Он снова стал учтив и лучезарен. — А! Понимаю! Но боюсь, тут ничего не поделать. Я — гражданин Либерии и, вне сомнений, иностранец. И должен смириться с трудностями, но, в конце концов, это лишь мелочи. — Теперь насчет вашей профессии, — продолжил сэр Клинтон. — Я бы хотел узнать, как вы стали священником? — Все очень просто, — поспешил объяснить Ашмун. — Моя мать была очень бедна; а перед тем, как уйти, ваш соотечественник растранжирил все остатки ее денег. Полагаю, она была польщена вниманием со стороны одного из вас, белых. И это понятно — она была бедной, неграмотной женщиной, и ее было очень легко обмануть. Он пропил часть денег, еще больше он проиграл в карты, и, наконец… Ашмун закончил фразу выразительным жестом. — Со своей точки зрения, мать была хорошей женщиной. Конечно, суеверной африканкой, которая пыталась сделать для меня все возможное. После всего, что она пережила с моим белым отцом, было сложно представить, что она сможет поверить кому-то из белых. Но, как ни странно, она попала к вашим миссионерам, приличным людям, которые хотели собрать новообращенных. Они делали это искренне, а не из желания выслужиться. Они взяли меня в миссионерскую школу и обучили, когда я был еще ребенком. По-видимому, они оценили мой интеллект — полукровки бывают умны. Я был их лучшим учеником — умным, способным и принимающим все, чему меня учили. Я изучал катехизис и полагаю, что проявил рвение. Трудно вспомнить себя мальчиком. Но, как бы то ни было, они смотрели на меня, как на достижение своей образовательной системы, и решили использовать меня для своей работы. Вы, белые люди, так дальновидны по сравнению с невежественными африканцами. Если вкратце, то они воспитывали меня, стремясь к тому, чтобы я стал таким же миссионером, как и они, и даже лучше — благодаря негритянской крови, я смог бы лучше них понимать «африканские души», как они нас называли. Они так и не смогли избавиться от расового превосходства. Ну, а я был, как рыба в воде: в юности я был очень религиозен. В результате я стал священником, и меня направили в деревню — обращать язычников. Я долгое время «трудился в винограднике» — так они это называли, и, в конце концов, смог отчитаться перед учителями, доложив им о блестящих успехах. Затем я вернулся на побережье — отдохнуть. На станции я повстречал симпатичную девушку, дочь одного из миссионеров. Она приехала из Англии, чтобы навестить родителей. Я никогда не видел такой красивой девушки. Конечно, в ней не было ничего особенного, но в то время я видел не так много белых девушек. Я предложил ей руку и сердце, составив речь из лучших образцов литературы в местной библиотеке. Это был единственный знакомый мне способ объясниться в любви. Но она сочла мою речь забавной, и, оглядываясь назад, думаю, она была права. Но она была не очень-то тактична, и я быстро понял, что наличие негритянской крови лишает меня возможности претендовать на роль мужа. Понимаете, я ни в коем случае не обвиняю ее. Я никогда не думал о женитьбе на ком-то из моих прихожанок из глубинки. Но эти события навели меня на мысли о темах, не затрагивавшихся в миссионерской школе. Я вернулся в свой первоначальный приход. Но тамошний виноград стал кислым, и через некоторое время я оставил дела и порвал связи со старыми пасторами. Думаю, они были не против. Разными путями я зарабатывал на жизнь. Скопив денег, я решил поехать в Англию и осмотреться. Я ничем не связан с местными парнями в рясах, но когда меня попросили заполнить пункт «профессия» в анкете, я вспомнил о клерикальном прошлом — оно было респектабельнее моих прочих занятий. Боюсь, мой рассказ был длинным и скучным, но я надеюсь, что стало ясно: указания на профессию подлинны, и в ваших бумагах нет никакой ошибки. — Спасибо, — сухо поблагодарил сэр Клинтон. — В общем и в целом все корректно. Несмотря на беззаботный тон, во время рассказа Ашмун позволил себе некоторую мрачность в лице; но сейчас он вернулся к прежней жизнерадостности. — Тогда вам больше ничего не нужно от меня? — спросил он, как бы заканчивая беседу. — Только вопрос или два, — извиняющимся голосом ответил сэр Клинтон. — Вы были знакомы с недавно умершим Энтони Гейнфордом, не так ли? — Поверхностно, только поверхностно, — прямо ответил Ашмун. — Время от времени я встречался с ним, но он никогда не приглашал меня в гости. Он жил у мистера Фельдена, а я очень не нравился мистеру Фельдену. Было бы неловко. Мистер Гейнфорд снова и снова заглядывал ко мне, вероятно, в поисках выпивки. Мы говорили на общие темы. Но я никогда не был его большим другом, только знакомым. — Тогда, возможно, вы лучше знаете миссис Пайнфольд и ее сестру? — Старшую я знаю лучше, — ответил Ашмун. — Они входят в узкий круг моих знакомств. Обе леди очаровательны и при том очень умны. Я понимаю, почему к мисс Стэнуэй посватался другой человек из моего круга — доктор Эллардайс. Он проявил любезный интерес к некоторым из моих экспериментов. — Экспериментов? — сэр Клинтон приподнял бровь. — Мистер Ашмун, так вы ученый? Я и не знал, что в Либерии есть университеты. — О, нет! — поспешно воскликнул мулат. — У меня нет научного образования в современном смысле этого понятия. Фактически, ваши ученые мужи вряд ли назвали бы мои эксперименты научными. Боюсь, что доктор Эллардайс, например, смотрел на них с подозрением. Я не смог убедить его в чистоте эксперимента. Он очень скептичен. — Вы его хорошо знаете? — Только в связи с моим маленьким кругом. За его пределами я ним почти не пересекаюсь. — Вы дружили с покойными Девереллами? — О, нет! Старшего, археолога, я видел на раскопках в лагере Цезаря. Тогда я обменялся с ним парой слов, поздравив его с находкой. Вот и все мое знакомство с ним. — Вы больше не встречали его? — Насколько могу вспомнить, никогда. — А его брата? — Я был едва знаком с ним. Встретившись на улице, мы кивали друг другу. Но я не считал его близким по духу, и наше знакомство оставалось шапочным. У него были довольно грубые манеры, во всяком случае, когда я говорил с ним. Сэр Клинтон вернулся к более ранней теме. — Мистер Ашмун, насчет ваших экспериментов. Мне сказали, что у них коммерческая основа. Дам вам совет. Удостоверьтесь как следует в их результатах и только потом пытайтесь привлечь капитал. Поняли? Из-за чрезмерного оптимизма люди оказывались в не самом приятном положении. Не следует выдавать желаемое за действительное, особенно, если затрагиваются финансовые вопросы. Ашмун сверкнул зубами в привычной широкой улыбке.